Известный американский писатель-фантаст Роджер Желязны скончался 14 июня 1995 года на 59-ом году жизни в больнице Сент-Висент города Санта-Фе. В память о своем друге и собрату по перу Джордж Мартин написал эссе, озаглавленное по названию одного из самых знаменитых романов Желязны — Князь Света.
Он был поэтом от начала и до конца, всегда. Его слова пели.
Он был рассказчиком, которому не было равных. Он создавал миры такие многоцветные, экзотичные и запоминающиеся, какие удавалось создавать очень немногим в нашем жанре.
Но, прежде всего, я буду помнить героев его книг. Корвин из Амбера и его бедовые братья. Чарльз Рендер, мастер снов. Спящий, Кройд Кренсон, который так и не выучил алгебры. Фред Кассиди, взбирающийся на крыши. Конрад. Дилвиш Проклятый. Фрэнсис Сэндоу, Билли Черный Конь. Джерри Дарк. Валет из Страны Теней. Хелл Таннер. Снафф.
И Сэм. Особенно он. Его последователи называли его Махасаматман и говорили, что он бог. Он, однако, предпочитал опускать Маха и атаман и называл себя Сэмом. Он никогда не претендовал на роль бога. Но, между тем, никогда не отрицал, что он бог.
Князь Света первая книга Желязны, которую я прочитал. В то время я учился в колледже, был заядлым книгочеем и сам мечтал когда-нибудь приобщиться к писательству. Я был вскормлен книгами Андрэ Нортон, оттачивал зубы на Хайнлайне, в старших классах мне помогали выжить Г.Ф. Лавкрафт, Айзек Азимов, Док Смит, Теодор Старджон и Дж. Р.Р. Толкиен. Я читал книги издательства Эйс и был членом Клуба научной фантастики, но еще ничего не знал о журналах. Я даже не слышал ни о каком Желязны. Но когда я впервые прочитал эти слова, по спине у меня пробежал холодок, и я почувствовал, что НФ для меня уже не будет прежней.
Так и случилось. Роджер оставил свой след в этом жанре. Оставил он след и в моей жизни. После Князя я читал каждое выходящее из-под его пера слово, которое мог раздобыть. Этот бессмертный, Роза для Экклезиаста, Острое мертвых, Порождения Света и Тьмы и все остальное. Я знал, что нашел целый мир литературы в этом парне со странным, незабываемым именем. Я даже мечтать не мог о том, что годы спустя я найду в Роджере целый мир дружбы. Я несколько раз встречался с Роджером в середине семидесятых: на писательских семинарах в Блумингтоне, штат Индиана, на конференциях в Вичита и Эль-Пасо, на банкетах во время присуждения премии Небьюла . К тому времени я уже успел кое-что опубликовать. Я был удивлен и испуган, узнав, что Роджер знаком с моими работами. На первый взгляд, он был застенчивым человеком, всегда доброжелательным, часто забавным, но тихим. Не могу сказать, что знал его хорошо… до конца 1979 года, когда я переехал в Санта-Фе, только что, разведясь с женой, совершенно разбитый и чудовищно одинокий. Роджер был единственным, кого я знал в этом городе, да и его я знал не очень хорошо. Мы были коллегами, встречавшимися на конференциях, не более того, но, увидев, как он отнесся ко мне, вы могли бы сделать вывод, что мы были ближайшими друзьями уже много лет. Он поддерживал меня в течение моих самых тяжелых месяцев. Мы вместе ужинали, и завтракали, и говорили, говорили. Он возил меня в Альбукерке на ежемесячный ланч Первых Писателей. Когда местный книжный магазин пригласил его раздавать автографы, он позаботился о том, чтобы пригласили и меня. Он таскал меня на вечеринки и дегустации вин, даже просил меня разделить с его семьей трапезы на День Благодарения и Рождество. Если мне нужно было лететь на конференцию, он ездил на другой конец города, чтобы забрать мою почту и полить цветы у меня в квартире. А когда в конце своего первого года в Санта-Фе я оказался на мели, он предложил мне ссуду, чтобы поддержать меня на плаву, пока я не закончу Лихорадочный сон.
Я был у него не один. Столько же, и даже больше, он делал для других. Роджер был самым добрым и щедрым из всех, кого я знал. В его компании всегда было замечательно. Он часто бывал молчалив, но с ним не было скучно. Иногда мне казалось, что он читал каждую книгу, выходящую из-под печатного станка. Он знал хотя бы что-то обо всем на свете и все о некоторых вещах, но никогда не использовал свои знания, чтобы произвести впечатление или унизить. В век специализации Роджер был последним человеком Возрождения, очарованным миром и всем, что в нем имеется, способным говорить о Доке Сэведже и Прусте с равной степенью глубины и заинтересованности.
Те, кто наблюдал его со стороны, уходили с впечатлением, что Роджер был серьезным, мрачноватым, гордым, даже не подозревая о том, каким забавным и веселым он мог быть. Все, кто слышал его речь об Эффекте Цыпленка в Бубониконе, никогда ее не забудут. Поклонники Карт Судьбы до сих пор улыбаются, вспоминая Кройда и его разлагавшегося спутника. В последний год жизни Роджера Джейн Линдсколд познакомила его с ролевыми играми, и он начал предаваться этому занятию с ликованием маленького мальчика, шаловливого и изобретательного. Я всегда буду с трепетом вспоминать его персонажей, хотя очень немногим посчастливилось с ними встретиться. Его китайский поэт-воин, громовым голосом декламирующий плохие стихи, шагая по бесконечной грязной дороге. Его капеллан космического корабля, несгибаемо втолковывающий принципы эволюции и этики смущенному инопланетянину. И Оклахомская Деревенщина, нефтяник с негнущейся шеей, жующий табак и обменивающийся шуточками с космическими пиратами и мушкетерами.
Несколько месяцев спустя, когда Говард Уолдроп был проездом в Санта-Фе, я устроил вечеринку. Говард, помнится, сидел на полу, а Роджер читал сценарий музыкальной комедии, который только что написал, о Смерти и сыне Божьем. Роджер исполнял все партии неким речитативом, немного не попадая в ритм… ну ладно, не то, чтобы немного. Один за другим остальные гости прерывали свои беседы и стекались послушать, как он читает и поет, пока, наконец, вокруг Роджера не столпились все присутствующие. К концу уже никто не мог удержаться от смеха. Он и сам уже в то время сражался со Смертью, хотя знала об этом только Джейн. И это тоже было очень в духе Роджера держать боль при себе, а страх преобразовывать в искусство, превращать болезнь и смерть в песню, в историю, в комнату, полную смеха.
Но взгляни вокруг себя, написал он в Князе Света. Всегда, везде и всюду Смерть и Свет, они растут и убывают, спешат и ждут; они внутри и снаружи Грезы Безымянного, каковая мир; и выжигают они в сансаре слова, чтобы создать, быть может, нечто дивно прекрасное.
Печатается по переводу Е. Голубевой, опубликованному в качестве предисловия к авторском сборнику произведений Желязны «Сказка торговца» (384 стр., 2002 г., ЭКСМО-Пресс).