1. За Мартина я бралась трижды, причем дважды не одна – и все разы ничем существенным оно не кончалось. Первый раз, сколько помню, еще до Толкиена, не говоря уж о Роулинг. С Толкиеном было все-таки проще. Он, Толкиен, есть такой великолепный сгусток мистики, поэзии и твердого знания, Как Надо Правильно. Еще бы с ним не было легче, чем с Мартином, который, если уж так начистоту, тоже твердо знает, Как Надо Правильно, но еще не менее твердо знает, что Истинное Правильное в нашей простой сложной жизни складывается из многих более-менее (причем значительно чаще более, чем менее) неправильных поступков. Не то чтобы Толкиен этого не знал, ибо рек его Эру: и что бы вы, дети мои, ни накосячили, а будет по-моему. У Мартина никто такого не речет, впрямую, во всяком случае. И вообще Мартин скорее сожрет собственную рукопись, чем признается, что знает, Как Надо Правильно. Он вечно делает такое лицо, словно бы его, автора, точки зрения в тексте нет, а если вдруг что и промелькнет, то можно совершенно свободно ее всерьез не принимать. Но это, разумеется, просто игра у него такая. Пространство текста Мартина замешано на простодушно сформулированном Толкиеном изречении Эру как на дрожжах. Что нисколько не отменяет ни неправоту того или иного персонажа, ни – само собою – расплату оных персонажей за допущенную ими неправоту. И будьте уверены, подыгрывать, в отличие от Толкиена, даже очень любимому персонажу Мартин не будет.
Страшный человек. Именно к таким я по жизни питаю сердечную склонность.
С Роулинг тоже было как-то проще. Наверное, не совсем справедливо будет говорить, что мир Роулинг проще мира Мартина в той же степени, в какой школа и подростковая картина мира проще взрослой реальности и взрослой картины мира. Но где-то тут, где-то близко. Не из-за ограниченности Роулинг, но потому, что она сама так решила, выстроив пространство саги как лабиринт с разложенными ключиками, более или менее заметными, но всегда – разложенными где-то в зоне досягаемости. Загадки в ГП принципиально поддаются разгадке, ибо так задумано автором: человек имеет право получить ответы на свои вопросы. Я же говорю – подростковая картина мира. По мере взросления с некоторой горечью узнаешь, что вселенная на твои вопросы отвечать вовсе не обязана. Потом, со временем, оказывается, что ответы тебе все-таки дадут, но не на те вопросы, которые ты по молодости ставишь, а на гораздо более тебе необходимые. Но это уже другая, совсем не роулинговская история.
Накидав совершенно сознательно загадок выше дымовых труб, Мартин принципиально не считает нужным давать подсказки. Его лабиринт – это Типо Настоящая История, а настоящая история штука, конечно, по-настоящему увлекательная, но она еще и грязная, кровавая, нисколько не похожа на кино и ужасно, то есть ужасно травмирует инфантилов всех возрастов. По печально-забавному опыту общения с ГП-фэндомом я хорошо знаю, как травмировало слабый на взрослость народ то обстоятельство, что Дамблдор человек хороший, но не идеальный. А раз не идеальный, вывели они с убийственно подростковой логикой, значит, плохой, а раз при этом еще пытается действовать, значит, ацтой хуже некуда. Более того, раз Волдеморт имеет какие-то человеческие качества, значит, он не плохой, а раз он не плохой, значит, хороший.
И это не пациенты психушки, это просто люди, которые совершенно искренне не понимают, как устроена реальность. «Пармскую обитель» читали бы, что ли. «…в минуты досуга душа его с восторгом впивала впечатления от романических обстоятельств, которые его фантазия услужливо находила для него. Он еще совсем не умел терпеливо разбираться в подлинных особенностях жизненных явлений и разгадывать таким образом их причины. Действительность еще казалась ему низменной и грязной. Я понимаю, что не всякий любит приглядываться к действительности, но тогда не надо и рассуждать о ней. И в особенности не следует спорить с нею, черпая аргументы в своем невежестве».
Страшно подумать, что может сделать со слабым на взрослость содержимым черепной коробки мартиновская песня пламенного льда. Если учесть, что у него вообще все неправы. Всегда. По определению. Невозможно быть правым абсолютно, всегда кого-нибудь этим заденешь, так уж все в мире сплетено. В мире Роулинг поступить почти абсолютно правильно все-таки почти возможно, поэтому с ней и проще, чем с Мартином. С другой стороны, бедолаги-герои Мартина проливают в поисках правильного решения столько кровавого пота и невидимых, а также видимых миру слез, что начинаешь понимать один из больших и неоднозначных секретов взрослой жизни: там, Наверху, нас будут судить не только и не столько по результату наших усилий, но скорее по тому, сколько крови, пота и слез мы пролили, пытаясь взмахнуть мечом в правильном направлении. А за неправильные взмахи отмщение воздавать будем не мы, но опять же там, Наверху. И ни за то, ни за другое расплата никого из нас не минует.
Короче. Девять лет я ходила вокруг и около и совершенно не имею уверенности, что нынешняя, четвертая попытка подхода к теме будет более-менее достойной и тем более дойдет до завершения. Но, во-первых, кто сказал, что браться надо только за посильные дела?
А во-вторых, как говорил тот петух, гоняясь за курицей, не догоню, так хоть согреюсь.
2. Вопросы мастерства.
Вот в чем с Мартином однозначно легче, чем с Роулинг, — в том, что он никогда не прикидывался, будто он писатель несерьезный. Роулинг, конечно, никогда не имела бы такого влияния на невзрослые умы, не изобрази она в начале саги искренность и безыскусность уровня неумелой детской литературы. Потом, конечно, простая, простодушная маска с каждой книгой все больше сползала, но опять же далеко не каждый в состоянии такое заметить. Можно себе представить, чтобы о Мартине, как о Роулинг, лепетали, что, дескать, он начал писать, не зная, будет ли его творение иметь коммерческий успех, а потому продолжение не могло быть задумано заранее и в первых книгах нечего искать черную кошку, которой принципиально нет? Нет, Мартин товарищ серьезный и сразу заявил себя как автор, в основательности которого сомневаться не приходится. Хотя, конечно, интересно прослеживать, ну, допустим, как в первой книге у него Фреи, кроме дедули, не проработаны и довольно сумбурны, а потом – в некотором противоречии с первой книгой, между прочим, — начинают дифференцироваться стройными, хотя и малопривлекательными рядами.
Но это все-таки слегка другое. Из семечка яблони может вырасти яблоня весьма разной формы, но это будет яблоня, а не елка. Мартин знает, что из каких семян у него растет, а также помнит, где что сажал, и потому его имеет смысл анализировать. Важно, конечно, при этом правильно ухватить, о чем и на каком языке он хочет говорить. Мне упорно видится, что его интересуют люди, причем много и сложно, и что происходит между ними, причем бурно и запутанно. Немаловажно, конечно, что все это вписано в средневеково-фэнтезийный антураж, прописанный сочно и заботливо. Но тут есть тонкий момент. Люди для Мартина важнее антуража. Поступиться деталями межличностных разборок он не в состоянии в принципе. А вот детали определенного рода регулярно идут налево. Когда у Ле Гуин в «Планете изгнания» зима пятнадцать лет, у нее деревья, вестимо, погибают, но поскольку писательница любит заняться экологией, нам сообщают, что бродячие корни уползли на юг, а потом, весной, типо приползут, откуда и произойдет новый большой и красивый лес. Логично? Очень. У Мартина за Стеной в условиях практически постоянной зимы – лес. Большой и вековой. Как он там растет, объяснять научно и экологически Мартин не собирается. Такие деревья, что растут в условиях постоянной зимы. Лес Мартину нужен для, сталбыть, останется, а вы там сами объясняйте как хотите, флаг в руки. Логично? Тоже очень, только надо улавливать авторскую логику.
Аналогично совершенно бесполезно, на мой взгляд, заниматься глубоким анализом экономики Вестероса. Те же яйца, вид сбоку. Экономика нужна Мартину – а, стало быть, прорабатывается – для определенных целей и до определенного момента. Если логика экономики или там биологии или чего другого мешает логике повествования, тем хуже для них. Но ни в коем случае не для повествования.
И карты с размеренным по милям маршрутом квеста тоже не будет. Кому хочется, составляйте по косвенным данным. Не помешает. Не думаю, что так уж сильно поможет.
Другое дело – сам текст.
3. Опорные точки.
Автору следует доверять, если он заслуживает доверия. Дело даже не в густом закадровом действии, которое Роулинг не очень прятала и которое при более-менее внимательном рассмотрении выявлялось достаточно легко (чего, конечно, нельзя сказать обо всех закадровых деталях). Дело в том, что, сколько ни анализируй текст Роулинг, она гнет свою линию. События у нее движутся именно туда, куда должны вести при данном закадре, а не противоречат ему. Если алгоритм пойман и логика мышления разгадана, остальное – дело техники.
Итак. Мартину следует доверять не там, где он, склонный к гигантизму, описывает с немного детским размахом горы, архитектуру, зимы и драконов. Там обычно все очень вкусно, но несколько слишком, а при тщательном рассмотрении в узоре немало спущенных петель. Надо просто раз и навсегда принять, что это лишь фон, и он нужен для чего-то. Вот, допустим, водопад Слезы Алисы в Долине Аррен. Падает «с плеча горы… вдоль обрыва Копья Гиганта» на уровне – или выше – Орлиного Гнезда. Рассеивается в воздухе, ибо «ни одна капля потока еще не достигла почвы Долины». Примерно так вестеросский аналог водопада Анхель в Южной Америке. Тут можно пойти путем Ле Гуин и достоверно выяснить, откуда в Анхеле вода. А потом заключить, что условия южноамериканских тропиков в долине Аррен сильно не работают, и откуда аналогичное количество воды в Слезах Алисы – уже большой вопрос.
Но – и в этом вся соль дела – выяснять данный вопрос нет ну абсолютно никакого резона. Потому что Слезы Алисы нужны для другого.
«Алиса Аррен увидела смерть своего мужа, братьев и всех своих детей, однако при жизни не пролила ни слезинки, посему после смерти боги велели ей не знать усталости, пока слезы ее не увлажнят черную землю Долины, в которую ушли люди, некогда любимые ею. Алиса умерла шесть тысяч лет назад, но до сих пор ни одна капля потока еще не достигла почвы Долины». А излагает это Кейтилин. И вот, собственно, все и готово – пророчество, наметки, обещание злой судьбы и намек на то, как именно грехи Кейтилин будут искуплены в пространстве текста Мартина. Тени будущего густо ложатся в прошлое и настоящее, и пропускать их – просто неуважение, ибо автор укладывал их с умом и любовью.
Второе, на что следует обратить особое внимание, — это склонность Мартина к знакам. Проще всего пояснить на примере. Если в видении, которые у Мартина всегда клубок символов и намеков на прошлое, настоящее и будущее, на Лианне корона из голубых роз, это не для того, чтобы было красивше, это совершенно четкая характеристика Лианны как королевы Рейегара. Никоим образом не похищенной и изнасилованной женщины, и даже не просто любимой женщины принца, — нет, именно королевы. Ибо из голубых роз, которые в тексте вечно маячат вокруг Лианны и Рейегара с самого начала до конца истории их любви (он их ей подарил в самом начале, а она умерла с ними в руках в самом конце), сплетены не венец, и не диадема, и не что-нибудь еще, но – корона.
Путешествие по тексту Мартина с этой точки зрения обещает быть весьма интересным – знаки он расставляет с не меньшим терпением и тщанием, чем раскладывает тени будущего.
И наконец. С Роулинг еще в чем было проще: можно было вытаскивать все смыслы сразу за прочную единую нитку – действия Дамблдора. Да уж, это единственная и неповторимая, поистине Большая Игра. В мире Мартина ничего равноценного ей нет по определению, ибо главного игрока нет и быть не может. Игроков как алмазов в каменной пещере, фактически каждый персонаж ведет свою игру, обычно на грани фола, у каждого своя точка зрения и своя правда. Возможно, толкаться надо именно отсюда. Как говорит мудрая девочка Игритт, все зависит от того, с какой стороны Стены смотреть. Если понять, для кого в чем правда и как эти правды между собою дерутся, — тогда, может быть.
А может и не быть. Но, как, вероятно, думал тот петух, собираясь бежать за курицей, не попробуешь – не согреешься.
Публикуется с разрешения автора по заметке от 24 января 2010.