Вера Камша о родстве ПЛИО с русской классической литературой
Когда журнал Мир Фантастики проводил on-line интервью с писательницей Верой Камшей, большой почитательницей саги Мартина, ей был задан вопрос с просьбой прояснить следующий ответ писательницы:
«Книги Мартина, прежде всего, о личных проблемах и комплексах героев, когда внешние беды и проблемы любого масштаба отступают перед моральными переживаниями и проблемами. В этом смысле Мартин, как ни парадоксально, — наследник и продолжатель традиций русской классической литературы в лице Л. Н. Толстого, Достоевского, Чехова и их последователей. Думаю, и его самого смело можно назвать классиком.»
Ответ последовал следующий…
Вообще удобнее всего раскрыть эту тему для себя самому, перечитав «Войну и мир», «Преступление и наказание», «Братьев Карамазовых», «Палату номер шесть» и «Трудно быть богом», а потом по горячим следам «Песнь льда и пламени». Но раз уж спросили… Попробую объяснить, почему я для себя связала эти направления и эти произведения. Предупреждаю — букв не просто много. Их очень много, потому что сперва придется сказать о том, что называют русской классикой, вернее, о русском критическом реализме от Грибоедова и Гоголя (хотя Николай Васильевич работал и в других направлениях) до Чехова. А потом придется говорить о продолжении этого направления в советский и постсоветский период.
Жил-был Федор Толстой, прозванный Американцем. Одну из его выходок («Я его уже убил») повторил Алва.
Жил-был талантливый музыкант, гениальный драматург, выдающийся дипломат и знаменитый бретер Александр Грибоедов.
Американец весьма обиделся на Грибоедова, продернувшего его в «Горе от ума»: «Ночной разбойник, дуэлист, в Камчатку сослан был, вернулся алеутом и крепко на руку нечист». Гиганты встретились. Толстой предъявил претензии. Грибоедов ответил в том смысле, что все верно. Ибо объект передергивает в картишки. «Передергивал, передергиваю и буду передергивать, — согласился Толстой, — но, тебя почитав, чего доброго, вообразят, что я ложки серебряные ворую или вообще взятки беру! Нехорошо!». Грибоедов подумал и согласился, что-таки нехорошо. И тут же исправил на «в картишки крепко он нечист». «Теперь другое дело!» — обрадовался Толстой. Инцидент был исчерпан. Репутация обоих была таковой, что усомниться в смелости фигурантов никому и в голову не пришло.
А еще Грибоедов навеки покорил сердце красавицы-княжны Нино Чавчавадзе. Эта пара вписала одну из самых красивых и трагичных страниц в историю Любви. Той самой Любви, о которой пел Высоцкий. А еще незадолго до своей гибели от рук мусульманских фанатиков Грибоедов предложил проект Российско-закавказской компании. Предполагалось массовое переселение российских крестьян и ремесленников в Закавказье и на Северный Кавказ, создание там современных машинных фабрик и особых зон беспошлинной торговли разного рода, как тогда говорили, “колониальными товарами”. Реализуйся эта идея, Россия получила бы мощнейший рычаг не только военного, но и экономического воздействия на регион и, возможно, все дальнейшие события развивались бы по другому сценарию. Увы… Пошли другим путем.
Что до самого Грибоедова, то, надо полагать, Александр Сергеевич, узнав, что выведенного им требовавшего карету всеми непонятого бездельника миллионы школьных учебников объявят положительным персонажем, страдальцем и прогрессивным элементом, был бы шокирован преизрядно.
А еще жил-был «честный и достойный человек, слишком беспечный для того, чтобы быть злопамятным, и слишком благородный, чтобы стараться повредить». И звали этого человека Александр Христофорович Бенкендорф. Эту характеристику знаменитому «сатрапу и душителю» дал Пушкин, утешавший написавшего на Бенкендорфа эпиграмму и струхнувшего по этому поводу Вяземского.
В 1803 году 20-летний Саша Бенкендорф уехал добровольцем на Кавказ, отличился при взятии Гянджи, получил за храбрость ордена Святой Анны и Святого Владимира IV степени. За Прейсиш-Эйлау он получил Анну II степени. В 1809 году уже полковник Бенкендорф пошел (опять добровольцем) на русско-турецкую войну. За атаку под Рущуком — Георгий IV степени. В 1812 году — командир партизанского отряда. 16 с лишним тысяч пленных, включая трех генералов. Затем лихие кавалерийские дела под Велижем, Темпльбергом, Лейпцигом, Краоном и Лаоном, с последующим стремительным рейдом по Голландии и Бельгии. Российские ордена Святой Анны I степени и Святого Георгия III степени, прусские Черного и Красного орлов, австрийский Святого Стефана, а были еще ордена шведские, баварские, ганноверские… Ну и золотые шпаги за храбрость от императора российского, короля нидерландского и принца-регента британского. А дальше были деликатные дипломатические поручения в Париже и создание на острове Корфу отрядов албанских, греческих и черногорских добровольцев для высадки в Италии. И тонущих петербуржцев во время знаменитого наводнения Бенкендорф спасал, и у прекрасного пола бешеным успехом пользовался…
Надо полагать, доберись гоголевский Акакий Акакиевич до настоящего Бенкендорфа, ушел бы он не только с новой шинелью, но и с шапкой и сапогами, но подобный хэппи-энд Гоголя не устраивал. А если бы устроил, г-да чацкие и репетиловы повесть бы гоголевскую заклеймили.
Вообще, если порыться в архивах, почитать мемуары и специальные книжки, хоть по медицине, хоть по химии, хоть по истории театра, архитектуры, балета, да просто пройтись по Петербургу, читая надписи на мемориальных досках, выяснится, что в Российской империи жило множество интереснейших, неординарных людей, делавших дело и делавших его хорошо. Зато, взявшись за ту часть русской литературы 19 века, которую проходят в школах и по которой о России судят на Западе, которую мы гордо называем классикой, испытываешь когнитивный диссонанс. Потому как люди дела, люди успешные, люди яркие куда-то исчезают. В герои выходят господа, которые для того, чтоб выяснить, твари ли они дрожащие или право имеют, не открывают антарктид, не строят дворцы и храмы, не рисуют картин, не открывают периодических таблиц, не оптимизируют состав водки и уж тем более не идут добровольцами на всяческие войны. Нет, они берут топор, убивают старушку, а потом угрызаются. Под бурные продолжительные аплодисменты.
Убить и угрызаться — это психологично и глубоко. Кричать «в Москву, в Москву. В Москвууууу!» и сидеть при этом дома — достойно и неоднозначно. Уйти от мужа, бросив одного ребенка, вернуться к нему, родив другого от любовника, снова уйти, наплевать на обоих детей, страшно страдать и назло любовнику лечь на рельсы — еще более неоднозначно. Изменить только одному мужу, в связи с этим утопиться и стать лучом света в темном царстве однозначно, зато протестно. Портить нормальным людям жизнь, бурчать, ворчать и ненавидеть все и вся, влюбиться в чуть ли не воплощение всего обненавиженного и помереть от сепсиса — трагично и поучительно. И так далее. И тому подобное. Каждая вещь по отдельности и в самом деле шедевр. Смачно. Ярко. Подробно. Правдиво. Смело и ново. Убивали старушек-процентщиц? Убивали. И отцов убивали. И отцы с сыновьями дам не могли поделить. И с ума сходили. И неверные дамы топились и бросались под паровозы. И девицы с разбитыми мечтами и сломанными крыльями ползли к родительским порогам, не став великими актрисами и пианистками. И чиновники чиновничали, сатрапы сатрапствовали, развратники развратничали, а страдальцы страдали и хотели в Москву.
Все правда, а в итоге Российская империя, если судить о ней по великой русской классике, выходит чем-то серым, кошмарным, грязным, заселенным сплошь людьми маленькими, людьми лишними и людьми ненормальными и душевнобольными.
Только вот непонятно, куда канули грибоедовы, бенкендорфы, боткины, пироговы, лазаревы, беллинсгаузены, бородины, менделеевы, чайковские, монферраны, толли, колчаки, скобелевы, да просто нормальные люди? Со своими нормальными, человеческими проблемами и радостями. И с чего это иноземные послы ждали, пока русский государь рыбку ловит? И кто это всяких там мариинок настроил и в них танцы прыгал и арии пел? Или даже про старушек и идиотов успешно писал и бурлаков рисовал. Нет этого. Не показано. Оставлено за кадром. Чацких — нате в количестве! Грибоедовых — не дождетесь! В итоге объективность уподобляется порожденной вдохновением одного из кэртианских фанфикеров «беспозвоночной кошке». Усы, лапы, хвост, уши, шерсть… А позвоночника и нету.
Если в литературе других стран критический реализм уравновешивался достойными и яркими книгами иного рода, то у нас — увы. А. К. Толстой, равно чуждый как серятине, так и сусальности, погоды не делал, хоть и был без малейшего преувеличения гением и провидцем. Кстати, о Толстом. Он на своем личном опыте успешно доказал, что в Российской Империи история Анны Карениной могла разворачиваться и закончиться совсем иначе. Без наркотиков и паровоза. И еще раз кстати. Мы очень любим повторять знаменитое «все животные равны, но некоторые равнее», но Алексей Константинович Толстой сказал почти то же намного раньше —
“Феодал!— закричал на него патриот, —
Знай, что только в народе спасенье!”.
Но Поток говорит: “Я ведь тоже народ,
Так за что ж для меня исключенье?”.
Но к нему патриот: “Ты народ, да не тот!
Править Русью призван только черный народ!
То по старой системе всяк равен,
А по нашей лишь он полноправен!”.
По тому же принципу среди «прогрессивной общественности» полноправна была лишь та литература, где жизнь вообще, и в любезном отечестве в частности, рисовалась исключительно серым, черным и грязно-коричневым. Недалеко ушли от этого подхода ревнители «высокой литературы» и теперь. При этом я никоим образом не собираюсь отрицать гениальность наших классиков. Просто составленное на основе их произведений представление о жизни империи будет столь же адекватно, как, скажем, представление о браке, составленное на основании исключительно судебных архивов.
Понять, почему в России «образованщина» не любила власть, можно. Повод к тому имелся. На ровном месте революции не случаются. «Россия, которую мы потеряли» не была эдаким сусальным раем, как и не была кромешным адом, который только и можно, что разрушать до основания. И серой помойкой она тоже не была. Для ее адекватного изображения требовались все краски палитры. Увы. Соревнование белого, черного, серого и цветного закончилось победой серого и черного. С разгромным счетом.
Причин тому, на мой взгляд, несколько. Безусловный талант литераторов «серого» и «черного» направлений, откровенная глупость официального агитпропа, вызывающая естественное отторжение, сформулированный Пушкиным закон «живая власть для черни ненавистна», настроение разночинской интеллигенции, от народа отставшей, к аристократам не приставшей, и люто эту самую аристократию ненавидящей.
Нельзя забывать и о «ядовитом интересе» обывателей к ррррроковым страстям и темным сторонам жизни. Тот же Достоевский, честно зарабатывавший на жизнь и игру написанием психологических триллеров, выбирал сюжеты, способные шокировать и возбуждать добропорядочных читателей. Карамазовы и свидригайловы были волнующими исключениями, потому про них взахлеб и читали. Книги били на те же эмоции, что и знаменитый скандал с убийством ведущего двойную жизнь пожилого барона. Этот господин после ужина с газеткой в Благородном Собрании отправлялся по злачным местам и в конце концов был найден мертвым в отправленном по почте сундуке. Общественность была потрясена, газеты только об этом и писали, но делать вывод, что все пожилые петербуржцы немецкого происхождения тайком шляются по малолетним проституткам, было бы странным. Да и в наши дни существуют не только «сериальные» братки, депутаты, путаны, модели и крупные предприниматели.
Современники читали того же Достоевского, Толстого или Чехова с одним настроением, потомки и иностранцы — с другим. Наше великое самоохаивание было встречено с восторгом, которого точно бы не снискал ни русский Вальтер Скотт, ни русский Сенкевич или, тем более, русский Киплинг. Не могли пройти мимо литературного козыря и революционеры. Победившим большевикам нужно было доказать, что ничего, кроме разрушения, старая Россия не заслуживала. И вот, несмотря на моральные кодексы строителей коммунизма и борьбу за нравственность, девятиклассникам демонстрировали Сонечку Мармеладову, положительного Раскольникова с топором и утопившуюся Катерину. Секса в СССР не было, про уголовный элемент пели намеками «если кто-то кое-где у нас порой», а положительные проститутки, убийцы и неверные жены в школьной программе были.
Иначе обстояло дело с современной литературой. Все, что было официально издано, полагалось идеологически выдержанным, но отличалось, как лебедь рак и щука. «Взвейся да развейся» разной степени таланта и искренности опустим, как и «цветное» направление, продолжившее и развившее линию, ведущую от «Капитанской дочки», «Песни о царе Иване Васильевиче», «Князя Серебряного», «Гамбринуса» к «России молодой», «Живым и мертвым», «Сестре печали», «Моменту истины».
Критически настроенная интеллигенция успешно продолжила критическую же линию русской классики. С дымовой завесой для цензуры (вроде поминаемых всуе видеовизоров коммунистической Земли в «Трудно быть богом» и маскировки изначального дона берии-Ребии в дона Рэбу) или без оной, как в песнях раз и навсегда забросившего чепец за мельницу Галича. И опять-таки на новом витке повторилось то, что уже было. Это была правда, но не вся, и среди ее адептов были и есть как гении и герои, так и бездари, чьим единственным достоинством было то, что их при проклятом тоталитаризме не издавали, и конъюнктурщики, бросившиеся пинать мертвого льва, которому при жизни лизали все, что можно и нельзя.
Преодолеваю искушение поговорить о «сером мифе» и иду дальше. Все вышесказанное было преамбулой, теперь будет амбула. А именно, почему у меня Мартин ассоциируется с русской классикой.
Если бы Мартин писал по-русски, а Толстой, Достоевский и Стругацкие — по-английски, практически наверняка его бы обвинили в заимствованиях. К счастью, самому, по-видимому, великому из ныне активно пишущих англоязычных фантастов это не грозит. Знатоки американской и английской литературы, без сомнения, могут назвать те зерна, из которых выросла ПЛиО. Я бы, на свой дилетантский взгляд, отнесла бы к таковым Фолкнера (в первую очередь «Шум и ярость»). Но, будучи человеком русским, мне удобнее сравнивать и сопоставлять со своим.
Итак, аналогия первая. Достоевский. Темные, недоступные большинству людей фатальные страсти. Психологичность и глубина проработки образов. Чудовищная рефлексия героев. Мрачная, почти безысходная атмосфера, выписанная так, что жить становится страшно и тошно. Двумя словами — «зима близко», одним словом — достоевщина. Странные, сильные, «штучные» характеры и еще более странные, чтобы не сказать иначе, отношения, в том числе и внутрисемейные. Семейка Карамазовых, семейка Ланнистеров. Ланнистеров… Клубок ненависти и страстей. Ущербный, ненавидимый и ненавидящий сын, странный, властный, самозабвенно портящий детям жизнь отец, роковая женщина, убийство, следствие… Правда Мартин пошел дальше Достоевского. Алеше Карамазову и Богу в Вестеросе пока места не нашлось.
Аналогия вторая. Толстой. В первую очередь «Война и мир». Масштаб полотна и его многофигурность. Это уже не история нескольких человек или семьи, пусть и обуреваемой всеми возможными демонами. Это портрет эпохи, но портрет, написанный в соответствии с философскими взглядами автора. И если история расходится с этими взглядами, тем хуже для истории. Наполеоновская эпоха в зеркале «Войны и мира» мало согласуется с тем, что проступает из документов, воспоминаний, исторических исследований. О противоречиях и прямых искажениях можно говорить долго. Багратион не был «смелым глупым человеком», Наполеон был не просто маленьким человечком с жирной грудью, а боевой офицер, имевший за спиной Шенграбен и Аустерлиц, в день Бородина не стал бы тупо пялиться на вертящееся перед ним ядро и думать о вечном. Впрочем, от Толстого досталось не только военным, но и штатским, не только русским, но и французам, и даже полякам.
Историзм был сознательно принесен в жертву авторским взглядам, среди которых не последнюю роль играла явная неприязнь к власти, официальной церкви и признанным великими и незаурядными личностям. В итоге мы получили вместо Сергея Волконского — Андрея Болконского, вместо Дениса Давыдова — Ваську Денисова, а вместо интереснейшей эпохи — всю ту же беспозвоночную кошку. Если, конечно, не считать позвоночником дубину народной войны и Платона Каратаева.
ПЛиО по масштабу, количеству персонажей и событий, психологической проработке вполне сопоставима с «Войной и миром». Разумеется, Мартин отказывая своим героям в праве на то, что выходит за пределы личных амбиций, комплексов и обид, руководствовался иными причинами, чем Толстой, но результат вышел похожим. По крайней мере, для меня. Эпоха войны Роз с Йорками, Уорвиками, Тюдорами исчезла. Становится непонятно, как, на чем и на ком держалось огромное королевство, почему все не полетело в тартарары намного раньше, как оно вообще возникло. Впрочем, эти вопросы сразу же отпадают, если понять, что историчность здесь даже не гвоздь, на который вешают картину, а некая приправа, а главное — характеры человеческие, причем характеры современные и понятные автору и читателям. Именно это и заставляет меня считать ПЛиО — психологическим романом-антиутопией, а не «историческим фэнтези». В отличие от Тертлдава.
Аналогия третья. «Трудно быть богом». Знаменитый роман, который, на мой взгляд является преемником критической, антигосударственной линии русской классики. Где-то я читала, что Б. Н. Стругацкий позиционировал ТББ как роман о диссидентах. Если я ничего не путаю, то это расставляет все на свои места. Увы, теперь, после распада СССР, ТББ воспринимается как фэнтези, причем фэнтези историческое, так как гений АБС сделал вонючий Арканар с его штурмовиками, Орденом и немытыми донами прямо-таки осязаемым. Мир, который, за исключением небольшого числа слабых и уязвимых поэтов, философов и изобретателей, порождает исключительно грызущихся промеж собой пауков. Мир, в котором обвешанный привезенными с коммунистической земли бонусами (которые ныне воспринимаются как эльфийские артефакты) прогрессор по всем азимутам круче местных бойцов. Мир, которому можно только свысока сострадать и предлагать советы по его улучшению. Мы не видим ни одной по-настоящему масштабной личности, ни одной мало-мальски достойной цели, ни одного намека на хотя бы достойное прошлое. Опять-таки непонятно, как вообще арканарцы слезли с деревьев и дошли до изобретения доспехов и светского романа. Серая, унылая, безысходная картина. Нет ни искренней веры, ни чести, ни служения хоть сюзерену, хоть Господу, хоть Прекрасной Даме, что были характерны для высокого Средневековья. Вместо них — корысть и тупость штурмовиков-лавочников. Барон Пампа, конечно, мил, но воспринимается этаким славным примитивом. Арата Красивый Горбатый, видимо, оказавшийся в тексте по тем же причинам, что и коммунистическая Земля, тоже не слишком впечатляет. А ведь среди политиков, военачальников, богословов средневековья были личности, способные загнать коммунара-прогрессора Румату с его прогрессорством в угол и заставить почувствовать себя не богом, а как минимум младенцем на берегу океана вечности. Про лестную нам легенду о «немытой аристократии» и «рыцарях-недомерках» я молчу.
Разумеется, АБС, создавая роман-иносказание, думали не об историчности. В их скрытом противостоянии с советским официозом можно было говорить только так. Но идеологии приходят и уходят, а великие книги остаются. Остался роман о сильном и мытом герое в обстановке антисанитарного копошения. Остался серый безысходный мир. Осталось ощущение превосходства, испытанное читателя в отношении немытых аристократов. Коммунистическая и антикоммунистическая составляющие ушли или уходят в песок, дон Румата начинает восприниматься скорее как ман или эльф, занесенный к презренным хумансам.
В ПЛиО прогрессоров нет. Их место занимает читатель, наблюдающий за копошением средневекового мира, где каждый за себя. Интриги, заговоры, любвеобильные дамы, жуткие застенки, поединки на мечах, подробное, натуралистическое описание местных неаппетитностей… Арканар без Руматы вполне вписывается в мир Вестероса. Вестерос вполне может быть производным Арканара за вычетом прогрессоров и проблемы отношений творческой интеллигенции и власти. Дона Окана и дон Рэба будут чувствовать себя в Королевской Гавани вполне уютно, а Мизинец вполне мог бы подсидеть означенного дона, пустив в ход Лжебудаха.
Ну а всякие Сиды-Кампеадоры, служившие не себе, а своей стране, Байарды, девы Жанны, Глостеры с их «Верность меня обязывает» и совершенствованием парламентской демократии, в эти миры не вписываются никоим образом, как не вписывается туда история мыловарения и банного дела. История — отдельно, великие (без преувеличения) романы — отдельно.
Мир фантастики велик и разнообразен. Безысходность и приземленность героев ПЛиО уравновешивают порыв и сияющие доспехи множества героев других авторов. Безысходность Стругацких компенсирует их же НИИЧАВО и «За миллиард лет до конца света». А вот русского Дюма, Сенкевича или Киплинга, увы, нет и, судя по нынешним литературным и киношным веяниям, не ожидается. Над родимыми просторами по-прежнему разносится плач беспозвоночных кошек…
Вера Камша
Мир Фантастики, on-line интервью
Не со всем согласен. ЗЫ: Прикольный коллаж.
Честно говоря, местами просто какой-то бред, не ожидал от известной писательницы такого. Явный поворот сознания на патриотизме, долге, чести и сияющих доспехах. Русская великая классика: Толстой, Достоевский и иже с ними, писали реалистичные произведения, основанные на окружающей их действительности, на том что им знакомо. Граф Толстой о высшем обществе, Достоевский о разночинцах и т.д. И нечего ныть что реальность они видите-ли описали серую. Какая была, такую и описали. Реализм, знаете ли. Достоевский. Почему это “Темные, недоступные большинству людей фатальные страсти” ? В основном очень даже обыденные – распутство, игромания, стремление жить красиво, мучительные поиски себя и своего предназначения, желание заявить о своей непохожести на других. Толстой. Ну как же, не так все было, совсем не так. Однако все же имхо Толстому была понятнее в его 19 веке нравы и отношения высшего общества начала этого же века, чем нам в начале 21, когда высшего общества в понимании того века и в помине нет.
Вообще как можно ассоциировать с беспозвоночной кошкой? Россия 19 века разбила Наполеона, освоила гигантские территории, была одной из ведущих мировых империй, дала человечеству огромное количество гениев в науке и искусстве, мне кажется этим стоит гордиться. Не отражено в литературе? Ну извините, не думаю что это так уж корежит понимание этого периода русской истории в адекватном сознании, к тому же вряд ли эта литература была бы “высокой”.
Русской классикой восхищаются не потому что она линчует русскую действительность, а потому что открывает характеры, психологию, отношения, душевные переживания, понятные каждому человеку любой национальности. Люди, их душевные порывы, всегда и везде, в средние века, в наше ли время, в США ли, на Филиппинах или Белоруссии были есть и будут одинаковыми, за исключением небольшого налета окружающей их культуры и порядков. Российская серая жизнь выступает лишь фоном, не таким уж и важным.
Да посмотрите на нашу действительность: много ли персон, о которых можно сказать “он служит долгу и чести”? И здесь нечего пенять что времена изменились. ” Что было, то и есть, что есть, то и будет”. А может лет через сто может и от какого-нибудь Фрадкова будет исходить свет могучего государственника не жалевшего живота своего))
Да и по мне лучше иметь одного Достоевского чем десяток Сенкевечей.
З.Ы. Извините за длинный коммент, задело за живое)
to Van Medveed
Камша замахнулась на неприкосновенное…. Сразу чувтствуется мнение эксперта.
“И нечего ныть что реальность они видите-ли описали серую. Какая была, такую и описали. Реализм, знаете ли.”
Стоит понимать, что про реальность 19-го века имеется более правдивая информация, так сказать из первых рук?
“Толстой. Ну как же, не так все было, совсем не так. Однако все же имхо Толстому была понятнее в его 19 веке нравы и отношения высшего общества начала этого же века, чем нам в начале 21, когда высшего общества в понимании того века и в помине нет.”
Но, тем не менее, ты утверждаешь,что тебе, единственному, в 21-м веке понятно про нравы высшего общества в 19-м.
“Не отражено в литературе? Ну извините, не думаю что это так уж корежит понимание этого периода русской истории в адекватном сознании, к тому же вряд ли эта литература была бы «высокой».”
Т.е. лучше читать про рефлексирующего чувака с топором или мечущуюся от одного мужика к другому телку, нежели про героическую реальность России 18-19 веков и воспитывать на этих примерах нынешнюю молодежь.
“Люди, их душевные порывы, всегда и везде, в средние века, в наше ли время, в США ли, на Филиппинах или Белоруссии были есть и будут одинаковыми, за исключением небольшого налета окружающей их культуры и порядков.Российская серая жизнь выступает лишь фоном, не таким уж и важным.”
Ага, т.е. культура в США и в России она одинаковая? Если наша страна продолжит заполнятся такими либералами как ты, то через пару лет у нас не только культура общаяя будет, но и язык, только он не будет русским.
“Да посмотрите на нашу действительность: много ли персон, о которых можно сказать «он служит долгу и чести»?” Если все время смотреть только телевизор, то таких персон нет.
Немного путанный комментарий получился :)
2Van Medveed
Сразу вспоминается небезызвестный персонаж Булгакова: “люди как люди. Любят деньги, но это всегда так было ..Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… ”
2SorrowMan
Можно без устали трындеть об “особом пути России”, но люди и там и здесь будут воровать, дарить подарки, влюбляться, ненавидеть, ошибаться. Я никак не пойму, как связана российская серая жизнь с серой же жизнью в Америке в романах…. не знаю… ну Стейнбека (не сильна в американской литературе). Патриотизм здесь не причем, ИМХО. (Ох, только вчера на форуме закончили эту несчастную тему о переборе патриотизма в кино-Тарасе Бульбе…. и опять этот многострадальный Сенкевич).
Я долго пыталась найти в записи Van Medveed хотя бы тень, подтверждающую ваши слова, но нет. Для начала, если мы говорим о Толстом, то в 19 веке – начале 20, его авторитет был такой, какого у Путина сейчас нет, а ведь тогда телевидения и в помине не было. Общеизвестно, что политический режим России он считал преступным и отказался принимать участие в реформах, поскольку придерживался точки зрения, что лучшее, что можно сделать – это не быть сопричастным к политике. Не мудрено, что о политической жизни России он не писал. Да и о чем писать. Там же сплошь и рядом поражения: победы в войнах и поражения в дипломатии. ИМХО.
А вас кто-то заставляет читать классику или вам за державу обидно?
Если вы имели радость взаимодействия с чиновниками – от самого мелкого, до крупного (разница только в наглости) – то вера в величие, долг и честь у вас должна была выдержать серьезное испытание… А теперь вспомните, каков процент населения России сидит в тюрьме или является чиновниками?
По тексту Камши
Писали еще как. Про того же Грибоедова, помниться в школьной программе была книга «Смерть Вазир-Мухтара» Тынянова. Только вот Достоевского там знают, потому что он писал о том, что ему было близко, а не то, что хорошо было бы для идеологии. Если бы он писал идеологические книги, то, глядишь, никто бы и не запомнил его имени.
Что касается Чайковского, то сложно писать биографичный роман, опуская некоторые и нелицеприятные моменты биографии. Начали бы обелять, нашлись бы тысячи, что возопили – все ложь, все промывание мозгов!
Просто писали в надежде быть услышанными, а не в желании описать действительность для потомков, как мне кажется. Да и в целом, серость – это справедливо только для «Преступления и наказания» (из списка упоминаемых произведений)… Разве у Толстого все серо?
Да и в целом, в статье высказываются такие факты, которым не называются подтверждение. Просто принимайте на веру, что тогда о свидригайлове читали с замиранием сердца. Да и про кошку…. Это, конечно…. мягко говоря, спорно.
Надо, конечно, помнить, что Камша высказала свое мнение, которое не претендует на истину в свойственной журналистам манере.
Вера Камша удивила. Очень много спорного в ее рассуждениях.
Скажу о ТББ: читая много раз ПЛиО ни разу не закралась мысль о сходстве этих произведений.
Мысль о том, что в обоих произведениях читатель наблюдает за серостью средневековья имеет право на жизнь, но:
1) В ТББ читатель смотрит на мир глазами Руматы, во многом сверхчеловека, для которого все происходящее вызывает жалость и недоумение. Действительно, читая ТББ, испытываешь чувство превосходства над всеми персонажами Арканара, тут согласен. Но серость средневековья здесь – лишь фон для некоторого идеологического конфликта.
2) В ПЛиО читатель смотрит на мир, и происходящие события в нем, через восприятие многих персонажей, через их мысли и понимание. Читая ПЛиО, чувство превосходства над кем бы то ни было не испытываешь вовсе. Наряду с низостью здесь есть место и подвигу, и любви. Визуальная картина также совершенна различна – те же самые Ланнистеры , своей красотой, богатством и величием, вызывают поневоле восхищение, в то время как аристократия Арканара скорее трагикомична. Фраза “Безысходность и приземленность героев ПЛиО” вызывает у меня просто ужас. Да не безысходны они вовсе, и не приземленны, по крайней мере не все. Они такие как и люди за окном, живут своими проблемами и страстями. Наоборот для психологического реализма слишком много в них героического, как злого, так и доброго.
С Van Medeved согласен. C Sorrow Man не согласен.
К сожалению бред.
Из всего материала главное выделяется то, что она не видит в образах живых людей хорошего и великого а видит Великое только в “Алвах” и иже с ним, которые с каждой новой книгой все больше превращаются в карикатуры на людей. Даже те образы которые рождались живыми и интересными.
у Мартина рождается живой мир с живыми людьми. Людьми в которых Великое сочетается с низким, которые живут и изменяются во времени, растут. А вся пестрота мира у таких аналитиков смешивается в серость и черноту.
Честно говоря грустно.
Вере верить не стоит, ибо она определённо изрекла камшмар!
Хотя, стоит признать, некие упрёки в шаткой историчности Вестероса – всё же не совсем в молоко… Однако у Мартина есть ещё впереди книги… тома, в коих можно восполнить сии лакуны недоумения.
P. S. Кстати, тут отмечены живые характеры вымышленных персонажей, а я вот, судя по интервью, живого нрава у самой всамделишной, разлившейся мыслью под древу особы не усмотрел… Одна безликая, бездушная казённо-наукообразнная гнусь кафедр и библиотек! Ничего – по-настоящему своего, всё – наносное, чужое, привитое книжонками критического толка, высоколобыми дядями (давным-давно хладными в большинстве своём) да высокопарной пеной литературных тусовок.
Между прочим, Камшевская история про Толстого и Грибоедова вызывает сомнения. Что-то в тексте как было, так и осталось “и крепко на руку нечист”. Вроде как есть копия “Горя от ума”, в которой эта строчка исправлена рукой Толстого – вот и все.
А вообще вся статья – сплошные тараканы Камши. Ымперия, Великие Государственники, Гнилые Интеллигенты, развалившие Ымперию и т.д.
И Мартина она в эту же картину мира загоняет. И старательно не замечает того, что не вписывается. Ни Ночного Дозора с их долгом, ни Неда Старка, ни Давоса Сиворта.
Такое впечатление, что Вера Камша не читала ПЛИО вовсе, даже в руки не брала. Так, просмотрела одним глазом статью в википедии, не более того. Иначе как можно объяснить обвинение поголовно всех персонажей саги Джорджа Мартина в серости, приземленности и примитивности. Разве Дейенерис, по сути совершившая классовую революцию, не является деятельной героиней? Разве Джон Сноу, на котором полностью держалась оборона стены от огромной армии одичалых, не масштабная личность?Я уже не говорю Тирионе. Один порыв ринуться в гущу боя в битве при Черноводной, не имея никаких шансов выжить, дорогого стоит. А слова “Верность меня обязывает” вполне могли бы принадлежать Неду Старку или Бриенне. Примеров истинного героизма, проявления силы воли, благородства и искрометного ума в ПЛИО великое множество, и пропустить их можно только не прочитав ни строчки серии.
Единственное, что роднит ПЛиО и российскую классику, отсутствие возможности для эскапизма. “Эскапистам” нужен чёрно-белый мир, куда можно бежать, от трудностей реального “серого” мира, с его проблемами и ежеминутными выборами из плохого и еще худшего. Вестерос и реальность русской классики, так же
серысложны и требут мужества, как и реальная жизнь.ЗЫ: Но с ее оценкой русской классики согласен полностью (кроме ТББ).
Проблема в том, что то, что описала Камша, это, во-первых, не вся русская классика (“Севастопольские рассказы” где? “Фрегат “Паллада” где? “Полтава” и “Бородино” где? “Тарас Бульба” где?), а во-вторых, это русская классика в оценке советских критиков. Достаточно обратить внимание на отношение к Чацкому. Какой Чацкий нафиг бездельник?
А ТББ вообще не при чем, она не про средневековье. То есть настолько не про средневековье, что средневековье там описано “с точностью до наоборот”.
Я чета путаю или Камша очень сильно оправдывала того же Джейме? Почему ненаглядный Джейме вдруг стал “лишним человеком”?
ЗЫ: пыталась читать Камшу, но ниасиливаю.
Лекси… и вообще:
Джейме стал лишним человеком, поскольку сие возжелала г-жа Камша (мракобесная схоластика и ничего более). У Цареубийцы после потери руки, ссор с роднёй, действительно зарождались мысли о своей никчёмности (однако, скажите, у кого бы их не возникло?), но Лев Ланнистеров к “лишним людям” русской литературной традиции не имеет никакого отношения.
Касаемо, оправдывала ли Камша Джейме – сомневаюсь, всего лишь говорила, что он принадлежит к семье со страстями, аналог которой в лице Карамазовых подыскала Камша. Однако я тоже могу путаться… а всё потому, что безбожно путается сама писательница! Всё настолько притянуто за уши и выражено эзоповским языком, расплычато, недомолвками, что сам собой встаёт вопрос – осознаёт ли она (чётко и внятно), что хотела сказать, или просто включила автопилот, а далее, как получится…
Вообще, писательница вызвала сравнение с магнитофоном, в котором только одна заезженная кассета. Щёлкаешь кнопкой – и потянулась до боли знакомая мелодия… Если брать ПЛИО, то Камша (судя по интервью) – это Ходор, которому, как попугаю, чуть расширили словарный запас и варианты ответа! Но суть та же… Нюанс лишь в том, что Камша не лопочет “Вера, Вера Ве…” а выспренно заученно, в духе “возвышенного” лит. бомонда, не к месту вещает о великой русской классике и старой советской фантастике. И ни о чём более…
Примеры соответствуют её аналогиям:
1. Мартин-Достоевский, Ланнистеры-Карамазовы. Сильные, штучные характеры, страсти, в том числе семейные… Ессно, всего этого до Ф. М. не было и в помине! Конечно, как же иначе… А целый пласт античных трагедий, появившийся каких-то жалких 2-3 тысячи лет ранее – это вообще временное недоразумение, недостойный упоминания глюк, убогая возня шутовских пигмеев, скудоумных греков и ромеев! Куда им до Ф.М. и русской классики…
2.ПЛИО – “Война и мир”. Масштабность, многофигурность, бла-бла-бла… И в данном эпическом вопросе русские (граф Толстый), по мнению Камши, впереди планеты всей. Скандинавские Эдды, индийская Махабхарата, “Иллиада” и пр. – всё сие слишком мелко по сравнению с “ВиМ”… Не суть, главное в смелости Камши, которая дерзнула сопоставить две войны, реальную и вымышленную – и попенять на них обеих! Нет, не так всё было, уж мне-то известной журналистке, (что здесь, что там) виднее!
3. Стругацкие “ТББ” – ПЛИО. Не хочу обижать братьев, но они-то тут причём? Лишь по щучьему велению многомудрой Веры! Арканар вообще задумывался как мир аля “три мушкетёра”, а уж получился как некое.. весьма условное, отвлечённое средневековье, точнее его декорация. Сравнивать Арканар и Вестерос: дичь и глупость – лилипут и титан… протом разных рас! А припоминание АБС (Камшой и прочими местными кхм… фантастами) сильно смахивает на церковную болтовню всуе. Или банальное лебезение. Чуть что, так АбС, “Пикник на обочине”, “Понедельник..”. “Малыш”… (“спасибо т-щу Сталину за наше счастливое детство”). Не знаю, может, АБС обладают некой целительной силой – от их незримого присутствия – болячки проходят? Не знаю, но их засилье на фантастической ниве (как Пушкина – на просто литературной) весьма утомляет. Скажу загодя, к АБС и АСП отношусь ровно, если только не начинается заунывный молитвенный стон по земли русской в их отношении.
Камша – русская, но странно напоминает чукотского певца, поёт, что видит и к чему привыкла. Уродилась бы узкоглазой – связала бы ПЛИО с Поднебесной… Аматерасу… Чингис-ханом. Краснокожей – Тескатлипокой… Гаяватой… Зверобоем. И всё в таком духе…
P.S. Расширяйте кругозор, г-жа Камша, прочистите память и не мучайте беспозвоночную кошку, пытаясь натянуть её… коли не на что!
Согласен с Верой практически полностью. С детства ненавижу Достоевского с Диккенсом впридачу. Читая этих “классиков” видно только одно -“Человек – это не гордо. “Человек родится в говне и живет в нем же. Всю свою сраную жизнь. От памперса обосранного до гроба сраного.” О.Дивов. Ночной смотрящий.
А жизнь многообразней и многоцветней. Но у Мартина действительно какая-то Достоевщина. Вокруг одни уроды. А Старки сами виноваты. Не надо быть такими честными. Кто восхваляется ? Моральные уроды типа Серсеи? Или типа Джейме?
Хотя читать хочется, в надежде, что наши всетаки победят. Но судя по всему “всеумерли – такова жизнь.(гавно.!)”
Собственно можно еще и всего Пушкина добавить к вашему списку, и Булгакова ))
Просто под “русской классической литературой”, прежде всего подразумевают – Достоевсокго, Л.Толстого, Чехова. А я их, как и Камша, не очень люблю, хотя безмерно уважаю. ))
ЗЫ: “Горе от ума” после школы не читал, посему забыл напрочь, и воздержусь от дискуссии.
И что же из Достоевского вы прочитали в детстве, что так его возненавидели? А вот не надо его в детстве читать.
Насмешили. Мартин-то нигде не восхваляет Серсею и Джейме и нигде не пишет “не надо быть такими честными”. Это все вам приходит в голову. Мартин уже за ваши нехорошие мысли в ответе, да-да.
У Камши отношение к ее собственным персонажам может внезапно меняться на совершенно иное, что уж там говорить о Джейме.
Если говорить о жизненной достоверности “правильных” и “неправильных” героев, то скажу, что каждый автор пишет в силу своего жизненного опыта и стиля. И так, как мы все люди разные, все получается неодинаково.
У Профессора вы не найдете слово “шлюха” и описание того, как эльфийку насилуют орки, а хоббиты, фактически, крестьяне, не матерятся. Герои героичны, злодеи злодейны, хотя описываемый им мир далек от совершенства. В большинстве того, что пишет Мартин, взгляд на вещи и слобытия мрачный. Я вам даже больше скажу: если бы Королевства в реале выпиливали друг друга так, как по впечатлениям от книги, то жестокую трехлетнюю зиму пережили бы Мартеллы, Тиреллы и Долина, это максимум. Но такой вот у автора стиль – замечать не самые аппетитные нюансы жизни. Не греша при этом реализмом, потому что, несмотря на дурацкий климат и все большее число андедов, нам это интересно.
Просто у одних писателей богословие, история, культурология, тяжелая, но романтическая жизнь с женитьбой на прекрасной “эльфийке”, у другого – шатание по трущобам с подросткового возраста с пачкой комиксов. И отсюда свой взгляд на людей и события, на пропорцию добра и зла в человеке.
Почему “сильнапротив” Вера Камша? потомо что взыграло правильное, девачковое: герои должны хорошо себя вести. А кому должны? Верочке, которую в школе или дома учили, что Онегин – лишний человек или Джорджику, которого этому не учили? Кто виноват, что в очках одного писателя зеленое, а другого – серое стеклышко? Конечно же, сама жизния. Только, вне зависимости от этого, мы любим хорошие книги за живость персонажей. И, если персонаж живой, значит мы в не узнали человека, увидели его за взглядом самого Мартина.
Мнение Веры Камши – это мнение Веры Камши, каждый выслушавший его может для себя решать, правильное оно или нет, соглашаться с ним или не соглашаться, но в конечном итоге это мнение Веры Камши.
Я буду спорить с ней только в одном: “Трудно быть Богом” – это повесть, никак не роман. К тому же, это повесть, изданная в сборнике, рассматривать ее основные мотивы вне связи с другими повестями сборника – глупо. Я понимаю, Камше ТББ родна и близка, видимо из-за средневекового антуража. Я заметил, что ТББ вообще ценится поклонниками фентези особенно, хотя та же “Далекая Радуга” мне показалась гораздо интереснее. Стругацкие писали НФ, они не писали фентези. ТББ – это НФ, подходить к ней с критериями фэнтези немного неправильно (последние два предложения безотносительно Веры Камши).
Если же высказывать мое мнение в отношении ПЛиО и русской классики, то я не могу провести никаких параллелей между ними. Хотя бы потому, что вся русская классика 19 века создавалась еще в эпоху Модерна, соответственно тесно связана с Традицией, которая ныне забыта и культурные коды который мы читать разучились. Нам остается только подгонять эти книги под современные рамки мировосприятия или идеологии. В советскую эпоху это были рамки соцреализма, в наши дни – любые рамки по выбору подгоняющего (Камше вот нравится критерий противостояния интеллигентов-антигосударственников и патриотов, ее право). Мартин же, как и фэнтези в целом, порождение постмодерна, в основе его творчества совсем другие коды, аналогичные, между прочим, кодам, лежащим в романах Камши.
Все вышесказнное, кстати, совершенно не мешает людям любить одни книги и не любить другие. В конце концов, все это личное дело каждого.