Следующая часть заметок написана по мотивам главы Джона. Главная тема — снова происхождение Джона, однако на этот раз рассматриваются «показания» северян — Бенджена Старка и мейстера Лювина, попутно обсуждается отношение Джона к женщинам. В этой же части начинается развернутый анализ харренхольского турнира, его действующих лиц, в особенности Бенджена и Лианны Старк.
В рубрике «Статьи и эссе» мы публикуем материалы, рассматривающие творчество Джорджа Мартина с разных точек зрения, вне зависимости от нашего совпадения с автором в оценке персонажей, наших предпочтений в выборе ракурса для обзора, умеренности в употреблении жаргонных и критических выражений. Мы ценим литературный стиль, тщательность анализа, умение выискивать новое, собирать по крупицам и обобщать информацию. Если вы не любитель эссе и желаете оставаться при своем мнении о персонажах и событиях «Песни Льда и Пламени», воздержитесь от чтения и не вопрошайте: «А зачем это здесь опубликовано?» Это здесь опубликовано, потому что мы посчитали это интересным широкому кругу поклонников творчества Мартина.

1. Вместо введения

Мартин любит параллелить перпендикуляры. А еще он любит, когда совы не те, кем кажутся, — причем не только любит, но и блестяще умеет. Только успела закончиться глава о том, как Нед получил свою долгожданную радость в виде старого верного друга со скромной добавкой гималаев дерьма зародышей чуть ли не всех будущих трагедий саги. И вот уже нас швыряют в океанические желоба невыносимой душевной боли прекрасных мужчин разного возраста, каковые мужчины без всякой их на то вины унижены жизнью, оскорблены обществом и обмануты самыми, казалось бы, близкими людьми. Правда, мужчины — прямо герои, ибо бьются с комплексом «никто-меня-не-любит-никто-не-поцелует-пойду-я-на-помойку-наемся-червяков» честно, яро и весьма успешно. А также умудряются волею автора красиво сочетать самовоспитание с взаимоподдержкой, переходящей во взаимовоспитание, переходящее в переоценку некоторых собственных проблем и правильное удушение некоторых собственных тараканов. Воспитание в тексте Мартина, точно как в жизни, всегда есть процесс во все возможные стороны. А если какая сторона вдруг заупрямится, мартиновская и жизненная бензопила, как песенный бронепоезд, всегда на запасном пути.

Бронепоезд, впрочем, в кои веки отдыхает, ибо мужики все умные, друг к другу добрые, друг с другом нежные, — в общем, отдохновение души, а не глава, даром что о немыслимых страданьях.

Чтобы было совсем наглядно и интересно, Мартин в пределах одной небольшой главы представляет нашим взорам три стадии одного и того же процесса. Джон только что угодил в тему, причем сразу с головой. Тирион в теме давно и барахтается отчаянно, трагически, с иронией и переменным успехом. А Бен уже из сражения почти что вышел, не без шрамов, но в общем с честью, и теперь смотрит с симпатией, но не без веселья, как по пунктам повторяет его ошибки любимый племянник. (На Тириона он тоже мельком глянет, но это будет, во-первых, позже и в другой главе, а во-вторых, Тирион, в отличие от Джона, не Бенова в общем-то забота.)

Но прежде чем углубиться в частности личностей, начнем все-таки с общей обстановки на винтерфелльском балу. Хотя бы потому, что совы здесь особенно не те, кем кажутся, а легкая, удобная, сытая и полная удовольствий жизнь властителей оказывается примерно столь же ненапряжной и комфортной, как восседание на Железном Троне. Это низы могут себе позволить ревниво следить за теми, кому красиво жить не запретишь, и вздыхать насчет своего места за солью. А верхушка буквально вся накалена и от пирушки получает весьма немного удовольствия, если вообще какое-то получает.

Роберт, который подвесил перед носом Неда, а главное, жены его, все возможные приманки, стопудово как на иголках и ждет, чем все кончится, не выйдет ли так, что козырей не хватит, Нед не уступит честолюбию жены и на юг не поедет, и придется Р.Баратеону вытирать свою семейную грязную задницу самолично (скорее, конечно, искать другую обезьяну для таскания каштанов из огня, так поди ж ее найди). Тем более что Нед особого энтузиазма пока не проявляет. Остается пить, ржать, тоскливо мечтать в этом винтерфелльском рассаднике пристойности о голых южных бабах и чтобы снова стояло как у молодого, слушать неприличные песни Манса и пытаться забыть о том, что поставлено на карту.

Чета Старков мучается не меньше, о деталях Кейтилин нам очень скоро доложит в подробностях со своей точки зрения, а пока она совершенно не понимает, что вообще тут думать. В Москву, в Москву! Собираем чемоданы, переезжаем в Кремль! И любимая дочка так хорошо смотрится с любимым сыном королевы, он же будущий король, что просто зашибись. Что за тупой тормоз этот Нед, однако.

Что до Неда, то у него, бедняги, как в производственном фильме советских времен, острый конфликт между квартпланом и запчастями. Человек он разумный и опытный. И что такое старый друг, узнал еще триста лет тому назад. А разговор в крипте со всеми тонкостями (см. многабуков про Джона Аррена и жизнь его) энтузиазма Неду явно не добавил. И боги высказались более чем недвусмысленно. И вообще Нед знает, что место его здесь, на Севере, в Винтерфелле. Но вы ж понимаете — человек он на самом деле мягкий, а тут жена Оседлала Грандиозную Идею и с нее, а также с Неда, не слезет. В общем, ему тоже, скажем деликатно, сильно не до бала.

Наконец, имеет место быть комикотрагическая Серсея, у которой двухэтажная карета, мокрый подол, публичное унижение от мужа, рванувшегося на могилку к покойной невесте, она же безмерная любовь несостоявшейся серсеиной безмерной любови; дражайшего сыночку уже твердо решили продать замуж за волчицу (причем родители волчицы, последняя сволота, ломаются вовсю), и далее по списку. В результате баба в такой ярости, что на нервах не только ее дети (Джоффри четко, остальные по малолетству и неполному пониманию ситуации помене), но даже королевина личная грелка-вибратор Джейме, который улыбкой режет как ножом, а мечтает, вероятно, порезать кого-нибудь не только улыбкой (ну или трахом успокоить немножко себя и сестрицу, но на пиру такие вещи, согласитесь, вряд ли прокатят). Тирион, бедолага, вообще к исходу четвертого часа пытки апельсином уходит огородами к Котовскому таинственным образом оказывается прячущимся на карнизе в темном пустом дворе. Причем, похоже, не только что туда забрался, а успел посидеть, малость успокоиться и соскучиться по обществу.

В общем, теплая, дружественная обстановка. Определенно Джон, задвинутый на дальний конец стола, не ценит своего счастья. Причем видит-то он все совершенно правильно, а вот правильно свести факты и беспристрастно выстроить картинку — это ему пока не дано. Конечно, молодой, но при его потенциале в общем мог бы. Но ему пока недосуг, ибо мы покамест заняты тем, что очень обиделись и сильно страдаем. Самая та ситуация для нежной, любовной организации Сверху сеанса само- и взаимовоспитания.

2. «Человек далеко не всегда думает то, что, как он думает, он думает» (я, в пылу Психологического Разбора)

Тем, кто свято верит каждому слову персонажей Мартина, особенно о себе любимых («Серсея говорит, что она великая! Значит, она считает себя великой!»), следовало бы внимательно прочесть первую главу Джона. Впрочем, что это я. Тут поди докажи большинству типомастеров типоанализа, что персонажи Мартина, точно как обычные люди, регулярно врут другим. Кто более, кто менее, кто совершенно не убедительно. Чему предыдущая глава Неда уж такой яркий пример, что ярче просто некуда («Я, Роберт, так люблю Лианну! Так люблю!! Так скорблю!!! Кстати, бабы у нас на юге такие аппетитные, особенно когда голые в речке, ты себе не представляешь!!!!»). Боюсь даже думать, сколько поднимется шума, если попробовать великим типоумам объяснить, что персонажи Мартина, опять-таки как обычные люди в обычной жизни, и себе врут с не меньшей регулярностью.

Но что же делать, если сразу за вывеской: «Осторожно! Собеседник нагло врет!» у Мартина прямо в следующей главе мастер-класс на тему: «Как врать себе и чем это может закончиться: Джон Сноу (пример для второй четверти первого класса)».

Внимание, инструкция.

  1. Порадоваться тому, что родился бастардом.
  2. И выпить.
  3. И возрадоваться тому, что сидишь в конце стола, а потому можно пить, и никакой лорд Старк не поднимет брови. А вот не был бы бастардом, не сидел бы в конце стола, и пить по-мужски было бы нельзя, елы-палы! Никто не помешает нам, радостным настоящим мужчинам, которым безмерно свезло родиться бастардами, выпить столько, сколько требует наша жажда! И пусть всякие юнцы завидуют, есть чему!
  4. Вытереть глаза, которые ужасно щиплет исключительно от дыма. Начать с пункта 1. Далее перемежать чистую бурную радость и свободную вкусную выпивку до момента падения мордой в салат или ею же в объедки пацтолом.

Ну или до явления Бена Старка, который, как свойственно гекселям, быстренько углядел, что у племянника на дымном месте глаза щиплет, и пришел малость поговорить. За жизнь, волков, секс и его последствия в виде незаконных детей.

И почему бы это посреди мужского разговора при слове «бастарды» (заметим, что это не Джон так назван, чтовычтовы, гексели так грубо не работают, просто везучему, крутому, умеющему пить и вообще настоящему взрослому мужчине по-мужски же указали на некоторые преимущества привольной и прекрасной мужской жизни) Джон начинает вопить как резаный и в слезах вылетает из зала в тихую темную ночь, по пути слегка уменьшив винные запасы Винтерфелла?

Право, даже и не знаю. Предлагаю найти ответ на сей вопрос каждому в меру испорченности его типомыслительного. А пока скромно замечу, что мораль сей басни, по мне, трехчастна. Первое. Самообман — вещь очень хрупкая, а самообманывающийся более чем уязвим. Опасное и чреватое это дело, себя обманывать. Ой, как больно будет. Второе. Взрослые, особенно гексели, на самом деле куда меньшие идиоты, чем кажутся. Если они удостоили вас своим вниманием, в подавляющем большинстве случаев это делается вовсе не для того, чтобы гнусно поиздеваться. Даже если не хочется, в целях выживания лучше включайте мыслительный, читайте послание и принимайте к исполнению. А то придется в виде пьяном рыдающем вылетать в ночь и подпадать под жалость напов, и это еще самый благоприятный вариант. И наконец, третье. Кто там утверждал, что Серсея считает себя великой, непобедимой, блестящим политиком и вапще, на том шатком основании, что она себя таковой регулярно объявляет в своих главах? Ну-ну. Человек, он далеко не всегда думает то, что, как он думает, он думает. В том числе о себе.

3. «Конечно, женщины — не Бог весть что, но все же это лучший противоположный пол из тех, что у нас имеются» ( Дон Херолд)

Когда дело касается загадок — жизни, текста и всего прочего, — люди в основной массе склонны начинать с тех, что поярче и покрупнее. Что в общем понятно. Но каждый мало-мальски покрутившийся в диагностических (в широком смысле слова) дебрях рано или поздно начинает понимать, что путь это опасный и в подавляющем большинстве случаев приводит к результатам ладно бы крайне сомнительным, так ведь еще и смешным. Не будем про Москву, которая была основана еще динозаврами, говорившими к тому же на безупречном современном русском языке, так что все названия всего, что есть, по всему миру могут быть выведены из него, современного русского, и вообще, из Москвы пошел типогомо типосапиенс (что многое в нем объясняет). Возьмем загадки тамплиеров, про которых много чего напридумано, тем более что ребята были довольно скандальные и сами про себя придумывали ой-ой-ой. Куда делось их золото? Каковы грязные (желательно с привлечением гомосексуализма) детали их вероотступничества? Мировое правительство составлено до сих пор из них, шифрующихся, или напротив, они благородные и работают исключительно против преступного мирового правительства? На мой взгляд, это по большей части пена и почва для самовыражения тех, у кого в жизни не очень получается самовыразиться, а хочется. Любой диагност знает, что начинать следует с небольших, но точных наблюдений, и идти от них к диагнозу, а не заниматься по примеру Мелисандры рекламой себя великого, видящего в огне, хрустальном шаре и прочей кофейной гуще глобальную правду обо всем на свете. От простого к сложному — оно, как правило, много точнее, чем наоборот. Вот много ли народу знает, почему тамплиеры ели вдвоем из одной миски? Ответ на самом деле довольно неожиданный и проливает свет на многие особенности тамплиерской психологии. Они были монахи, следовательно, три раза в неделю держали пост. Но они были еще и воины, а качественно махать мечом на одной овсянке попробуйте сами. Но поскольку при этом они были в большинстве своем верующими, страстно стремящимися искупить свои грехи, у них всегда существовал соблазн укротить свою плоть, не поев как следует. Отсюда очень разумное установление руководства: братья вкушают пищу по двое из одной миски, и каждый следит за тем, чтобы сотрапезник не маялся дурью и поел как следует. На мой диагностический взгляд, это много говорит о тамплиерах и ничуть не менее интересно, чем золото, Бафомет и франкмасоны.

С деталями текста Мартина, опять-таки на мой диагностический взгляд, дело обстоит аналогично. Разбираться в так называемых мелочах ничуть не менее интересно, чем строить глобальные теории на песке. А вот так называемые мелочи, когда они накапливаются, создают очень неплохой базис, из которых вполне может вырасти пара-тройка теорий. Конечно, то, что выросло, далеко не всегда бывает приятно душе и глазу, как, допустим, свинская влюбленность в свой зад у старшего Баратеона. Но раз оно выросло, значит, Мартин для чего-то выращивал, так что берем под козырек, расслабляемся и вместо удовольствия усваиваем урок.

Это я вот к какой как бы мелочи. Странно говорить о Джоне как о женоненавистнике. Но при внимательном рассмотрении вопроса нельзя не заметить, что к определенной категории женщин Джон относится, скажем так, сильно необъективно. И это сыграет негативную роль в его судьбе.

Поэтому присмотримся.

Вот сидит наш алмаз неграненый на пиру в конце стола и твердо знает, кто в этом виноват. Леди Старк, кто ж еще.

И он совершенно неправ.

Выполните следующее упражнение. Закройте глаза и представьте себе, что вы Кейтилин. Вам надо добиться от тупого мужа, чтобы он сделал то, что делать остро не хочет, а именно — поехал в столицу разгребать вестерусские проблемы и обеспечил тем самым дочке старшей воспитанной будущность царицы всея Вестеруси. Тупой муж уперся всеми фибрами души и вас не слушает. Вопрос. Будете ли вы дразнить гусей понапрасну и идти на обострение отношений с супругом ради того, чтобы один раз в пятнадцать лет настоять на своем в отношении мужниного бастарда? Если вы ответили утвердительно, вы по характеру Серсея, которая так бы и сделала, ибо овновски тупа безрассудна, и для нее неважно, большой или малый проигрыш, — любой проигрыш непростителен, ибо он проигрыш. Кейтилин, в отличие от королевы с двухэтажной каретой, умеет считать шансы, жертвовать малозначащим ради суперглавного в жизни и вообще работать с мужчинами. Задвинуть Джона куда-нибудь подальше, желательно за Стену или Ров Кейлин, она, конечно, мечтает с момента появления дитяти в Винтерфелле. Но реализовать данное желание за счет определяющей цели своей жизни, — увольте, Кейтилин столько не выпьет.

Теперь выполните второе упражнение. Закройте глаза и представьте себе, что вы Нед. К вам приходит жена (любая, можно не Кейтилин) и желает, чтобы вы отодвинули своего ублюдка подальше от высоких гостей (любого калибра, можно не королевского) на том основании, что он незаконный сын. Причем произойти событие может в любой момент пребывания Джона в Винтерфелле, не обязательно сейчас. Ибо вы — Нед, справедливость форева, какая разница, Мандерли с Болтоном в гости приехали или старый друг Роберт. Так что вы посмотрите на жену и скажете сакраментальную фразу, которую сами можете реконструировать, если вспомните достопамятное: «Джон От Моей Крови, А Больше Тебе Ничего Знать Не Надо». Если вы не понимаете, каким голосом это сказали и почему жена тихо испарилась из комнаты, закрыв вопрос на ближайшие дцать лет, значит, вы опять-таки Серсея, которая овновски глупа бесстрашна и не умеет перестать наступать на одни и те же грабли, даже если грабли уже выбили у нее один глаз.

Отсюда вопрос. Поскольку Джон все-таки сидит в конце стола, почему он там сидит? Уточним, что мальчик угодил на тот конец стола явно впервые и совершенно неожиданно для себя. Для наиболее непонятливых рекомендую опять-таки закрыть глаза и представить себя Джоном. Вы — бастард, вас всегда при гостях сажают на тот конец стола, ибо бастард. Обидно? Да. Привычно? Да. Будет острая реакция? С чего бы ей взяться, скорее хроническая. А вот если всю жизнь, несмотря на бухтение леди Старк, вы по воле лорда Старка совершенно на равных с остальными его детьми (что так и есть, если вспомнить анамнез), но с появлением короля и его двора вы вдруг загремели подчеркнуто в никуда, это донельзя унизительно и чревато тем, что произошло.

Так что отсаживает его подальше от Роберта Нед, больше некому. С совершенно конкретной целью убрать Джона от Робертовых глаз подале. А то вдруг Роберту, который, будем надеяться, пока не забыл лица Лианны, а также, возможно, Рейегара, что-то померещится. Или не Роберту, но кому-то из его близких или придворных, у которых память даже покрепче Робертовой, то же самое привидится. А вопросы насчет происхождения Джона, они такие скользкие вопросы… Пусть, в общем, мальчик сидит там, где темно и низкородно, если что, всем понятно, что так захотела Кейтилин в интересахсвоего самолюбия великосветских приличий. Лучше бы его вообще на пир не пускать и отослать куда-нибудь; но прятать кого-то / что-то излишне тщательно — это как раз чревато увеличением интереса к объекту. Поэтому иди, Джон, сиди с юнцами в темном углу, а ты, Бен, окажи любезность, присмотри, чтобы мальчик не ударился в эмоции больше, чем способен пережить.

Бедный Нед. Тем более что Кейтилин, как всякая разумная жена, почти наверняка воспринимает неожиданное удаление Джона от господского стола с большим подозрением. Он идет навстречу в вопросе, в котором навстречу никогда не шел, почему? Естественный вывод: это мелкая уступка жене, чтобы ее задобрить и отвлечь от Главной Цели. Естественный вывод из вывода: ну, держись, Нед.

Бедный, бедный Нед.

Да, но вернемся к Джону, который не в теме еще больше, чем Кейтилин, и строит свою логическую цепочку. Отец всегда уравнивал его в правах с остальными детьми, и Джон ни разу его доверия не обманул. Но на сей раз Джон решительно опущен на уровень плинтуса, и это не может быть решение отца. Следовательно, это леди Старк, которая Джона ужасно не любит, а приличия и плезир для нее, напротив, страшно важны. Это она, злодейка, заставила Неда поступить против совести. И если говорить честно, Кейтилин сама дала повод для подобных умозаключений.

Но если бы на этом все закончилось. Кейтилин бы как-нибудь уж вынесла то, как Джон к ней относится, а Джон на самом деле вполне в состоянии пережить то, как относится к нему Кейтилин. Правда, есть еще Санса, которая настроена мамой против сводного брата, и это уже больнее. Конечно, Санса, равно как Кейтилин, слишком леди, чтобы вести себя грубо по отношению к бедному бастарду. Там просто раз и навсегда проведена граница совершенно в рамках приличий. По существу, правда, отношение Сансы к брату хуже многих грубостей. Ибо Джон для Сансы раз и навсегда, ээээ, ну не то чтобы совсем не человек, но нечто этакое, не стоящее внимания настоящей леди.

Если уж правда рассматривать проблему со всех сторон, то и для Кейтилин, и для слепо слушающей маму Сансы проведение оной границы — прежде всего способ самозащиты. Но Джон этого, конечно, не понимает. Равно как они не понимают, что он готов и хотел бы их любить — и очень страдает от того, что получает в ответ.

И вот ввиду всего вышеразобранного у Джона в первой же его главе проявляется довольно своеобразная тенденция в отношении женщин. Они, женщины, конечно, люди, он их любит, заботится, доверяет, понимает, — но это касается только тех женщин, которые, как бы это поточнее сказать, претендуют на равноправие с мужчинами, а насчет всяких великосветских ледьских замашек не парятся. В Винтерфелле это, конечно, Арья, дальше будет Игритт, и Вель из той же категории, и так далее. Но когда женщина культивирует свою женственность, возводит себя, так сказать, на пьедестал выше этих грубых мужчин, а также начинает мужчинами манипулировать, то бишь соблазнять, улещать, угождать, вообще утрачивает дружескую простоту в общении меж полами и противопоставляет себя, принцессу, грубым мужчинам, — тут у Джона наступают проблемы и обнаруживается жесткий блок. Прямо с юности. Начнем с того, что он таких женщин даже красивыми не считает. Королеву, думает он, мужчины называют красавицей. Мужчины пусть называют, а Джон не станет. Причем, не забудем, это Серсея, которая как раз по характеру далеко не леди, а уж скорее бойцовый петушок, — упертая, негибкая, неуступчивая, жаждущая драки и т.п. Но Серсея демонстрирует свою женственность открыто и даже навязчиво — и для Джона ее красота как бы и не существует. Он ей не доверяет.

В чем прав, но это всего лишь частный случай.

Потому что вот вслед за мамой идет Мирцелла под руку с Роббом, и у Джона немедленно срабатывает тот же механизм отторжения. Ничего плохого в Мирцелле, в общем-то, он не находит. Ну, кроме того, что она воздушное создание, волосы у нее золотые и весьма эффектно ниспадают из-под сеточки, то бишь девочка красивая и одета так, чтобы показать ее красу. Посему Джон немедленно делает вывод: застенчиво поглядывать на красивого Робба и смущенно улыбаться этому же самому, причем широко и счастливо лыбящемуся, Роббу, со стороны Мирцеллы есть абсолютный кретинизм. А Робб-то, дурачок, даже и не видит, какая Мирцелла дура. Что, конечно, неверно. Мирцелла, скорее всего, просто не знает, как себя вести с Роббом, особенно после того, как Серсея громко и обидно (а она всегда такие вещи делает громко и обидно) орала в своих покоях что-нибудь насчет: «Джоффреньку уже на волчьей девке женят, еще и ты, дура, хочешь, чтобы тебя добрый папаня за тупого старковского верзилу отдал???». То есть Робб Мирцелле как раз нравится, он симпатичный и добрый, и она добрая девочка и не знает, попав между мамой и приличиями, как выполнить мамины инструкции и хорошего человека не обидеть.

Джон, безусловно, не в курсе всех этих хитросплетений, начиная с того, кого на ком хотят женить, но отнестись к Мирцелле без предубеждения все-таки мог бы.

Впрочем, Мирцелла — это так, мелочи. Джону его недоверие по умолчанию к тем женщинам, которые нисколько не амазонки, а, напротив, утонченные леди, аукнется куда больнее.

Вот через четыре книги и много времени имеют место у нас быть на Стене Мелисандра и Станнис. Оба они, в общем, сильно не нравятся Джону, и в общем, по делу. Начиная с того, что парочка имеет обыкновение кого-нибудь жечь. Чисто технически жжет, правда, Мелисандра, а Станнис всего лишь передает ей подходящий материал. Но, положа руку на сердце, он ответственен за костры ничуть не меньше, чем она. Что, собственно, и не скрывает. Вот сожгу я Манса, будет народу урок, говорит он совершенно открыто и ничего не стесняясь.

Однако в отношении Джона к ним есть любопытный нюанс. Он не любит обоих и не доверяет обоим. При этом он готов работать со Станнисом и даже в некотором роде доверять тому, что Станнис предлагает. Очень неприятный человек, но что ж делать, и не с такими Джон работает — и что важнее, умеет работать.

Но между собой и Мелисандрой Джон, говоря образно, проводит ту же черту, что проводили в свое время между собой и Джоном Кейтилин и Санса. Мелисандра — раз и навсегда, ээээ, ну не то чтобы совсем не человек, но нечто этакое, не стоящее внимания настоящего мужчины.

И — да, это в общем способ самозащиты, потому что Джон совершенно не знает, что делать с такими женщинами.

И — да, это в общем большая глупость, когда Джон полностью игнорирует как ее предложения по сотрудничеству, так и предупреждения. Потому что Мелисандра пусть и самопиарится, но действительно многое видит, а кое-что даже правильно интерпретирует. В первой же главе Джона из «Танца с драконами» она фактически сообщает, чем закончится последняя глава Джона.

Но он вежливо слушает и принципиально не слышит.

А ведь зря.

4. «То, что сокрыто теперь, раскроет некогда время» (Гораций)

Бывают детали анатомические, а бывают функциональные. К первым относится, например, такой момент, как вышеразобранный: «О, Джон на ровном месте не доверяет Мирцелле и зазря обвиняет Кейтилин, о чем это может говорить?». Со вторыми сложно, начиная с того, что их труднее заметить, а уж доказать что-либо — та еще работенка.

Ну вот, к примеру. Хорошо прописанный диалог (не только у Мартина) частенько похож на фехтовальный поединок. Кроме того, что говорится, следует смотреть, как говорится. Кто атакует, кто отбивается, как меняется направление атаки, — ну и, конечно, почему и зачем все это. Ведь люди проговариваются чаще всего не словами, а реакцией на слова, и это не менее, если не более, важно, чем игра вазомоторов. Краснеть-бледнеть можно по многим причинам, начиная с состояния здоровья, а вот если собеседник на сильно ровном месте начинает оправдываться или лезет в бутылку, ищи причину. Ну или пиши на бумажке «лох я людей нифига не понимаю а работать над собою не хочу» и сиди смиренно в углу, не вмешиваясь во взрослые разборки.

Так вот, с функциональной точки зрения застольная беседа Бенджена с любимым племянником заслуживает особого внимания.

То есть сначала-то все как положено. Подросток, пьяный, разобранный на молекулы и упорно убеждающий себя, что в жизни ему так свезло, так свезло, взрослому не соперник. Бен атакует (или, если угодно, задает тему разговора), а Джон всего лишь вяло отбивается реагирует. Правда, когда разговор о погоде лютоволках внезапно переходит на больное, Джон трезвеет, пытается собрать клочки из закоулочков и отвечает вполне адекватно: без вины виноват, ибо бастард, чем позорю семью, упрятан в темный угол волею леди Старк. Понятно, говорит Бен не без уважения и добавляет, казалось бы, не относящееся к делу: что-то мой брат тоже сегодня не сильно праздничный. Что, конечно, следует переводить как: «На Неда не серчай, он очень расстроен тем, как с тобой вышло».

Впрочем, Джон намек не ловит. Не потому, что нетрезв, хотя не без этого. Просто он хороший скромный мальчик, привык думать о других, а себя как важную проблему Неда и не рассматривает. У лорда Старка забот много. Вон пышущая лютым льдом Серсея — это серьезно. А место какого-то бастарда на пиру — вряд ли.

Вторая подряд совершенно взрослая реакция вызывает у Бена такой прилив гордости за племянника, что он даже снисходит до похвалы — с тобой, парень, говорит, хоть в разведку на Стену. Через три фехтовальных приема реплики настроение Бена, правда, сменится на кардинально противоположное, а именно — мал ты еще, дядю уговариваешь отпросить тебя у папы, таким на Стене не место. Логика своеобразная, но по-своему безупречная. И, между прочим, довольно забавная, если вспомнить, что Бен, пусть через Лювина, таки ж отпрашивает Джона на Стену несколькими страницами позже.

Но танцы логики танцами, а в общем дядя полностью владеет поединком разговором. Джон всего лишь ведомый.

И вдруг, то есть совершенно на ровном месте, Бен перестает атаковать и ограничивается защитой, причем местами довольно отчаянной. Во всяком случае, больше никакой иронии, а попытка взять снисходительный тон старшего, лучше знающего жизнь, совершенно неудачна. Если присмотреться к точке перелома, все еще страньше и чудесатее. Всего-то Джон выдает очередную серию банальностей: а я уже вырос, а мне скоро пятнадцать, а мейстер Лювин считает, что бастарды растут быстрее обычных детей. Но на этот поток трюизмов (между прочим, третий за разговор) Бен реагирует совершенно по-новому: отвечает односложно, кривится, берет со стола чашу (у Джона стащил, между прочим), наливает ее до краев и выпивает, прошу заметить, «единым долгим глотком».

Дальше раз за разом атакует Джон, причем все более уверенно. В то время как Бен исключительно отбивается, еще раз прибегнув к поиску душевного равновесия в спиртном, и наконец идет ва-банк, нанося удар явно ниже пояса: вот сам настрогаешь бастардов, посмотрим, как запоешь. В переводе это означает, что он утратил контроль над разговором — и над собой, кстати, тоже. Ни следа той виртуозной элегантности, с которой он управляется с Джоном в первой половине застольной беседы.

С первого взгляда, это реакция на идею Джона уйти в монастырь отправиться на Стену, каковая идея прямо на глазах вырастает в твердое намерение. Вряд ли Бен уполномочен решить вопрос без братнина ведома. Хотя очень скоро именно это решение среди Неда Бен с Лювином организуют. Но тогда чего париться в разговоре с племянником? Отшутись, ты прекрасно это умеешь, а там посмотрим и подумаем. Зачем умолкать, пьянствовать водку и тем более грубить ранимому подростку?

Правда, если племянник — Таргариен, и дядя об этом знает, ситуация понятнее. Из черных братьев, как известно, назад ходу нет до самой смерти. Не Бену решать, может ли законный король Вестероса вслепую совершить необратимый поступок. По крайней мере — не одному Бену.

Но если кто-то думает, что обсуждать Бен идет к лорду Старку (что, казалось бы, логично), пусть думает еще раз. Начальник разведки Дозора отправляется в другое место Винтерфелла, а именно — к мейстеру Лювину.

До чего они договорились, мы узнаем в следующей же главе, где ночь, спальня, Кейтилин, Нед и много Недовых терзаний. Судьба Джона Сноу в очередной раз в руках лорда Старка — как, впрочем, всю дорогу. Но глава Севера еще этого не понял. А вот Лювин с Беном уже подумали и решили так: если Нед откажется ехать в Гавань, все ок, все молчат, Джон растет в Винтерфелле и дальше; но если Нед Винтерфелл покидает, Лювин незамедлительно выступит с рацпредложением, которое идеально разве с точки зрения Кейтилин, но многие проблемы действительно решает. Ибо Кейтилин, как мы помним, решительно требует, чтобы Муля ее не нервировал муж забрал своего бастарда с ее глаз долой желательно навсегда. Елки-палки, Нед только что, первый и последний раз в жизни, скрепя сердце убрал Джона на дальний конец стола подальше от королевских глаз. Вот ему сейчас безумно хочется ехать с этим же самым Джоном в самое что ни на есть змеиное гнездо, причем змеи все наблюдательные, памятливые и глазастые.

Но даже умозаключение «Бен занервничал, потому что король Артур, еще не знающий, что он король, а думающий, дескать, бастард я неясного происхождения, требует постричь его в тамплиеры» не выглядит достаточным объяснением для того, чтобы Бена так здорово вышибло из седла. Ну, захотел пьяный Артур в монастырь. Так, может, протрезвев, еще передумает. Да и монастырь не в пяти минутах ходьбы. К тому же там свое начальство, в котором Бен не последний человек, и если Бен начальство скажет — иди, мальчик, домой, — на этом все и закончится. И вообще, Артура, даже упершегося в своем желании, может просто не выпустить из дому справедливый, но суровый воспитатель.

Так, а если Бен болезненно отреагировал не только на желание Артура уйти в монахи? В реплике Джона, возле которой вывешено столько сигнальных флажков, есть еще повторение присказки Лювина, что, дескать, бастарды растут быстрее обычных детей. Тем более что «очевидно, так» «наверное» Бена вроде как ответ именно на эту фразу.

Вообще Лювин фигурирует в деле весьма настойчиво. Именно он изрекает типонародную мудрость насчет способности бастардов к росту. Именно к нему идет (скорее всего, сразу же после пира) Бенджен. Именно Лювин предлагает отправить Джона на Стену и мягко, но настойчиво уговаривает сопротивляющегося Неда. Причем уговаривает с весьма интересной игрой подтекстов, которые Кейтилин, конечно, не улавливает, а нам бы следовало. Служить на Стене — великая честь (тем более для бастарда/даже для Таргариена, подчеркнуть нужное). И — да, уход в Дозор — суровая жертва (в четырнадцать лет / особенно для Таргариена). Но времена жестоки (для незаконнорожденного / Таргариена при Роберте на троне). Дорога горькая, но не хуже вашей (и, во всяком случае, всяко безопаснее отъезда в Гавань). Лювин дипломат, и милорд волен подчеркнуть свое, а миледи — свое, ибо не забудем, Кейтилин внимательно слушает разговор. Так что Лювин даже завершает свою короткую речь реверансом в сторону леди Старк и предстоящей ей участи, горькой, но, несомненно, преисполненной сознанием выполненного долга.

Короче, если Джон — Таргариен, то Лювин в курсе. Но тогда особенно интересно, что именно Лювин регулярно утверждает (надо думать, во всеуслышание), что, дескать, бастарды растут быстрее обычных детей. Зачем, собственно? И почему напоминание фразы, которая выглядит как расхожая народная мудрость, так хорошо способствует переходу Бена на односложные утверждения, кривлению физии, настоятельной потребности выпить и вообще полной потере иронии вместе с былой легкостью?

Попробуем подойти к вопросу возраста Джона логически.

Официальная версия гласит, что Нед увлекся некоей юбкой, будучи а) на войне, б) уже в женатом состоянии.

Но Робб был зачат в первую (и, видимо, единственную) ночь, проведенную Недом с молодой женой.

То есть Робб старше Джона.

Однако если Лювину то и дело приходится напоминать Винтерфеллу, что бастарды растут быстрее обычных детей, выглядит-то старше Джон. Причем выглядит конкретно старше, так что на генетику списать не удается. И, похоже, Джон выглядит старше декларируемого возраста не только сейчас, но уже давно. Возможно, прямо с момента появления в Винтерфелле.

Если присмотреться, в Винтерфелле Виллу матерью Джона никто и никогда не считает. Кейтилин, приехав на Север, застает там «Джона вместе с его няней», а среди челяди упорно ходят слухи о причастности к ситуации дивно красивой блондинки из рода Дейнов. То есть про Эшару никто толком ничего не знает, но Вилла как предмет страсти лорда Эддарда даже не рассматривается. Что само по себе показательно и многоговоряще. Нед, он такой человек — если бы сделал женщине ребенка, то всю жизнь относился бы по-особому не только к ребенку, но и к женщине.

Так что быть сыном Виллы Джон не может. Но это не значит, что он не может быть сыном Эшары. Почему, собственно, Винтерфелл и болтает об Эшаре, пока Нед не наводит порядок в танковых войсках, оборвав разговоры раз и навсегда. Отчего, надо понимать, тайное мнение «от леди из рода Дейнов он, точно вам говорю!» только укрепилось. Но очень тайно.

Однако если Джон сын Эшары, то он всяко старше Робба. Потому что турнир в Харренхолле, единственный момент, когда Эшара могла получить подарочек от среднего волка, был сильно раньше женитьбы означенного волка на девице Талли. Тогда Джон выглядит старше Робба просто потому, что он действительно старше.

Так, но зачем убеждать, что он моложе? Кому бы в Винтерфелле помешало, что Джон старше Робба? Если уж говорить начистоту, то никому. Кейтилин бы даже сильно помогло. Ибо если муж сделал кому-то там ребенка, еще не будучи мужем, многие комплексы, непонятки и претензии сразу снимаются. Дело житейское. Что ж, мужчине теперь быть девственником до свадьбы? Брандон вон не был, и Кейтилин ничего против не имела. Зачем нужно Неду не просто врать, а врать так, чтобы позорить жену, которой он на самом деле верен, а ребенка завел до свадьбы? Чтобы спасти доброе имя Эшары? Даже не смешно. В Винтерфелле в него все равно никто не верит, а на юге и в Гавани тем более. Так что дополнительное вранье Неда в данном вопросе не просто создает и усугубляет позор Кейтилин, оно еще совершенно бесполезно. А если нет, то надо искать, в чем польза. То есть кого нужно убедить, что Джон зачат не до женитьбы Неда, а после.

И вот какое интересное обстоятельство сразу всплывает. Верхушка Гавани твердо знает, что бастард у Неда от девицы Дейн. Вся. Кроме одного человека, который был очень близок к Неду в молодости.

На самом деле, правда, таких людей было двое. Что должен был думать о ребенке, привезенном Недом с Юга, Джон Аррен, повторять не буду. Но есть еще названый брат Роберт, выросший рядом с Недом, и потрепаццо о сексе (боюсь, в духе «как могуч в вопросе я и как недостаточно могучи остальные») стопудово было любимым занятием Р.Баратеона с младых ногтей.

Так что думает о матери бастарда Неда Роберт?

Во-первых, он думает, что это Вилла. Во-вторых, что Вилла была уже после женитьбы Неда. А в-третьих — что Вилла была в тот первый и единственный раз, когда Нед на полчаса бросил изображать Бейелора Импотентного и занялся сексом с кем-то, кроме жены. Ну и, в-четвертых, Эшару, равно как секс с нею, Роберт (между прочим, присутствовавший в Харренхолле) даже не рассматривает.

Отсюда следует, что до женитьбы зачать бастарда Нед не мог, или названый брат знал бы, где, с кем, когда и сколько Неда заставили выпить, прежде чем сумели обесчестить. И с Эшарой у Неда были исключительно танцы в прямом смысле слова, без всяких метафор. И жене Нед не просто был верен после свадьбы, он к ней и в первую брачную ночь явился абсолютным девственником. Иначе Роберт, живо интересовавшийся (и до сих пор живо интересующийся) подробностями интимной жизни Неда (а вернее, ее отсутствия), был бы в курсе. Если же у Неда и впрямь кто-то там был, оно случилось после того, как война развела названых братьев. А кто так не думает, а думает про какую-то там блондинку Дейн, тот дурак, в то время как Роберт единственный умный.

Откуда непреложно следует, что и сыном Эшары Джон быть не может (и тут, кроме позиции Роберта, надо и отношение к Неду Дейнов обязательно вспомнить).

Уф. Короче, все это сильно напоминает бессмертное: «Жене сказал, что пошел к любовнице, любовнице — что пошел к жене, а сам на чердак учиться, учиться и учиться». Правда, запутанность вопроса скорее кажущаяся. Если посмотреть глобально, версию для политиков Гавани строят политики Дейны, и она неплохо работает, ибо Дейны знают, во что поверят политики. А версию для друга детства Роберта строит лично Нед, и она тоже неплохо работает, ибо Нед знает, во что поверит Роберт. А Роберт, как это ни грустно, с охотой и жадным удовольствием проглотит известие о том, что безупречный Нед на самом деле не такой уж безупречный. И будет пытаться смаковать тему и через много лет, пока Нед не посмотрит на него примерно как в свое время на Кейтилин и не заткнет примерно по тому же принципу.

Но как бы свято ни хранил Нед тайну, два близких ему человека в курсе вопроса. Начнем с того, что, когда Джон с Виллой приехали в Винтерфелл, несоответствие ребенка заявленному возрасту заметили, похоже, все более-менее наблюдательные домочадцы. Кто мог противопоставить сплетням свой авторитет и ту самую фразу? Мейстер, конечно, ибо он человек куда более компетентный, чем люд темный, староместских университетов не кончавший. Вообще Лювин из породы бесценных союзников, он, несомненно, докопается, но при этом поймет, поможет и тайну сохранит. Что до Бенджена, то ему Нед был прямо-таки обязан сказать правду. Ибо Бен Лианне такой же брат, а Джону такой же дядя, как Нед.

Ну и, случись что с Недом, должен быть в родне человек, который в курсе и поможет. Особенно если учесть отношение к Джону Кейтилин.

Кстати, ошибку Джона насчет злобной леди Старк, убравшей бастарда с глаз долой, Бен не исправляет. Пусть племянник хорошо думает о Неде за счет Кейтилин, но ни в коем случае не наоборот. Дама, право, заслужила.

Если все это учесть, понятно, где, как и почему Джон (совершенно того не поняв, кстати) так мощно пробил защиту Бена и вынудил того перейти в сначала глухую, а потом в яростную оборону. Сначала мальчик нечаянно нащупал слабое место в версии, выстроенной Недом, поддержанной Лювином и известной Бену. И как правильно реагировать, непонятно. Далее племянник обрушивает на дядю напоминание о подвиге четырнадцатилетнего Дейерона. Выбрал объект, называется. Твойтупой родственник мальчишка-король был редкий идиот и у вас это, елы, семейное, раздраженно отвечает глава разведки, остро почувствовав необходимость выпить еще. А Джон напирает, интуитивно почувствовав слабину собеседника. В Дозор, в Дозор, и никаких гвоздей, а также женщин и бастардов, зато честь, клятва и невинность рулят! Бен встает и делает ребенку откровенно больно, при этом, правда, положив ладонь Джону на плечо. Что есть, конечно, жест извинения. Ну не мог он хотеть так закончить воспитательный разговор, так иначе же не выходит. Потом, надо думать, любящий дядя изводится, видя, как любимый племянник в слезах вылетает за дверь.

Утешить пришел, называется. Взрослый человек, разведчик, дипломат, руководитель со стажем, с молодежью не первый день работает. Хуже Неда, право слово.

5. «Если слушать внимательно и достаточно долго, люди скажут больше, чем знают сами» (Терри Пратчетт)

Люди любят говорить о себе. Причем, прошу заметить, всю дорогу. Спасает нас от полного и окончательного разоблачения не то, что мы великие конспираторы, но что наших проговорок другие не замечают, ибо заняты собой.

О себе говорят, даже когда обсуждают вроде как совершенно посторонние вещи. И даже если человек молчит, он все равно (и непрерывно) выдает информацию о себе, Шерлок свидетель. Я вообще считаю, что в большинстве случаев дыба и клещи для допроса совершенно не обязательны. Сложно, грязно, а главное — зачем? Обычно всего-то надо, что тихо постоять рядом и некоторое время внимательно послушать.

Разумеется, случается вранье, причем вранье, отработанное годами (для краткости назовем это маской), но тут есть свои способы.

Так что масса информации, полученная о Бене из двух с половиной трех его недлинных реплик (всего их в главе, правда, пятнадцать, но собственно о Бене всего одна, плюс две — о Ночном Дозоре и Бене как части организации), не должна нас удивлять.

Правда, степенью информационной защиты Бен (вкупе с прочими политиками Севера) сильно отличается от южных политиков. Нет, конечно, из речей Мизинца, Вариса и братьев-Баратеонов можно многое вывести про Мизинца, братьев и Вариса. И даже из молчания Тайвина кое-что ясно о Тайвине. Но все-таки.

Правда и то, что Бену среди своих врать не резон, тем более что человек в некотором роде в отпуске, несмотря на переговоры с Мансом и прочую политику. Обстановка домашняя, племянник родной человек. Беседа без галстуков, с никотиновыми пластырями, в любимом кресле у камина, Призрак вместо ножной грелки.

Призрак, впрочем, явно способен на большее. Развернутый воспитательный момент, занимающий все оставшееся пространство главы (Бен воспитывает Джона, Джон воспитывает Бена; Тирион воспитывает Джона и воспитывается об Джона), начинает именно лютоволк. И как красиво начинает! Сам Бенджен Старк некоторое время тихо стоит поодаль иучится внимательно наблюдает. Джон совершенно правильно не вмешивается в битву маленького щеночка, хотя Джону шавка со змеиным разрезом глаз, в общем-то, на один пинок. Но пнуть назойливую сучонку — это непедагогично, Призрак должен научиться разбираться сам, даже если противник вдвое больше. И ничего так, не просто разбирается, но еще и творит чудеса минимализма. Недаром Бен досмотрел сцену до конца и выразил, пусть и в сдержанной форме, свое восхищение.

Племянником дядя доволен не меньше, чем лютоволком. А главное, Бенджен явно чувствует некое сродство не просто с мальчиком, но с его страшноужасными и водкупьянственными проблемами. Вплоть до лирических воспоминаний о том, что вот он, Бен, помнится, в том же возрасте первый раз искренне и честно надрался от невыносимой душевной боли. Запомним, что сопереживательное воспоминание явно окрашено легкой иронией. Так говорят: «Мне бы твои проблемы, парень». Ну или: «Помню-помню, парился я в твоем возрасте, и примерно так же не по делу».

С проблемами Джона все понятно. Его ужасное горе происходит попросту от недостатка информации. Вовсе не потому его прячут по темным углам, что стыдятся его низкого происхождения. Совершенно наоборот — пытаются защитить ввиду происхождения чересчур высокого. Бен, который явно в курсе, к переживаниям племянника и должен относиться так, как относится: да, мальчик парится зря, и это забавно; но ведь парится, потому что взрослые ничего ему не сказали, и это уже заслуживает не просто сочувствия, а еще и утешительно-отвлекательной беседы; однако, положа руку на сердце, ведь смешно очень.

Так, но какие проблемы были в том же возрасте у Бена? Не говоря уж о бурных переживаниях по поводу данных проблем? Заметим, что сам Бен свою реакцию считает, как бы это сказать, не совсем адекватной. Не то самим проблемам, не то степени своей тогдашней вины.

Момент особенно интересный потому, что необходимого возраста Бен достигает примерно к Харренхольскому турниру. Ну и заодно началу восстания Аррена мятежа Баратеона.

То есть к событиям судьбоносным.

Харренхольский турнир интересно рассматривать с точек зрения разных персонажей. Во-первых, потому, что картинка каждый раз получается иная; во-вторых же, сопоставление картинок дает все более четкое изображение. Причем даже не трех-, а четырехмерное, с учетом протекания процесса во времени. Вот хотя бы весьма неожиданная картинка от Брандона, который во время турнира то ли много пил, то ли чудовищно много пил, во всяком случае, ни разу не продрал глаза настолько, чтобы заметить любовь сестры с не последним в государстве человеком. И это, кстати, наиболее благоприятный для обвиняемого вариант. Потому что если Брандон все-таки хотя бы раз протрезвел и понял, что происходит, а потом бил стекла в Гавани с дикими воплями выходирейегарличнопорежуназвездыиполосы, степень его ээээээ профессионального несоответствия уж совсем зашкаливает.

Тут кстати будет вспомнить, что и в Харренхолле Брандон в плане высказываний себя не сдерживал, то бишь «часто и с некоторым пылом» (с. Нед) вспоминал о Мизинце. И если совершенный образец наследника Севера ругал подлеца на все корки спьяну, оно еще ничего, а вот если был трезвый и все равно не мог остановиться, — что-то совсем горе выходит.

Или вот очень невредно посмотреть на Харренхолл с точки зрения Роберта. Фейерверк взаимной любви Рейегара и Лианны для него как бы не существует. Не было там ничего. Вообще. Совсем. А если было, то только плотоядные взгляды насильника, которые он нагло бросал на испуганную, но невинную зайку. Это, кстати, к вопросу о том, какой Роберт смелый, честный и свято уверенный в том, что половые контакты Рейегара и Лианны были исключительно насильственными.

Вообще при таком ракурсе Р.Баратеона удается наконец сколько-то пожалеть. Получается так, что невеста его не просто бросила, — она его несколько раз бросила и даже, простите за прямоту, отымела по полной. Не та фигура Рейегар, чтобы все присутствовавшие не заметили, как он раз в жизни на потоке прорубает мечом путь к любимой женщине и кладет себя к ее ногам. Но ведь не та фигура для жениха и обожаемая невеста, чтобы жених не распознал, как девушка сияет-расцветает, излучая чувства, причем совсем не в сторону жениха.

И что Роберт? Да ничего.

Назовем вещи своими именами. Лианна прямо на турнире скоропостижно влюбляется в Рейегара. А Роберт должен делать вид, что не заметил. Лианна бежит с Рейегаром. А Роберт должен всех, и себя в первую очередь, убеждать, что ее похитили. Лианна проводит с Рейегаром упоительный медовый месяц. В то время как Роберт должен всех, и себя в первую очередь, убеждать, что ее насилуют, причем сотни раз. (Если кто думает, что для мужика это не ад кромешный, представлять себе страстно желаемую женщину в постели с другим, да еще отлично понимая, что женщина любит, любима и страстно наслаждается процессом, думайте еще раз и желательно головой.)

В общем, градус самцовой ярости у Роберта в схватке с Рейегаром столь высок не потому, что принц Лианну насиловал, а потому, что принц добился любви Лианны. А вот Роберт не добился — и, кстати, никогда и не добьется. Недаром ему и по прошествии пятнадцати лет все снится, что он убивает Рейегара, вот только никак окончательно убить почему-то не может. Рейегара он на Трезубце, конечно, зарубил, но любовь Лианны к Рейегару уничтожить не в состоянии. Девичий кумир отвергнут и брошен, и он это отлично знает, сколько бы ни прятал от окружающих и себя любимого. Не просто так жених не скачет на юг спасать похищенную невесту и даже не ломится в столицу с претензиями (а вот Брандон, между прочим, при всех его тараканах, спасать сестру мчится стремглав).

Не просто так и после гибели Рейегара и взятия Гавани Роберт не отправляется за любимой женщиной на юг. Слишком хорошо он знает, что там найдет. Хотя, думается мне, если бы Нед привез Лианну в Гавань, и Лианна бы согласилась принять официальную версию, Роберт бы на ней женился и всю жизнь обходил скользкий момент глухим молчанием.

Другой вопрос, что Лианна никогда бы на это не согласилась. Но это, как вы понимаете, другой вопрос, а мы сейчас о небольшом личном инферно Роберта.

Как бы ни было, с юга Лианна к Роберту не вернулась. И, как наверняка с зверской тоской понимает Роберт в те одинокие ночные пьяные минуты, когда обманывать себя не получается, не вернулась бы, даже если осталась жива.

И вообще она взяла и умерла, в очередной раз, но теперь совсем и окончательно бросив Роберта и оставив его вариться в адском котле сознания собственной мужской неполноценности. Причем на всю жизнь. И никакие самоскладывающиеся штабеля девок в Долине Аррен какбэдевичьеймечте не помогут. Мужская гордость, она довольно хрупкая штука, как говорила мудрая Шарлотта Бронте. Если мужику гордиться нечем, кроме мяса, грош цена его гордости, бессердечно добавлю я.

Из этого, между прочим, следует, что все дальнейшее поведение Роберта с женщинами — всего лишь попытка компенсации. Переспал — ушел, переспал — ушел и т.д. Но вот беда-то — сколько бы Р.Баратеон ни бросал женщин, ту самую, которая его отвергла и бросила, он никак отвергнуть и бросить не может. И не сможет. Странно, правда?

Если серьезно, все это классический пример урока Сверху, когда человеку объясняют, в каком месте надо измениться и поработать над собой. А ежели индивид встает в позу и, вместо того, чтобы работать над собой, нарочно и со зла усугубляет ошибку, то бишь в данном случае мстит всем бабам за одну Лианну, его возьмут за шкирку и поставят перед проблемой вторично. Но уже в куда более жестком варианте.

Дубль два, он же жесткий вариант, в данном случае, конечно, Серсея. Между прочим, меня давно интересует, знал ли Роберт, что его молодая жена — не девица. Уж очень уверенно он дает волю собственным тонким чуйствиям, совершенно не учитывая необходимость подумать о тонких чуйствиях новобрачной. Так, как ведет себя Роберт с Серсеей, ведут себя не с невестой, а со шлюхой, во всяком случае, с опытной физически женщиной, которая о себе сумеет позаботиться. Между тем Серсея не просто какбэдевица, она дочь Тайвина Ланнистера. А посему предлагаю выполнить небольшое мысленное упражнение. Представим себе, как после первой брачной ночи папа Тайвин находит свою невинную крошку грубо изнасилованной пьяным скотом и вообще истекающей кровью и слезами. При всех политических реалиях реакция папы Тайвина, боюсь, будет достаточно резкой. Не хочу сказать, что он отдаст Р.Баратеона полку своих солдат, а сам будет сидеть, смотреть и, возможно, пойдет последним, кинув после процесса Р.Баратеону не серебряную, а золотую монету. Но вообще-то в таких случаях Тайвин считает нужным преподать тому, кто не проявил должного уважения к Ланнистерам, т.н. урок, приятности в коем крайне мало.

Но если Аррен намекнул Роберту, что Серсея не девица, все сразу становится на свои места. Возиться с дефлорацией не придется, можно упиццо в хлам и немного спустить пар, а учитывать чувства жены не обязательно, жаловаться грозному папе, да и кому бы то ни было еще, она по понятным причинам все равно не рискнет. Спокойно можно поиметь и бросить реальную Серсею, воображая себе на ее месте желанную и недостижимую, как все идеальное, Лианну. Тем более что Серсея сама виновата, зачем она не девица? Сексуальный опыт девушки до свадьбы, он ведь, сами понимаете, вызывает у порядочного мужчины, сколь бы опытен он ни был, исключительно глубочайшее презрение. Роберт и своих (причем начавшихся очень скоро) измен молодой жене особо не скрывает. А чо, она лучшего и не заслуживает.

Однако Серсея, как уже однажды отмечено, не из тех, кто позволит себя поиметь и бросить. Она сама не без комплексов в интимной сфере, и для нее становится делом чести в ответ на поведение мужа поиметь и бросить его, причем не один раз, а стопятнадцатьмиллионов. Именно поэтому для нее не дать мужу наследника его крови — вопрос глубоко принципиальный и страшно важный. Ни шага навстречу всю долгую семейную жизнь. Случайная беременность от мужа — немедленная стимуляция выкидыша. Оральный секс никоим образом не унижение, а осознанное торжество: оргазм ты, свинья, получишь, а детей от меня — нет. То есть дети-то у Серсеи есть, и даже трое, и даже двое из них мальчики, но все они принадлежат исключительно Серсее, будучи зачаты от брата-близнеца, то есть почти что партеногенезом. Роберту не просто отплатится за обиду — ему отплатится семижды семьдесят раз, с вдохновением и талантом женщин семейства Ланнистеров. В чем мы, памятуя историю про Джоанну и публично разложившийся труп ее супруга, нимало не должны сомневаться.

Да, но вернемся к Роберту. Может ли он не понимать, что его хронически имеют и бросают жены, причем не только любимая несостоявшаяся, но и нелюбимая состоявшаяся? Ой вряд ли. Воспринимает ли он это как урок, причем повторяющийся? Нет. Работает ли над собой? Да ну что вы.

Честное осознание Робертом своих проблем, возможно, сняло бы у него массу комплексов. Включая навязчивые сны про Рейегара, которого он хочет убить. Но это же надо перестать себе врать, а оно слоооожно…

В общем, человек сделал себе комплекс и теперь кушает его полной ложкой. И поделом. Правда, некоторую жалость к нему все-таки можно испытывать. Хотя бы потому, что Лианну, которая им пренебрегла и его вышвырнула, он виноватой ни в чем не считает. Напротив, ставит на пьедестал и молится. Другой вопрос, много ли общего между реальной Лианной и тем образом, который Роберт вообразил и водрузил на пьедестал.

Сильно портит картинку и лозунг, сопровождающий молитвенный образ, а именно: «Вот была бы жива Лианна, она бы сделала мне по-настоящему хорошо». Но все-таки хоть что-то. На чем я, с вашего позволения, считаю свою мечту найти в Р.Баратеоне хоть что-нибудь хорошее исполненной, и перехожу к точке зрения Бена на Харренхольский турнир, с надеждой обнаружить и здесь что-нибудь небезынтересное.

6. Бен Старк до Харренхолла

О Бене до Харренхолла известно крайне мало, но бывает и хуже. Все-таки Мартин кинул читателям три ошметка косвенных намека и одну совершенно конкретную косточку картинку из видений Брана, где Бен с Лианной, правда, по именам не названы, но легко узнаются. Нечего жаловаться, вперед за работу.

Итак.

1) Мама рядом с Беном и другими детьми Рикарда Старка почему-то не просматривается. То есть абсолютно. То есть Сам в свое время был очень раздражен вопросами читателей на эту тему и имел неосторожность сказать, что неужели, мол, Толкиена тоже аналогично доставали насчет мамы Арагорна. Что очень забавно, потому что про маму Арагорна Толкиен как раз довольно подробно отчитался. В то время как мать Брандона, Неда, Лианны и Бена отсутствует в саге как класс.

Ну, правда, мы от противного знаем, что у всего выводка лорда Рикарда одна и та же мать (ибо обратное не указано). Уже что-то.

Далее, мы знаем, что промежутки между рождением детей невелики (Брандон — 261 г., Нед — 263 г., Лианна — 266 г., Бенджен — 267 г. или малость позже). Как следствие, первенец Брандон был старше последыша Бена всего лет на шесть-семь. То есть, если (допустим) леди Старк умерла родами Бенджена или вскоре после этого, в тексте может быть именно такая картина, какую мы наблюдаем. Четырехлетний Нед, оставшийся без мамы, может ее попросту не помнить. Был бы старше, наверное, в своих главах хоть что-нибудь сказал. Брандон, который на два года старше, что-то помнить был должен, но мы глав от него не читали (и, боюсь, никогда не прочтем). В целом, рабочая гипотеза о смерти жены лорда Рикарда при рождении Бена или вскоре после этого вполне имеет право на существование. Тем более что при общеизвестно низком уровне средневековой медицины ранняя смерть женщины, пусть даже знатной, в родах или от их осложнений, есть дело обычное.

Лорд Рикард второй раз не женится, а воспитывает свой выводок сам, причем вполне себе прилично воспитывает. При всех тараканах дети — семья, друг другу и отцу преданы. Бенджен — не исключение.

Можно пойти чуточку далее и продолжить предполагать, что Бен был ребенком слабеньким, возможно, родился преждевременно, и т.д. и т.п. Все это, однако, покамест разговоры в пользу бедных, особенно головным мозгом. Особенно если припомнить, что в зрелом возрасте Бенджен в непростом климате Антарктиды Стены много лет успешно ведет более чем активный образ жизни (ибо работать начальником разведки Дозора вовсе не значит сутками просиживать штаны в центральном офисе и перемежать длительные совещания с чтением сводок и иногда компьютерными играми).

2) Из разговора Неда с Арьей (опять-таки по принципу «от противного») известно, что Бен, по примеру Неда и в отличие от Лианны и Брандона, был нормальным человеком не страдал от приливов избытка волчьей крови.

3) Наконец, есть такой любопытный момент (как назло, снова от противного). Сыновья лорда Рикарда, как положено подросткам из благородных домов, воспитываются на стороне — Брандон поближе, у лорда Дастина, Эддард подальше, в Долине Аррен. О Бенджене ничего такого не известно. Между тем Нед, сколько помнится, был отослан в Хогвартс далеко от дома лет этак в восемь (Роберт точно в восемь). А Бену к моменту событий в Харренхолле лет 13-14. Но — ничего похожего.

Так что либо лорд Рикард был очень привязан именно к младшему сыну и не мог с ним расстаться надолго (хотя ничего такого из текста мы не знаем, а знаем, напротив, что любимцем отца был Брандон Волчья Кровь), либо надо возвращаться к версии о хрупком здоровье маленького Бена. Теоретически есть еще вариант, что лорд Рикард настолько обожал дочь (тоже волчью кровь, может, у него был пункт на этой почве?), что оставил братика при ней для игр и компании, но это все-таки какой-то, ммм, слишком уж вариант Талли. Старки — они другой закваски ребята.

А посему —

4) особенно внимательно присмотримся к сценке из детства Бена, благо мы теперь имеем возможность это сделать.

Эддард Старк растворился, как туман в лучах утреннего солнца. Теперь в богороще плясали двое детей, крича друг на друга, сражаясь сломанными ветками. Девочка была старше и выше. «Арья!» — отчаянно подумал Бран, когда та вскочила на камень и кольнула мальчика. Но это не могло быть правдой. Если девочка — Арья, то мальчик — сам Бран, а у него никогда не было таких длинных волос. «И я никогда не проигрывал Арье бой на мечах, а эта девочка победила». Она хлестнула мальчика по бедру так сильно, что его нога подогнулась, и он упал в пруд, где начал плескаться и кричать.

— Тихо, дурачок, — сказала девочка, отбрасывая свою ветку в сторону. — Это всего лишь вода. Ты хочешь, чтобы Старая Нэн услышала и побежала рассказывать отцу?

Она встала на колени и потянула брата из пруда, но до того, как вытащила, они оба исчезли.

Вряд ли стоит думать, что дети — не Бен с Лианной, а кто-нибудь еще. Себя Бран уверенно исключает (хотя, видимо, сходство есть), значит, его поколение отпадает. Поскольку его видения идут, так сказать, вспять реке времени, искать нужно во времена более ранние, чем молитва молодого Неда, вернувшегося с фронта домой, о том, чтобы Джон и Робб выросли настоящими братьями (отметим на полях, что боги просьбу услышали и выполнили). Дополнительные признаки соответствуют: Лианна с мечом в большой дружбе, это нам объясняли не единожды; равно как не раз намекали, что Арья с Лианной похожи не только внутренне, но и внешне.

Между прочим, последнее действует в обе стороны. Надо понимать, Арья в возрасте Лианны имеет отличные шансы стать женщиной «невероятного очарования». А Лианна в возрасте Арьи хотя и показывала некоторые признаки будущей красы, но была большим сорванцом и гадким утенком.

Сколько лет Лианне в видении Брана, не совсем понятно. Судя по тому, что Бран сразу улавливает, как похожи девочки, тетка примерно в том возрасте, в каком была племянница, когда Бран ее в последний раз видел. То есть восемь-девять. Вряд ли Лианна-из-богорощи намного старше — как помним, с началом роста, расцвета и прочего полового созревания дети внешне могут сильно меняться, а лошадиные лица способны сделаться поразительно красивыми.

С возрастом Бена-из-богорощи немного сложнее. Разницу в возрасте между Арьей и Браном мы знаем — примерно два года. Лианна и Бен, возможно, погодки. Вряд ли они близнецы, уж, наверное, нам об этом хоть как-нибудь бы да намекнули. Может, разница немного больше года, но именно немного. До рождения Бенджена леди Старк по понятным причинам не могла сойти со сцены, а в пять-шесть лет Нед бы ее уже запомнил.

Но тогда нельзя обойти вниманием вот какую подробность. Что мальчик семи-восьми лет ниже ростом девочки, которая его на год старше, совершенно нормально. Что он выглядит младше, тоже. Однако вот Бран не без удовольствия вспоминает, что до своего неудачного вояжа в места психотерапевтического утешения Серсеи ее близнецом ни разу не дал Арье себя побить. Правда, он отдельно добавляет, что побить его Арье не удавалось «на мечах» — не на мечах она, вероятно, вполне могла взять верх.

А вот Бен, у которого по сравнению с Браном целый год в запасе, противостоять сестре отчетливо не способен (и, похоже, не только на мечах). Что уже достаточно веский довод в пользу версии «слабый ребенок». Равно как момент, когда Бен начинает хныкать, свалившись в теплую воду винтерфелльских незамерзающих прудов (а не в какой-нибудь родник с ледяной ключевой водой, когда и не хочешь, а завопишь). Понятно, что неожиданно падать в воду не шибко приятно, но вообще драка на палках подразумевает некоторый уровень неожиданного физического неудобства. Можно упасть, поцарапаться, получить синяки, испачкаться, наконец. Не похоже, чтобы Бен был против (иначе ему стоило бы только пойти и пожаловаться). Скорее, хнык — просто астеническая реакция слабого ребенка, который устал и у которого не выходит.

Но, правда, там, где дело касается боя на мечах, Бран мог иметь некоторое преимущество. Его ведь этому делу учили с явного одобрения Неда. А вот Арью столь же явно если и учили, то частным образом и уж точно без отцовского одобрения. Но, во-первых, сколько-то Арью все-таки учили, пойди от нее отвяжись, сколько бы там септа с Кейтилин ни кудахтали; а во-вторых, у Арьи, как и у ее тетки, по этой части настоящий природный талант. Как ни кинь, Бран правильно гордится тем, что на мечах был сильнее сестры.

Тут следует ненадолго отвлечься от детства Бена и задать вопрос: а почему, собственно, Нед так долго не хочет допустить, чтобы Арья училась бою на мечах? Если смотреть шире — зачем ему отдавать младшую дочь на воспитание жене, если жена отчетливо с этим делом не справляется? И, кстати, почему он вообще так упорно отстраняется от воспитания девочек, пока его совсем к стенке обстоятельства не прижали?

Ответ, думается мне, именно в том, что боем на мечах и прочими вовсе не девичьими заморочками владела Лианна. А в ней была сильна волчья кровь (как и в Арье). И она была прекрасна (как, видимо, будет Арья). А также рано умерла… упс, а вот этого Нед допустить никоим образом не может.

И потом. Само по себе умение задать жару оруженосцам и добиться справедливости с помощью меча прекрасно. Равно как нет ничего страшного в том, что девушка умеет защитить себя и других. Однако Лианна ведь славна не только тем, что навела порядок в низшем звене харренхольских визитеров. Она, воспитанная снисходительным отцом так, как ей захотелось, еще искренне верила, что ей многое позволено. И в некий момент ее, увы, занесло так, что Вестерос невзначай порвался вдребезги пополам. Само собой, над организацией гражданской войны не одна Лианна поработала, но ее вклад все же следует признать очень значительным.

Можно свалить все на Настоящую Любовь. А можно, между прочим, и на полученное воспитание, которое подходило бы больше парню, а у девицы привело к тому, что она возомнила о себе невесть что, вместо того, чтобы скромно сидеть в углу и молча прясть шерсть, и вот, гляньте, люди добрые, как вышло.

В общем, можно понять Неда, которому вовсе не хочется, чтобы его Арья повторила судьбу тетушки. Уж не говоря о том, что и Вестерос пока не до конца оправился.

Так что лорд Эддард подходит к вопросу воспитания дочерей вообще и младшей в частности следующим образом.

  1. Если рассматривать ситуацию в целом, даже лорд Рикард был не в состоянии воспитать дочь как положено, но лишь так, чтобы это кончилось плохо. А уж если у великого лорда Рикарда не вышло, у его недостойного наследника Неда тем более не получится. Поэтому вопрос воспитания дочерей следует полностью доверить их матери. Отцу же надлежит самоустраниться, насколько он это сможет.
  2. Если же рассматривать ситуацию в частностях, то у дочери, так сильно и точно напоминающей несчастную тетку, следует наистрожайше исключить возможность воспитания, которое было дано Лианне и привело ее к трагическому концу.

Все это, эээ, сильно негибко и малость топором вырублено, но что-то в этом, надо признаться, есть. Лорду Рикарду при воспитании великолепной Лианны следовало бы придерживать ее, равно как великолепного Брандона. И особенно тщательно наставлять своих волчьекровных, чтобы те ставили долг выше своих горячих чувств, сколь бы эти чувства ни были благородны. А пускать великолепную парочку на самотек, умиляясь их буйному великолепию, чревато тем, что случилось.

Однако Нед со свойственной мужчинам прямолинейностью таким натурам логикой перегибает палку точно в противоположную сторону. А толку? Гони природу в дверь — она влетит в окно. Зачем делать из Арьи Сансу, все равно не ничего выйдет. Лучше сделать из Арьи Арью, проследив, конечно, при этом, чтобы процесс не зашел слишком далеко и не вышло второй Лианны.

К тому же все мы знаем, чем закончилось упорное самоустранение лорда Эддарда от воспитания дочерей. Правда, он, как человек умный и чуткий, успел и сам все понять. И даже изменил свою точку зрения. И даже успел многое изменить в плане воспитания Арьи. За что ему честь и хвала. Ну, а за свою ошибку с Сансой человек заплатил так дорого, что тут скорее надо не ругать, а сочувствовать. (А Сансу и без нас били долго, упорно и даже, похоже, не без некоторых результатов.)

Но вернемся к Бенджену и тому, как примерно вырисовывается его детство. Ребенком он был слабым, скорее всего, с рождения. То ли недоношенный, то ли что еще. Вряд ли был таким уж дохлым и больным, просто плохо рос, быстро уставал и все такое. Есть в видении Брана намеки на то, что хрупкое дите мамушки и нянюшки малость подбаловали. Волосы у маленького Бена такой длины, какой никогда у активного и не избалованного Брана никогда не были, а Старая Нэн, видимо, летит стремглав на любой писк маленького, а потом еще и требует от лорда Рикарда, чтобы девчонку придержал.

Но Робином Бен ником образом не стал, а стал собой, и в этом, думается мне, велика роль постоянного стимулирующего фактора, которым работала близкая по возрасту, сильная и активная сестра с волчьей кровью. Вместо того, чтобы щадить младшего брата, она его дразнила, гоняла, лупила, обзывала, затыкала, чтобы не возникал, вытаскивала из пруда и начинала все заново. Причем делала это не из жалости и христианского милосердия, а просто потому, что такова была ее природа, как у скорпиона из притчи. То есть всю дорогу и без остановки.

И знаете, это было Бену необыкновенно полезно. Возможно, лорд Рикард, Старая Нэн и прочие взрослые это видели и одобряли как лучший способ заставить мальчика догнать сверстников. А может, они, напротив, ругались по-черному и требовали, чтобы Лианна, лосиха здоровая, прекратила мучить хрупкого котеночка, которому лишний раз из постели вылезти страшно, а уж быть биту палкой и искупану в пруду и вовсе сильно неполезно. Но скорее, как в жизни, имело место нечто среднее.

Так что Бен к году ложной весны вполне прилично окреп и вырос, получив пусть и домашнее, но недурное образование. Лианна же, надо думать, к пятнадцати годам привыкла не только заботиться о младших и слабых, где бы она их ни встретила, но еще и вертеть мужчинами.

А еще она, похоже, очень неплохо научилась в мужчинах разбираться. Знаменитая уничтожающая характеристика Роберта, выданная ею Неду (уж не в Харренхолле ли, кстати?), свидетельствует о том, что в пятнадцать лет Лианна действительно смотрела глубоко и понимала, что видит. Чтобы Нед и Аррен увидели, чего стоит их драгоценный Роберт, потребовалась смерть детей Рейегара. Значительной части фэндома это не ясно до сих пор и вряд ли когда-нибудь станет ясно. Пятнадцатилетняя Лианна определила суть жениха за несколько встреч (вряд ли многих и вряд ли долгих), быстро, точно и совершенно не ведясь на поведение Роберта, который, бесспорно, был влюблен по уши и наверняка стелился под ноги невесте мягкой травкой.

Нда. Потенциал, надо сказать, почти пугающий. Равно как у Арьи. Сдается мне, Наверху долго, тщательно и серьезно думают, когда попадается вот такая страшная и роскошная личность, что же с такими в жизни делать. Уж если Санса с Кейтилин и прочие серсеи могут наворотить такого, что расхлебывать и расхлебывать, то здесь надо подходить к вопросу особенно осторожно.

Но, с другой стороны, какие фантастические возможности открывают подобные личности.

Что бы и как бы там ни было, но к 14 годам Бена можно уже совершенно спокойно людям показать, и оно нимало не стыдно. Подросток, правда, не Гора и никогда не будет, но не в размерах сила, брат. Совершенно нормальный парень, владеет оружием, обучен всему, чему положено — раз уж лорд Рикард справил младшему сыну доспехи и обеспечил личным боевым конем. Каковые доспехи и коня Бен и предлагает Хоуленду Риду, упомянув, между прочим, что они придутся тому по росту.

То есть рост у Бена и Хоуленда на данный момент одинаковый, и сложение тоже где-то близко. А Хоуленд, как мы помним, «маленького роста, как все болотные жители», ниже любого из оруженосцев, которые на него напали (притом что никому из буйных мальчиков не было больше пятнадцати). Бен пока такой же. Но Старки вообще не гиганты, вон Нед среднего роста, и это никому не мешает воспринимать его серьезно; и Бен, как мы знаем, к зрелому возрасту до старковской нормы вполне себе дорастет. Не копнешь поглубже — и не догадаешься о детских проблемах начальника разведки Дозора.

Второе, что мы немедленно узнаем из рассказа Миры о Бене: он принимает в Хоуленде горячее участие. Интересно проследить, как кто из «стаи девушки-волчицы» относится к спасенному Лианной болотному жителю. С Лианной все понятно (Хоуленд, кстати, платит ей восторгом на грани влюбленности). Бен тоже очень расположен к Хоуленду и жаждет помочь восстановить справедливость. Хочешь по-мужски расплатиться с этими придурками? Давай я тебя экипирую, пойдешь и наваляешь им всем по полной. Очень мужской подход к делу, который всем хорош, только не учитывает некоторых нюансов, а именно — что Хоуленд турнирному бою нисколько не обучен.

Между прочим, то, что Бен даже не подумал, чтобы кто-то, пусть маленький и хрупкий, мог просто не уметь сражаться как рыцарь, многое говорит о правильном и успешном воспитании младшего из Старков. Если вспомнить несчастного Робина-Зяблика, следует в очередной раз раздраженно констатировать, что Лиза держит сына на полке в оранжерее исключительно для себя любимой. С другой стороны, если Бен смог, может, и для Робина при правильном, а не Лизином, воспитании есть какая-то надежда на нормальную жизнь.

Но вернемся к стае волков, с которыми подружился Рид. Нед относится к Хоуленду явно доброжелательно, раз уж пригласил ночевать в своей палатке, но энтузиазма младших в нем столь же явно нет. Что до Брандона, то он Хоуленда прочь не гонит, но как-то и все.

В общем, сколь бы ни был хорош лорд Эддард зрелого периода, которого мы знаем по саге, в молодости он не слишком рвался защищать слабых и беспомощных. В отличие от Бенджена, который по себе знает, что такое быть слабым, и рвется помочь. И особенно Лианны, которая, прямо как Дени, не может пройти мимо тех, кого обижают.

В связи с этим следует подробно разобрать вопрос, кто же все-таки навел порядок в вестеросских войсках и восстановил справедливость по отношению к Хоуленду Риду. То бишь кто был таинственный Рыцарь Смеющегося Древа.

Начнем с того, что Ридом этот рыцарь быть никак не может. На предложение Бена снабдить нового друга доспехами и боевым конем Хоуленд, конечно, сказал спасибо, но согласия не дал, и в рассказе Миры подробно объясняется — почему.

Сердце у него разрывалось. Жители болот ростом меньше большинства людей, но не менее их горды. Он не был рыцарем — ведь на болотах они не водятся. Мы чаще садимся в лодку, чем на коня, и наши руки созданы для весел, а не для копий. Юноша очень хотел отомстить, но боялся, что только выставит себя дураком и посрамит свой народ.

Дело, конечно, не в том, что весла болотные жители удержать могут, а копья по каким-то причинам — нет, и вообще у них руки иначе устроены, чем у других людей. Поединок на длинных копьях — это в некотором роде вершина рыцарского боевого искусства.

…есть только один способ пользоваться длинным копьем. Оно слишком велико и слишком много весит, чтобы можно было держать его в руке на весу. Оружие приходится держать под правой рукой и крепко прижимать древко к груди. Форма грудной клетки такова, что прижатое к ней и направленное вперед копье отклоняется влево под углом тридцать градусов; таким образом, если держать копье крепко, а иначе держать его нельзя, оно не будет направлено точно вперед от правого бока рыцаря… копье держали по диагонали — так что его острый конец был направлен в промежуток между корпусом воина и шеей коня; при этом острие копья было повернуто влево.

Рыцарю следовало позаботиться о том, чтобы этот угол не был слишком тупым, так как в этом случае сила, переданная на расположенный справа тупой конец копья, грозила при столкновении вышибить его из седла. Мы уже не говорим о противнике, который изо всех сил старается сделать то же концом своего копья в момент сшибки. Сила удара при столкновении двух тяжеловооруженных и одетых в доспехи всадников была огромной, и вся скорость и вес концентрировались в крошечном кончике копья…

Для того чтобы правильно провести поединок, требовалась постоянная практика и сноровка — пожалуй, самая большая, нежели во всех других видах боя; надо было не только управлять лошадью — тоже специально обученной, — которая должна была нестись во весь опор на противника до сближения с ним и пробегать возле самого бока его коня, но и точно направить копье в ту точку на корпусе соперника, в которую надо было ударить. В последний момент перед столкновением — не раньше и не позже — надо было сгруппироваться, привстать на стременах и в момент нанесения удара всем телом стремительно податься вперед. При этом крепко держать щит под таким углом, чтобы копье противника скользнуло по нему и отклонилось влево; кроме того, необходимо было в последний момент уловить, куда именно хочет соперник нанести удар. Если удар был нацелен в голову, то надо было так ее наклонить, чтобы копье скользнуло по шлему. Все это требовало невиданной сноровки и великолепной реакции…

Э.Окшотт, «Рыцарь и его оружие»

Невиданная сноровка, как и прочие физические навыки, в мире Мартина нарабатываются так же, как в мире реальном: трудовым потом и долгими часами тренировки. Арья при всех ее природных талантах должна вкалывать как негр на плантациях, чтобы стать водным плясуном. Джейме за неимением кошек тренирует левую руку на Илине Пейне уже сколько страниц, а результат пока не так чтобы: кошка Пейн поддается, пока хочет, а как надоест, неслабо поколачивает бывшую суперзвезду средневековых сражений.

Но, правда, Хоуленд горячо молился старым богам. Так что желающие могут верить, что Мартин выдал что-то этакое песенноэ, старые боги вдруг даровали деснице (и прочему телу) Хоуленда соответствующие силу и умение, и возмездие внезапно свершилось. Я лично этому не верю ни на грош. В том числе и потому, что если младшие Риды рассказывают эту историю не кому-нибудь, а Брану, и регулярно спрашивают — а тебе точно отец это не рассказывал? точно-точно не рассказывал? — это не может быть история о Хоуленде и чуде, снизошедшем на него милостию божией. Это может быть только история о Старках.

Точнее, о ком-то из них.

И если первая часть рассказа, до момента появления таинственного рыцаря, — песнь о Лианне и гимн Лианне, то логично будет осторожно предположить, что Рыцарь Смеющегося Древа, герой второй части, есть та же Лианна, просто в другом облачении. А также всесторонне изучить эту (и другие) версии — и поглядеть, что выйдет.

7. «Корнет, вы — женщина?!!» («Гусарская баллада»)

На вопрос, владела ли Лианна копьем (в Рыцаря Смеющегося Древа без этого никак не поиграешь), сходу не ответишь. Вот мечом девица Старк владела смолоду, и вообще занималась благородным рыцарским спортом по настоятельному зову души. Лианна, умирающая с голубыми розами в руке, она же коронованная на турнире, — этот прекрасный и очень женственный образ нам хорошо знаком. Но существует и другая Лианна, не менее, надо сказать, прекрасная. Самая ранняя картинка из ее жизни, напомню, это девочка, которая упоенно сражается на ветках (мечи, понятное дело, им еще не дают) в богороще с младшим братом. Вторая в хронологическом порядке картинка — воспоминание Хоуленда из Харренхолла. Избитый до крови, он валяется на траве, а три самоутверждающихся подростка-оруженосца упоенно продолжают на нем самоутверждаться. Но тут является девушка-волчица и очень грамотно восстанавливает справедливость. ««Вы бьете человека моего отца», — грозно прорычала она». Не сказать, чтобы это была неправда, поскольку Сероводье в принципе относится к Северу, а лорд Рикард, бесспорно, на своем Севере главный. Но фраза построена так, что чтобы оруженосцы подумали, что Хоуленд к лорду Рикарду весьма близок и вообще, возможно, из свиты молодых Старков. Что со стороны Лианны очень умно и доказывает, что девица умеет работать не только мечом.

С владением оружием, впрочем, у фройляйн Старк тоже полный порядок. «Она набросилась на оруженосцев с турнирным мечом, и они разбежались». После чего Лианна-амазонка превращается в Лианну-целительницу, что для женщин как бы потрадиционнее будет. «Юноша был весь в синяках и в крови, и она отвела его в свое логово, где обмыла и перевязала его раны».

Все это очень хорошо, а Лианна так прямо бурно замечательна. И я даже верю, что она чисто случайно оказалась на поле, через которое шел Хоуленд, согласно его признанию, радуясь весеннему дню и никого не трогая. И тоже там гуляла, аналогично наслаждаясь хорошей погодой и красотами южных пейзажей. Но. А откуда у нее вдруг взялся турнирный меч? Если девушка, допустим, увидела, что маленького обижают, от своей палатки, схватила оружие кого-нибудь из братьев и помчалась на помощь, почему она одна? Почему братья не побежали за ней? А если они были заняты, то, наверное, кто-нибудь из северян уж поблизости был, почему он не побежал? Может быть, конечно, Лианна вестеросский чемпион по спринтерскому бегу. Но пока она лупила оруженосцев, а потом вела Хоуленда назад к палатке, времени прошло достаточно, чтобы ее догнать, даже ползком.

Ну или есть вариант, что, увидев безобразие, воспитанная леди Лианна возвела глаза к небу, со вздохом вынула турнирный меч из косметички, прошептала — о боги, как утомляют эти неинтеллигентные мужчины, — и только потом вступила в бой. Но это вы опять-таки верьте сами, если можете, а я, пожалуй, меланхолически констатирую, что Лианна абсолютно случайно забрела одна, далеко от всех сопровождающих, в мало посещаемое место, представляющее собою чистое поле, невзначай прихватив с собою турнирный меч, скорее всего, Бенов. И если она, назовем вещи своими именами, сбежала от братьев и свиты не для того, чтобы всласть потренироваться, то даже и не знаю, что она этим мечом собиралась делать. Разве что ногти чистить.

То есть оружие и умелое обращение с ним для Лианны — дело привычное, как дыхание. Плюс талант от природы (что подтверждает Нед, проводя параллели между Арьей и ее тетушкой), каковой талант вряд ли был зарыт в холодную винтерфелльскую почву.

Да, но схватка на мечах и турнирный поединок на копьях — это все-таки очень разные виды сражения. Многолетние сражения с младшим братом на ветках, палках и прочем оружии — это одно. Методы обучения копейному бою — совершенно другое.

Впрочем, они, во-первых, несложны, а во-вторых, широко распространены в Вестеросе (и мы в другом месте даже наблюдаем за обучением на примере маленького Томмена).

Основное, что требовалось, — это на скаку верно поражать мишени копьем. Самым лучшим из известных упражнений было упражнение со столбом-мишенью, который являлся довольно хитроумным приспособлением. Он представлял собой вертикально врытый в землю столб, на котором горизонтально вращалась доска, к одному концу которой была прикреплена мишень… а к другому — мешок с пеком. Высота, на которой располагалась такая горизонтальная, вращающаяся вокруг оси столба перекладина, равнялась приблизительно семи футам. Если мишень поражали правильно, то есть в нужное место, перекладина вращалась на четверть окружности и останавливалась, если же удар был нанесен неправильно, то перекладина описывала полуокружность и мешок с песком бил проезжавшего мимо рыцаря по спине.

Э.Окшотт, «Рыцарь и его оружие»

В Винтерфелле аналогичное приспособление наверняка имелось (Брандон ведь выступает на турнире именно в копейном бою, да и Бена следовало учить). Но если вдруг лорд Рикард уперся и запретил Лианне использовать его для тренировки, а мастера над оружием уломать не удалось, существовали и другие способы.

Менее хитроумным, но более практичным способом тренировки была тренировка с петлей; на ветку высокого дерева подвешивали петлю из веревки или какого-либо иного материала. Надо было на полном скаку поразить концом копья петлю. То же самое делали с куском материи.

Э.Окшотт, «Рыцарь и его оружие»

Что Лианна с Брандоном скакали как пара кентавров, мы знаем из показаний леди Барбри. Наладить петлю на каком-нибудь дереве или накинуть на ветку платок, а потом тренироваться до посинения с длинным копьем, технически совсем не сложно. Много работы плюс отличная координация плюс верный глаз плюс крепкая рука — да, Лианна при ее энергии и способностях вполне могла научиться управляться с копьем на профессиональном уровне.

Кстати о твердой руке. Существуют очень сильные физически женщины — Екатерина I, жена Петруччо, например, могла на спор с иностранным послом удержать за ножку вертикально стул (тогдашний, а не современный) в одной руке (а посол, между прочим, не смог). Но в копейном поединке можно было обойтись и без подобных крайностей. На доспехах существовал упор, т.н. копейный крюк, толстая стальная скоба, прикрепленная к правой стороне нагрудника, и на него можно было перенести часть веса тяжелого копья. В Рыцарском зале Эрмитажа есть доспехи с подобным крюком, и я всегда немало развлекаюсь, слушая народные версии о том, зачем эта ручка к доспехам приварена.

Однако это лишь одна сторона вопроса. Можно уметь попасть копьем на полном скаку в кольцо, но это всего лишь показательные выступления. Рыцарский поединок — это когда две танковых башни (всадники-кони-доспехи) несутся друг на друга, вся сила удара, страшная, надо признать, приходится на конец копья, и надо иметь большую и постоянную практику, чтобы не просто ударить самому, но правильно отреагировать на удар соперника и не вылететь из седла. Еще бывает, что копье не ломается (а оно обязательно должно, поэтому их с некоторого момента стали делать полыми), или ломается неправильно, или всадник неправильно реагирует на слом копья, — и его выкидывает на землю собственное оружие, с силой причем. А еще есть история Уилласа, который в поединке с Оберином упал, но не успел высвободить ногу из стремени, и на ногу «зеленого как его камзол» бойца упал его собственный конь. Сколько бы ни старались мейстеры (Оберинов в том числе), колено Уилласа теперь нерабочее до конца жизни. Ну и, конечно, следует помнить совершенно реальную земную историю, как погиб на турнире французский король Генрих II, которого и жена, и любовница, и противник дружно просили не лезть на рожон, но он же полез, и все закончилось тем, чем закончилось.

Так что Лианна при ее напоре и обаянии могла, конечно, добиться того, чтобы ее учили копейному бою. Но — и мы должны это хорошо понимать — на реальный турнир ее бы никто и никогда не выпустил. Да, хочет — пусть научится. Но только неофициально. Вон Дейена, сестра-жена Бейелора Странноватого и мать принца Дейемона, была обучена копейному бою. Но на турниры ее не допускали.

Посему единственная возможность для Лианны восстановить справедливость в отношении Хоуленда, то бишь навалять хозяевам оруженосцев в копейном бою, — это явиться инкогнито. Чего, между прочим, совершенно не требовалось от ее братьев. Если бы тот же Нед или тот же Бен захотели выступить на турнире, они могли сделать это совершенно открыто, как Брандон. И добились бы в случае победы совершенно того же результата, что и Рыцарь Смеющегося Древа. Таинственность, без которой невозможно появление на турнире Лианны, в случае мужчин-Старков есть вещь совершенно лишняя и ненужная.

Можно, правда, предположить, что Бену выступать на турнире было строго-настрого запрещено отцом («ты еще маленький!»). Однако, как мы, надеюсь, помним, Рыцарь Смеющегося Древа был облачен в очень странные доспехи — они,«составленные из кусков и обрывков, плохо сидели на нем».

Обратимся снова к Окшотту.

Часто при ударе древко ломалось, но если этого не происходило, то доспехи должны были быть действительно крепкими, чтобы наконечник копья не смог пробить их. Когда основной защитой рыцаря была кольчуга, основной удар принимал на себя щит, сделанный из кожи и дерева, но в дальнейшем, когда на смену кольчуге пришли металлические латы из закаленной стали, щиты перестали использоваться в рыцарских поединках. Гладкие, отполированные, скругленные стальные пластины великолепно отклоняли и отражали самые сильные удары. Перекрывания отдельных металлических пластин выполнялись таким образом, чтобы при любом направлении удара кончик копья не попал в промежуток между пластинами и не разорвал латы.

Э.Окшотт, «Рыцарь и его оружие»

То есть если Бен, имеющий свои (надо думать, отлично подогнанные винтерфелльскими кузнецами) доспехи, сознательно отказывается от них и надевает для конспирации «куски и обрывки», он совершенно сознательно и очень сильно рискует. Но, собственно, зачем? То же самое работает и в случае Неда (кандидатура которого, равно как и Брандона, кстати, не проходит еще и по причине роста — рыцарь был «маленький»).

Если же рыцарь — Лианна, все как раз очень убедительно. Если она учится сражаться на копьях, то в Винтерфелле у нее обязательно есть свои доспехи. Но кто же ей позволит их везти в Харренхолл («а зачем тебе, собственно? на турнир, что ли, собралась?»). Явиться в доспехах Бена невозможно, их сразу опознают, а Лианне важно остаться неопознанной (или разразится поистине грандиозный скандал). Следует именно набрать «куски и обрывки» (вероятно, из доспехов братьев, хотя, возможно, что-то для той же конспирации было позаимствовано у воинов свиты).

Однако из чего ни набирай, а именно на женщине мужские доспехи всегда будут сидеть недостаточно хорошо. Над чем стебался еще Пратчетт: «Обмундирование младшему констеблю Ангве еще не выдали — и не выдадут, пока кто-нибудь не отнесет, э-э, давайте называть вещи своими именами, НАГРУДНИК к оружейнику Ремитту и не попросит его сделать большие выпуклости ВОТ ТУТ и ТУТ».

Выбранный способ восстановления справедливости опять-таки подходит именно Лианне. Мужчины традиционно считают, что драться за другого индивидуума мужского пола — это унизить его, индивидуума, мужское достоинство (ну если разве ребенок, калека или старик на смертном одре). Вот снабдить доспехами, подержать пальто, помахать в перерыве полотенцем, — это да, сколько угодно.

А сначала побить негодяев, а потом дожать воспитание до конца, публично потребовав и добившись наказания этих самых негодяев, укладывается именно в женскую модель поведения. Впрочем, в жизни, конечно, бывают исключения.

Далее, если героиней первой части Ридовского рассказа о турнире является Лианна (это именно так, она неизменно в центре повествования), а дальше она вдруг исчезает из повествования, это решительно не в духе подобных рассказов. Бран мальчик маленький и схему не ловит, но мы-то обязаны.

Опять-таки Смеющееся (а не грозное, печальное, гневное, мирное и прочее) Древо на щите отлично укладывается именно в характер Лианны.

И наконец. В семье Хоуленда память о Лианне свята и передается следующему поколению. Настойчивые вопросы — а тебе этого точно не рассказывали? — свидетельствуют о том, что Ридам не очень понятно, как же может быть иначе в семье Старков. Как же можно такое вдруг не помнить.

Между тем мы абсолютно точно знаем, что судьба Лианны для Неда — очень болезненный вопрос. Арья, в общем, обладает тем же потенциалом, что и ее тетка. Арью подчеркнуто не воспитывают, как ее тетку, чтобы судьба девочки не была столь же горькой. Совершенно естественно при таком подходе молчать о том, чем — с точки зрения Хоуленда Рида и его детей — следовало бы подчеркнуто гордиться.

Нелинейная штука эта жизнь.

8. Небольшое вступление к большому отступлению

Итак, принципиальная возможность быть Рыцарем Смеющегося Древа у Лианны есть, а что до всяких бытовых мелочей, типа кто поможет облачиться в доспехи, пусть даже из кусков и обрывков, или возьмется изобразить необходимый герб на щите, то это вполне организуемо. Дунк справился, значит, и Лианна может. Вот что будет посложнее, и что ей, в отличие от Дунка, обязательно надо сделать (без этого даже нет смысла затевать мероприятие), — так это устранить на один день с турнира братьев. Причем обязательно всех троих.

Главная проблема, конечно, двое старших — младшего нельзя ни уговорить, ни запугать, но при отношениях Лианны с Беном («молчидурак») можно, допустим, братика просто где-нибудь запереть. Харренхолл замок большой, укромный сундук уголок найдется. Если кто-то думает, что отношения между Лианной и Беном с годами могли и перемениться, пусть идет и читает, только внимательно, сказку Миры. «Принц-дракон спел песню, столь печальную, что девушка-волчица прослезилась, но когда младший волчонок стал ее дразнить, она вылила вино ему на голову». А вот не дразни сестру.

Тут, правда, следует остановиться и исследовать вопрос — что же такого Рейегар исполнил душераздирающего, что публично довел крепкую северную волчицу до слез. Все-таки история Лианны и ее большой, но чистой любви настолько романтична (в кои-то веки у Мартина), что вряд ли причиной слез могло быть мощное принятие на грудь того же вина. Нет, конечно, мы знаем, что когда есь тоскует Рейегар поет, народ сильно проникается. Но если принять во внимание то, чем кончилась история, а также вспомнить, как подействовал Рейегар на другую младую да раннюю, только из дома Ланнистеров…

Впрочем, девушки, вне зависимости от происхождения, социального положения и даже, о ужас, интеллекта, вообще любят певцов. Вон Саймон Серебряный Язык, который внешне не так чтобы сколько-то соответствовал образу романтического красавца (см.), а поди ж ты. Это только Тирион, верный Шае до гроба, может а-ля Джейме свято верить, что любимая ему априори верна, а сталбыть, Саймон сочиняет песни о Шае ради песен и — в качестве дополнительного развлечения — небольшого шантажа. Я лично думаю, что Саймон таким образом обеспечивал себе хорошее отношение Шаи и стабильное местечко в ее теплой постельке в периоды не столь уж редкого отсутствия Тириона. А также — что Шая, когда давала свои знаменитые показания на суде, слегка свела с покровителем личные счеты. И ведь это, прошу заметить, шлюха с опытом, знающая (или считающая, что знает) все о мужской натуре. Что уж говорить о воздействии хорошей, качественной песенной романтики и авторов оной на невинных девиц типа Сансы или ее тетушки.

Вообще Лианну обычно сравнивают с Арьей, а другая племянница вроде как совсем не похожа. Что совершенно не соответствует истине. Санса, как помним, млеет от певцов, обморочно влюбляется в доблестного и прекрасного бойца Лораса, а уж ее восторг в присутствии Настоящего Принца Джоффри и вовсе не поддается описанию, во всяком случае, приличными словами. Ну и вот. А в случае Лианны, строго говоря, то же самое, только еще хуже, ибо три в одном флаконепрекрасный принц, талантливый трубадур и доблестный рыцарь оказывается одним и тем же человеком. К тому же, в отличие от всяких джоффри, лорасов и серебряных языков, порядочным человеком. Женатым, правда, но в жизни вообще не бывает совершенства.

Короче, Лианне просто больше повезло, чем Сансе. Или меньше. Опять-таки с какой стороны Стены посмотреть.

Однако, вне степени везения, Лианна влюблена, Лианна на потоке, и удача, как часто бывает в таких случаях, начинает сама идти ей в руки. Ничего особенного делать для отвлечения братьев, похоже, не приходится, они сами ужасно заняты.

С Недом вот приключилась фиолетовоглазая Эшара — не без некоторого пинка вмешательства старшего брата (а может, и сестры, поскольку развести Брандона на «а слабо попросить девушку потанцевать с нашим Недом?» проще простого; но вполне могло быть и без этого). Насколько с Эшарой приключился сероглазый Нед, кстати, вопрос дискутабельный. Судя по списку тех, с кем фрейлина королевы танцует всего за один вечер, ей и без Неда есть кем заняться. Белый плащ — это, вероятно, влюбленный Барристан (см. его горькие, но лирические воспоминания о том, насколько Его Эшара затмевала не его Элию). Кандидат на красного змея понятно кто. Лорд грифонов, не исключено, Джон Коннингтон (нда, если Эшара и Лемора — одно лицо, их знакомство с Коннингтоном, мягко говоря, очень давнее). С другой стороны, Барристан и Оберин по прямо противоположным причинам в женихи не годятся, а Нед, между прочим, вполне годится, почему бы им и не заняться?

Что до Брандона, то у него свои проблемы. Есть история с Мизинцем, которая его не отпускает, но она не главная, хотя и очень болезненная. Уж не думаю, что наследник Старков весь турнир провалялся пьяный в дупель в углу, время от времени издавая зычные вопли: «БЕЕЕЕЙЛИШШШШ! ППППАДАЙ, СССУКА!!!» Хотя бы потому, что он участвует в турнире. Но и еще по одной, очень важной причине.

Дело в том, что Харренхолл — это не просто турнир. По составу это приблизительно саммит представителей «Золотого миллиарда». На подобной сходке обойтись без политики попросту невозможно. Если вспомнить, что турнир по времени приходится на жесточайший кризис в отношениях короля и его старого друга и многолетнего десницы, становится еще интереснее. А если посмотреть, кого на саммите неожиданно нет и кто столь же совершенно неожиданно есть, и что именно кто делает друг другу хорошего на мероприятии, становится ясно, что Лианна со своей выходкой в духе Шурочки Азаровой угодила в самый центр чего-то очень-очень важного, сложного и, скорее всего, жестокого и грязного.

То бишь политики.

Публикуется с разрешения автора по заметкам от

1.5.2014, 2.5.2014, 3.5.2014, 10.5.2014, 26.10.2014, 4.11.2014, 16.11.2014, 23.11.2014

← ПредыдущаяСодержаниеСледующая →