На форуме в разных темах неоднократно всплывала вот эта цитата из финальных абзацев главы Мелисандры в ТСД:
– Кости помогают, – сказала Мелисандра. – Кости помнят. На таких вещах строятся сильнейшие чары. Башмаки мертвеца, прядь волос, мешочек с костяшками пальцев. С помощью шёпота и молитвы тень человека может покинуть его и обернуться вокруг другого словно плащ. Сущность владельца не меняется, только внешность.
Читатель сразу настораживается, ибо в саге единственный мешочек с костяшками пальцев принадлежал Давосу, был его талисманом. И Давос в своих главах много-много раз вспоминал о этом мешочке и жалел о его утрате.
Сцена, в которой Мелисандра вспоминает о ладанке с костяшками, построена автором так, будто Мелисандра постоянно помнит о талисмане Давоса. И именно по этой причине мешочек чуть ли не сам запрыгивает ей на язык в разговоре с Джоном, когда колдунья обясняет молодому ЛКНД механизм действия своих заклинаний и подбирает разные примеры.
Помнить о талисмане Давоса, причем постоянно помнить, Мелисандра может в единственном случае: если эта ладанка лежит в ее сундучке. В любом другом случае получается, что этот мешочек почему-то произвел на даму неизгладимое впечатление - а это уж крайне маловероятно.
Тем не менее, сам Давос уверен, что потерял свой талисман во время битвы на Черноводной, и тот давно покоится на дне реки или залива. Неужто Мелисандра работала водолазом???
Покопаемся в деталях. Писатель на протяжении всей саги раз за разом показывает читателю: не нужно безусловно верить ПОВам, они всего лишь люди, они часто ошибаются. Читатель же по привычке продолжает верить... а в результате то и дело возникает "вау-эфект", который и нужен любой хорошей приключенческой книге. Последним на моей памяти таким эффектом стала спойлерная глава Мокроголового: весь фэндом долгое время считал жреца Эйрона всего лишь скучной камерой на ножках... а вот поди ж ты, как автор повернул дело!
Заодно стало ясно, что скучный-скучный Арео Хотах очень скоро станет совсем нескучным и много чего сотворит... ой, это я не туда поехала...
Итак, лезем в книгу Буря мечей, в первую главу Давоса Сиворта, где героя, страдающего от голода и жажды на одной скал Копий Подводного короля, подбирает галея "Плясунья Шайала".
Эта глава настолько переполнена мыслями и воспоминаниями Давоса, что читатель даже не обращает внимания на конкретные действия персонажа. А они следующие: Давос замечает на горизонте корабль, корабль подходит все ближе и ближе, а Давос, уже смирившийся с приближающейся смертью от голода и жажды, на протяжении всей главы мучается мыслью: "А стоит ли спасать себя? Зачем мне жить дальше? Может, ну его, пусть корабль пройдет мимо?" И решается позвать на помощь только в самый последний момент, когда корабль уже почти миновал скалу.
Из-за чего Давос все-таки решился пошевелиться и позвать на помощь? Вот большая цитата:
Забирайся в свою пещеру, Давос. Спрячься там, дай кораблю пройти мимо, и сызнова тебя никто уже не обеспокоит. Усни на своей каменной постели, и пусть чайки выклюют тебе глаза, а крабы съедят твое мясо. Ты сам съел их достаточно и теперь в долгу у них. Спрячься, контрабандист. Спрячься, угомонись и умри.
Парус был совсем близко. Скоро корабль уйдет, и он сможет умереть спокойно.
Давос поднял руку к горлу, нащупывая маленькую кожаную ладанку, которую всегда носил на шее. В ней лежали кости четырех его пальцев, которые его король обрубил в тот день, когда посвятил Давоса в рыцари. Его удача. Укороченные пальцы обшарили грудь, но ничего не нашли. Ладанка пропала. Станнис никогда не мог понять, зачем Давос таскает с собой эти кости. «Чтобы всегда помнить о правосудии моего короля», — прошептал Луковый Рыцарь потрескавшимися губами. Теперь их больше нет. Огонь отнял у него не только сыновей, но и удачу, ему до сих пор снилась горящая река и демоны, пляшущие над ней с огненными бичами, и люди, превращающиеся под их ударами в головешки.
— Смилуйся, Матерь, — стал молиться Давос. — Помилуй меня, всеблагая, помилуй нас всех. Я потерял свою удачу и своих сыновей. — Он плакал навзрыд, и слезы катились у него по щекам. — Это все огонь… огонь…
Быть может, это ветер налетел на скалу или волна набежала на берег, но Давос Сиворт услышал ее ответ. «Ты сам его призвал, — прошелестела она тихо и печально, как морская раковина. — Ты сжег нас… сжег нас… сжег нас-с-с».
— Это сделала она! — вскричал Давос. — Матерь, не оставляй нас. Это она сожгла тебя, красная женщина, Мелисандра! — Он снова видел перед собой жрицу, ее красные глаза, ее длинные медно-красные волосы, ее красное платье, колеблющееся на ходу, как пламя, шуршащее шелком и атласом. Она приехала на Драконий Камень с востока, из Асшая, и навязала своего чужеземного бога королеве Селисе и ее людям, а потом и самому королю, Станнису Баратеону. Король дошел до того, что поместил на своих знаменах огненное сердце Рглора, Владыки Света, Бога Пламени и Теней. А еще он, по настоянию Мелисандры, вытащил Семерых из их септы и сжег их перед воротами замка, и богорощу в Штормовом Пределе тоже спалил — всю, даже сердце-дерево, огромное белое чар-древо с вырезанным на нем скорбным ликом.
— Это ее рук дело, — уже тише повторил Давос. «Ее и твоих тоже, Луковый Рыцарь. Это ты отвез ее на лодке в Штормовой Предел глухой ночью, чтобы она родила свое теневое дитя. Ты тоже виновен. Ты повесил ее флаг у себя на мачте. Ты смотрел, как жгли Семерых на Драконьем Камне, и не сказал ни слова. Она предала огню справедливость Отца, и милосердии Матери, и мудрость Старицы, Кузнеца и Неведомого, Деву и Воина, она сожгла их всех во славу своего жестокого бога, а ты стоял и помалкивал. Даже когда она убила мейстера Крессена, ты не сделал ничего».
Парус, в сотне ярдах от него, быстро двигался через залив. Еще несколько мгновений — и он, миновав остров, начнет удаляться.
Сир Давос Сиворт полез на свою скалу.
Выделенные строчки показывают, что Давос впервые обнаружил пропажу ладанки
только в тот момент, когда увидел галею. И именно это событие - пропажа его талисмана - навело его на мысль о вине Мелисандры в гибели флота, а значит - и о смысле его дальнейшей жизни. Только в этот момент Давос принял решение жить и "полез на свою скалу".
А до этого момента... Давос и не вспоминал о своей ладанке. Не вспоминал все то время, что он провел на скале - порядка пары недель. В Хронологии у меня ошибка - 3-4 дня прошло только со времени последнего шквала, а Давоса выбросило на скалу гораздо раньше. Вот доказательства:
Он раскрыл рот в безмолвном крике. Вода, отдающая солью, хлынула внутрь, и Давос Сиворт понял, что тонет.
Когда он снова пришел в себя, светило солнце, а он лежал на берегу под голым каменным шпилем. Кругом простирался пустой залив. Рядом с собой он увидел сломанную мачту со сгоревшим парусом и чей-то раздутый труп. Мачту и мертвеца смыло следующим приливом, и Давос остался один на скале, среди копий сардиньего короля.
Днем, пока солнце светило, было еще терпимо, однако ночи становились все холоднее, и порывистый ветер часто пролетал над заливом, гоня перед собой белые гребни, а Давос трясся, промокший насквозь. Лихорадочный жар и сырой холод чередовались попеременно, и с некоторого времени Давоса стал мучить раздирающий грудь кашель.
Иного пристанища, кроме мелкой пещерки, у него не было. В отлив на берег часто выносило плавник и обгоревшие обломки кораблей, но ему нечем было высечь огонь.
Здесь не было пресной воды, только случайные дожди порой заполняли впадины в камне. Три дня назад (или четыре? На этой скале он потерял счет дням) все эти лужицы пересохли, и вид зыблющегося вокруг зеленовато-серого моря стал почти невыносимым искушением. Он знал, что стоит только начать пить морскую воду, и конец не заставит себя ждать, но с трудом удерживался от этого первого глотка, так иссохло у него в горле. Его спас внезапно налетевший шквал. К тому времени он так ослабел, что мог только лежать под дождем, зажмурив глаза, раскрыв рот и предоставляя воде орошать его потрескавшиеся губы и распухший язык. После этого он немного окреп, а все впадины и трещины острова снова наполнились жизнью.
Но это было три дня назад (или четыре). С тех пор почти вся вода, которую он не успел выпить, испарилась. Завтра ему снова придется лизать ил и мокрые холодные камни на дне впадин.
Итак, Давос долго не вспоминал о своей ладанке. Потерять он ее мог единственным способом - перетерся или порвался шнурок, удерживающий мешочек на шее. И это вполне могло произойти не во время боя или подводного заплыва, а уже на острове. Да и на скале, где полно острых граней, гораздо более вероятно порвать шнурок, нежели во время заплыва. А мы знаем, что ладанка была на месте как раз перед тем, как Давос оказался в воде:
Но никто не услышал его в грохоте битвы, кроме Маттоса. Капитан «Меч-рыбы» упорно пер на таран. Давос схватился изувеченной рукой за ладанку с костяшками своих пальцев.
«Меч-рыба» с оглушительным треском разнесла гнилую посудину на части. Та лопнула, как переспелый плод, и из тысячи разбитых горшков хлынула зелень, как яд из брюха издыхающего зверя, сверкая и растекаясь по реке…
— Задний ход! — взревел Давос. — Уходим! Уходим! — Люди бросились рубить абордажные лини, и палуба колыхнулась под ногами — «Черная Бета» отчалила от «Белого оленя», погрузив весла в воду.
Давос услышал короткое резкое «уфф», как будто кто-то дунул ему в ухо, и сразу вслед за этим — грохот. Палуба ушла из-под ног, и черная вода ударила в лицо, залив нос и рот. Он захлебывался, тонул. Не зная, где верх, где низ, Давос отчаянно бился в воде, но внезапно выскочил на поверхность. Выплюнув воду, он глотнул воздуха и схватился за ближайший кусок дерева.
Если ладанка осталась где-то на скале, то Мелисандре раздобыть ее не так уж сложно: достаточно поговорить с капитаном "Плясуньи" и приказать отвезти себя именно к той скале. Ничего невероятного здесь нет: колдунья всегда искала и ищет любые мелочи, помогающие ей усилить свое влияние. Уж если есть способ для придания кому бы то ни было облика Давоса - почему бы необходимую вещицу и не припрятать до поры? Мало ли как жизнь повернется, а предмет полезный...
Ну, еще не вечер... точнее, тьфу! еще не поздно!
.
.
. Эта версия, так сказать, классическая, первая из возникших.
.
.
