В ближайшие недели мы будем много говорить о сериале, так что пока показ первой серии не состоялся — для разнообразия приведем интервью с Мартином, которое писатель дал журналу Vanity Fair. Конечно, без обсуждения сериала в нем не обошлось, но самое актуальное мы уже вынесли в отдельную новость. А здесь — про Железный трон, Сумеречную зону, преподавание в Дубьюке и страх смерти как стимул перейти к чисто писательской работе. И конечно, про многое другое.
Джим Виндолф (Vanity Fair): Как вам сериальный Железный трон?
Главное несоответствие всего нарисованного прежде с моим книжным троном — размеры. Железный трон — огромное, колоссальное сооружение. В сериале есть сцена, когда Мизинец, упоминая о якобы сплавленном из тысячи мечей врагов Эйегона Железном троне, утверждает, что тысячи мечей в нем нет: «Это просто сказка, которую мы повторяем друг другу». Дэвид и Дэн удачно обыграли в этом монологе тот факт, что в сериальном троне, конечно, и близко нет тысячи мечей. Но в настоящем-то Железном троне — моем книжном — они есть! Настоящий Железный трон действительно сплавлен из тысячи мечей — может, даже из двух тысяч! На него надо восходить по крутой лестнице, он уродлив, он перекошен. Сериальный трон выглядит угрожающе, с этими торчащими остриями, но он эстетичен и симметричен. А про книжный трон сказано, что его создавали кузнецы, а не мастера филиграни. Он был задуман символом успешного завоевания; глядя на него, каждый должен сказать себе: «Этот парень отобрал у всех мечи, сковал их вместе и водрузил сверху свой зад».
В моей голове вообще всё больше. Сериал снимается на студии Paint Hall в Белфасте — там самый большой павильон в Европе. Соответственно, там строятся огромные декорации. Но все равно это лишь киношные декорации. В моем-то воображении тронный зал мыслится размером с собор Святого Павла или Вестминстерское аббатство. И в этом колоссальном зале должен стоять, доминируя, Железный трон. Такой трон даже не влез бы в наш съемочный павильон! Так что компромиссы неизбежны.
[Дальше Мартин рассказывает хорошо известную нам историю о том, как он начал писать Игру престолов со сцены с мертвой лютоволчицей, даже не представляя себе, что́ у него напишется. В частности, он упоминает, что когда будущее произведение в его воображении разрослось до трилогии, названия составляющих ее романов предполагались такие: Игра престолов, Танец с драконами и Ветра зимы.]
Получилась, правда, не трилогия — один большой роман. Очень-очень большой, но это единая история. После того, как я закончу Песнь, ее издадут в едином боксе, и всякий читающий ее через 20 или 100 лет прочтет единый роман. И прочитав этот роман от начала до конца, вы неизбежно потеряете счет книгам, как и я, и не сможете вспомнить, в какой из них что происходило.
Был ли для вас сложен переход к написанию глав Дейенерис в начале первой книги, когда действие сосредоточено в Винтерфелле — и вдруг мы прыгаем на другой континент?
Главы Дейенерис были написаны одними из первых, летом 91-го. [Напомним, что писать роман Мартин начал в июле 1991 года, а опубликован он был в 96-м.] Я уже тогда знал, что она находится на другом континенте — карта того, что потом получило название Вестероса, к этому времени была нарисована, и Дени на ней не было. Она пребывала в изгнании, так что ради нее мне пришлось отступить от структуры романа. Структуру я позаимствовал у Толкиена: если открыть Властелина колец, действие там разворачивается на празднике Бильбо, в Шире. В книге приведена карта Шира, и поначалу кажется что это и есть весь мир романа. Но герои сначала пересекают Шир (эпический поход!), а затем и выходят за его пределы. Мир становится всё больше, появляются всё новые герои, главные герои разделяются… Так что тут я следовал стопами Мастера. Действие Игры престолов начинается в Винтерфелле, где находятся все персонажи, но постепенно мы встречаем новых людей, а старые разделяются и направляются в разные стороны. И линия Дени — единственное исключение из такой канвы повествования. Пользуясь аналогией с Толкиеном, это как если бы в самом начале книги, посреди описания дня рождения Бильбо, была бы вставлена глава о Фарамире.
Однако Дейенерис привязана к событиям в Винтерфелле: там заходит разговор о ее семье, Таргариенах.
Да, вы видите параллельное развитие и перекличку между событиями. В одной главе Дени выходит замуж, в следующей Роберт узнает об этом и начинает принимать меры по борьбе с новой угрозой.
Вы очень сильны в сюжетных поворотах и сбивании читателей с колеи. Начиная читать Игру престолов, можно подумать, что это будет что-то вроде историй про короля Артура — с Браном в его роли. Вы заманиваете читателя в заблуждение и обламываете.
Я пишу то, что хотел бы прочитать сам. Всю жизнь, с самого детства в Байонне, я читал много и жадно. Про меня говорили: «уткнувшийся в книгу Джордж». Так что я прочитал огромное количество историй, и одни из них навсегда западали мне в душу, а другие я забывал, едва перевернув последнюю страницу. Ничто не наскучивает мне быстрее, чем книга с предсказуемым сюжетом — вы такие, уверен, читали. Прочтешь, бывало, первую, максимум вторую главу, и дальше можно уже не читать — и так понятно, что будет происходить. Думаю, это у меня с детства: когда мы с мамой смотрели телевизор, она всегда предсказывала, куда приведет сюжетная линия в сериале. И почти всегда оказывалась права. Так что не было ничего прекраснее моментов, когда происходило что-нибудь неожиданное. Но, конечно, этот непредвиденный поворот должен быть обоснован. Нельзя просто вывернуть сюжет, если к тому не было предпосылок. В конце на тебя должно снизойти понимание, что были ведь намеки, тебе ведь подсказывали, к чему все идет, но ты их не заметил. И это, на мой взгляд, самое приятное. Именно таких неожиданностей я ищу в читаемых книгах, и именно такие повороты стараюсь устраивать в своих книгах.
Скажем, в книге есть намеки на то, что Бран упадет с башни, так что читатель не чувствует себя обманутым, когда это происходит. И с Красной Свадьбой то же самое.
Всегда есть некоторое противоречие между художественной литературой и жизнью, потому что книга пишется в соответствии с замыслом, а в жизни все происходит случайно. Но этот замысел приходится прятать, чтобы из текста не торчали уши автора, чтобы все происходило как взаправду. Слишком часто история имеет очевидное и хорошо знакомое нам течение. Мы читаем книги, смотрим сериалы, ходим в кино — и каждый раз узнаём новые варианты развития сюжета. Кроме того, бывают подсказки, даже не связанные напрямую с сюжетом: так, если мы идем на фильм с Томом Крузом, понятно, что он не умрет в первые 5 минут — он же главная звезда. И если мы смотрим сериал Касл с героем по имени Касл, понятно, что этот герой выпутается из любой передряги, потому что на следующей неделе про него должна выйти новая серия. В идеале такого быть не должно. Эмоциональное сопереживание тем больше, чем больше ты опасаешься за судьбу героя. Именно этого я стараюсь добиться: Бран — главный персонаж первой главы, и у читателя возникает впечатление, что это история про Брана. И вдруг — раз! Правила меняются, с Браном случается нечто страшное, и читатель уже не уверен, что кому-то в этом романе гарантирована спокойная жизнь. Обожаю, когда читатели признаю́тся мне, что не могут расслабиться, наблюдая за происходящим с персонажем. Альфред Хичкок был одним из первых, кто это использовал: например, в Психо вы следуете за женщиной, она очевидно главная героиня, она не может просто так взять и погибнуть в ду́ше!
Какие вы можете припомнить из детских лет книги или сериалы, где бы использовался такой прием? Помню, Сумеречная зона этим славилась.
Да, у Сумеречной зоны фирменным знаком были неожиданные концовки. Я работал над этим сериалом после его возрождения в 80-х, и руководство канала постоянно требовало от нас неожиданных концовок. К сожалению, в 1987-м придумывать их оказалось гораздо сложнее, чем в 1959-м. Зрители к тому моменту видели уже тысячи других сериалов, и запутать их было куда труднее. Мы пытались переснять некоторые оригинальные серии, например «После закрытия» с Анной Фрэнсис в главной роли. Однако уже через пару минут
зрители догадывались, что главная героиня — манекен. Или взять «Глаза смотрящего», где женщине делают очередную пластическую операцию, чтобы сделать ее красивой, однако когда с ее лица снимают бинты и мы видим, что она прекрасна, окружающие реагируют с ужасом и отвращением. Лишь тогда нам впервые показывают лица врачей и медсестер — они все страшно уродливы. Однако современный зритель моментально замечает, что камера не снимает лица медперсонала, и обо всем догадывается. Так что застать зрителя врасплох становится очень трудно, почти невозможно.
Последний раз это удавалось «Шестому чувству», 15 лет назад.
В принципе, да. Однако я не видел премьерный показ «Шестого чувства», а после нам с Пэррис [ставшей с тех пор супругой Мартина. — прим. 7kingdoms.ru] все уши прожужжали о том, насколько там неожиданная развязка и что невозможно догадаться, чем все кончится. Так что когда через три недели мы все-таки сходили на это кино, через пять минут после начала мы достали по бумажке и втайне друг от друга сделали запись. Разумеется, мы оба написали: «Брюс Уиллис — мертвец» [ну а что? вдруг вы не смотрели? тогда не наводите мышку на спойлер! — прим. 7kingdoms.ru]. Мы ждали неожиданного поворота, поэтому легко предугадали его. Это все-таки лишь эффектный трюк, а я в своих романах пытаюсь делать такие повороты сюжета, которые проистекали бы из характеров героев. Я стараюсь создавать сложных, противоречивых персонажей — не героев и не злодеев, людей с внутренним конфликтом. Одним из любимых моих книжных героев является Боромир, потому что он самый противоречивый персонаж Властелина колец. Он единственный, кто стремится к обладанию кольцом, и он подпадает под его власть, но позже погибает как герой. В нем есть и добро, и зло.
Вы предупреждаете о неоднозначности героев в первой же сцене, когда Нед казнит сбежавшего дозорного, совершая ошибку. А Джейме Ланнистер наутро после сцены с Браном очень по-дружески обходится с Тирионом, и вы видите его с положительной стороны.
В жизни люди — существа сложные, они постоянно удивляют нас, находят себе разные занятия в разные дни. Будучи владельцем небольшого кинотеатра в Санта-Фе, приобретенного и открытого мною несколько месяцев назад, я устраиваю встречи авторов с читателями. И несколько недель назад у нас выступал потрясающий писатель Пэт Конрой, который всю жизнь пишет книги о своем отце. Иногда это произведения мемуарного жанра, иногда художественная литература, но сквозь текст всегда просвечивает личность его отца, даже если героя зовут по-другому и у него иная профессия. Под любой личиной персонаж Great Santini, отец Пэта, остается одним из самых интересных и неоднозначных персонажей современной прозы. Он запойный пьяница, ужасно обращается с детьми, бьет жену, но при этом он герой войны, прославленный летчик и все такое. В некоторых сценах, например в «Принце приливов», он и вовсе выглядит классическим персонажем кинокомедий. Но во всех книгах это один и тот же человек, и иногда он вас восхищает, а иногда вызывает ненависть и отвращение — и это ужасно жизненно. Именно так бывает в жизни.
Где вы жили, когда начали писать Песнь Льда и Огня?
Здесь же, в Санта-Фе. В 70-х я жил в городке Дубьюке, в Айове, и преподавал в колледже. Параллельно я занимался писательством, еще с детства, но именно в 71-м продал свое первое произведение [речь идет о рассказе «Герой» — прим. 7kingdoms.ru], и с тех пор в течение 6 лет я успешно продавал все написанные рассказы и повести, получая даже неплохие деньги. В 1977-м мой друг, блестящий писатель Том Рими, который был примерно на 10 лет старше меня, получил признание коллег и читателей — премию Джона Кэмпбелла лучшему новому писателю-фантасту. Ему к этому моменту было уже за сорок, он начал писать поздно, но был давним поклонником фантастики и фэнтези. Том умер от сердечного приступа всего через несколько месяцев после получения этой награды — его нашли навалившимся на печатную машинку, на которой он успел набрать 7 страниц нового произведения. [По официальным данным, Рими получил награду в 76-м, а умер действительно в 77-м. — прим. 7kingdoms.ru] Внезапная смерть. Не могу сказать, что мы были очень близки, но я хорошо знал его по конвентам и восхищался его творчеством. Неожиданно, смерть Тома глубоко потрясла меня. Мне было тогда всего 30 с хвостиком, и я рассуждал примерно так: «Пока буду преподавать, а параллельно буду писать свои истории, ведь впереди у меня куча времени, я же совсем молодой парень». И тут случается смерть Тома, после которой я сказал себе: «А может, у меня и нет такой уж кучи времени. Я ведь могу умереть прямо завтра. Может, это случится через 10 лет — но если я все это время буду преподавать…» Я очень любил эту работу, и здорово с ней справлялся, ведя курсы журналистики и английского (а время от времени мой маленький айовский колледж Clark College разрешал мне прочесть курс фантастики). Но преподавание требует огромного количества эмоций и энергии, так что писать я успевал только во время зимних и летних каникул — по нескольку рассказов в год. В то же время единственный роман я написал еще до начала работы в колледже и совершенно не представлял, когда найду время написать второй. Так что после смерти Тома я решил: «Попробую сосредоточиться на писательстве. Не знаю, смогу ли на это прожить, но кто знает, сколько времени у меня в запасе. Я не хочу умереть через 10 или 20 лет и сокрушаться перед смертью, что так и не рассказал все истории, которые собирался, потому что все время думал, что смогу заняться ими через неделю или через год. Ну а если начну помирать с голоду — что ж, снова вернусь к преподаванию или найду себе другую работу». И едва написав заявление об уходе, я подумал, что теперь мне нет нужды оставаться в Дубьюке — я мог ехать куда глаза глядят. В то время в Дубьюке были ужасно холодные зимы, мне постоянно приходилось выкапывать свою машину из огромных сугробов — книжное описание снега, льда и мороза за Стеной во многом основывается на моем тогдашнем опыте. А поскольку за год до того я был в Санта-Фе, проезжая на конвент в Финиксе, и мне ужасно понравилось в Нью-Мексико, я решил продать дом в Айове и перебраться туда. И я ни разу не пожалел о своем решении.
Как вам нравится внешний вид сериала? Замки, костюмы?
По-моему, сериал выглядит превосходно. Мне, правда, потребовалось время, чтобы приспособиться — все-таки эти герои и этот мир живут в моем воображении с 1991-го. Конечно, за эти 20 лет у меня в мозгу сложились отчетливые картинки того, как выглядят герои, замки, знамена и прочее, и конечно, они выглядят не так, как в сериале. Но это совершенно нормально. Да, писателю приходится приспосабливаться к чужому взгляду, но я вовсе не из тех, кто станет кричать, что в романе у героя на камзоле шесть пуговиц, а не восемь, голливудские кретины! Работая в Голливуде, я повидал немало таких писателей и понял, что съемка кино или телепродукции — всегда совместная работа, так что надо давать другим проявить свое творческое начало.
Разные герои из разных домов придерживаются разных стратегий в борьбе за власть. Ренли использует свою харизму, как Билл Клинтон. Нед избрал путь чести, и Робб следует его стопами. Станнис — педант, но он прибегает к помощи магии. Ну а Дейенерис окружает ореол мессии. В каждом из этих героев можно увидеть черты знакомых нам политических деятелей. Вы знаток истории и много об этом думаете?
Я ни в коем случае не историк, но я читаю историческую литературу. Конечно, не исследования роста земель под севооборотом с 1332-го по 1347-й, а литературу популярную. В жизни случается столько всего неожиданного, потрясающего и жестокого, но когда я пишу свой роман, я стараюсь преподнести всё так, чтобы читатели задумались, чтобы они видели обе стороны происходящего. Также я стараюсь объяснить, что ценности в те времена могли серьезно отличаться от нынешних. Это непросто, потому что надо сделать изложение понятным читателю XXI века, но герои романа при этом ни в коем случае не должны выглядеть персонажами XXI века, у них должно быть свое отношение к происходящему, близкое к средневековому. А в средневековье такие идеи, как равенство белых и цветных, демократия, выборность власти, если и существовали, то уж точно не были ни широко распространены, ни общеприняты. У них были свои взгляды на мироустройство, и они полагали, что Господь избирает людей, дарует победу правому в поединке, а власть переходит к людям по линии кровного родства.
В ваших книгах женщины являются сильными личностями.
Но им трудно реализовать себя в патриархальном обществе, им приходится преодолевать множество препятствий, как оно и было в реальном средневековье. Даже столь неординарную и сильную личность, как Алиенору Аквитанскую, бывшую королевой при двух королях, ее супруг мог заточить в темницу на десяток лет. Времена были другие, а я описываю фэнтезийный мир, так что у меня они еще более другие.
А какая стратегия поможет в итоге добиться власти?
Этого я сказать не могу. Пройдите весь путь с героями до конца.
У вас прекрасно получается создавать контрастный фон для своих героев, отправляя, например, Джейме путешествовать с Бриенной, а Арью — с Псом. Вы делаете это умышленно?
Ну, драма всегда произрастает из конфликта, так что совершенно естественно свести вместе двух сильно отличающихся героев, отойти в сторонку и наблюдать, как заискрит. Таким образом получаются лучшие диалоги и лучшие сцены.
В сериале сохранены некоторые мелочи из книг: например, Тирион так же насвистывает.
Питер [Динклейдж] сильно отличается от Тириона из книг. Он выше и куда красивее — Питер привлекателен, а Тирион нет. Но все это не имеет ни малейшего значения, когда вы видите его в роли. Он — Тирион. Тот самый. Идеальный.
Когда к вам обратились Дэвид и Дэн, почему вы в них поверили?
Я тогда был в Лос-Анжелесе по другому делу, и мой агент Винс Джерардис организовал мне с ними встречу в ресторане Palm. Мы встретились за обедом, начали обсуждение, ресторан был полон. Изначально я был настроен так: «Экранизировать книги все равно невозможно, но я с ними встречусь, почему нет». К тому времени я провел уже много таких встреч, и за обедом, и за завтраком, и по телефону. Но на них на всех обсуждалась возможность снять полнометражный фильм. После того, как Питер Джексон экранизировал Властелина колец, и фильмы оказались крайне успешны и принесли гору денег, представители всех студий Голливуда подумали: «Почему это New Line Cinema гребет столько денег, а мы нет?» Они тут же начали присматриваться к известным фэнтези-сериям, и полагаю, они купили предварительные права на экранизацию всех. Разумеется, ко мне тоже обращались, но мои книги гораздо больше Властелина колец (все три его тома вместе по размеру примерно равны одной Буре мечей), так что было непонятно, как тут подступиться. Конечно, рассматривались и варианты снять несколько фильмов, но никто не был готов заключать контракт на съемку сразу нескольких — предполагалось снять один, посмотреть на успех, а потом уже приниматься за следующий. Но Властелина колец снимали не так. Питеру Джексону дали добро на съемку сразу трех фильмов, он снимал все части сразу, что позволило существенно сэкономить и быть уверенным в том, что сумеешь рассказать свою историю до конца. Принцип «подождем-посмотрим-решим» дает на выходе Нарнию и экранизацию книг Филипа Пулмана, когда изложение истории обрывается посередине, потому что фильм не принес ожидаемой прибыли. Я не хотел, чтобы такое случилось с моими книгами, и предпочитал отказаться от проекта вовсе. К счастью, мои романы были в списке бестселлеров, я не слишком нуждался в деньгах и мог сказать «нет». Другие планировали отказаться от полной экранизации и сосредоточиться на отдельных сюжетных линиях — Джоне Сноу, Дэни, Тирионе, Бране… Но их сюжетные линии постоянно переплетаются, даже если и расходятся на какое-то время, так что такой подход тоже не мог сработать. Однако все эти разговоры заставили меня самого задуматься о том, как можно было бы экранизировать ПЛИО. И я пришел к выводу, что это можно сделать в виде сериала. Однако такой сериал не мог быть снят для широковещательных сетей — я долго работал для них, снимая Сумрачную зону и Красавицу и Чудовище, и понимал, что у них слишком много ограничений. В книгах полно отрубленных голов, секса и резни, и в 8 вечера по пятницам, куда бы непременно засунули сериал со словом «фэнтези» в названии («Фэнтези? Значит, для детей!»), этого показывать просто нельзя. Но оставался подписной канал HBO, чьих Клан Сопрано, Рим и Дедвуд я видел. И вот в качестве сериала для HBO, с экранизацией одной книги на сезон, это могло быть сделано. Так что когда Дэвид и Дэн во время нашей встречи за обедом, перетекшей во встречу за ужином, буквально повторили мои рассуждения, я понял, что мы на одной волне, хотя они вроде бы пришли из большого кино. Меня к тому же подкупило, что они оба писатели, причем познавшие (во всяком случае, Дэвид) и оборотную строну — когда экранизируют твой роман. Ну а их, наверное, устраивало, что я, поработав на телевидении, понимал, как делается экранизация, и не должен был возмущаться тем, что они посмели изменить какие-то детали моих романов.
Вы знаете, что Обама назвал Игру престолов одним из своих любимых сериалов?
Это было очень приятно. Любой писатель мечтает о том, чтобы с ним произошло такое, как Джон Кеннеди в свое время упомянул, что он обожает романы Яна Флеминга. Тогда и возник Джеймс Бонд как литературный феномен. До этого книги про Бонда были малоизвестной серией и продавались очень плохо — и вдруг они появились в каждой семье. К сожалению, я не знаю, читал ли Обама мои книги — он говорил только про сериал. Но если читал — это очень круто.
Существование сериала не давит на ваше воображение и не подгоняет вас закончить поскорее ПЛИО?
С появлением сериала давление возросло, но оно существовало и раньше. Как только вы выпускаете очередную книгу в серии, первым делом у вас спрашивают, когда выйдет следующая. И чем успешнее серия, тем больше желающих задать этот вопрос и тем больше давление, а сериал это давление удвоил. Для некоторых писателей это идеальная рабочая среда. Но не для меня. Я ненавижу поджимающие сроки и всю жизнь старался избегать работы, которая бы такие сроки ставила. Мои романы до ПЛИО (Умирающий свет, Гавань ветров, Грезы Февра, Шум Армагеддона) были написаны без контракта, в свободном графике. Закончив их, я просто отсылал рукопись своему агенту, сопровождая словами: «Я тут роман закончил, постарайся его продать». К счастью, ему это удавалось, но заранее роман никто не ждал и сроки публикации не планировал, так что не приходилось их сдвигать, если я задерживался. Так что я писал когда хотел, в свободное время, и до сих пор скучаю по тем временам. Но с тех пор, как я продал издательству план книжной серии с публикацией отдельных романов, эти времена кончились. Может быть, закончив ПЛИО, я вернусь к такой схеме работы. Напишу седьмой роман, а потом уединюсь и буду спокойно писать следующий, никому о нем не сказав. Допишу, отполирую и пошлю агенту: «Вот, это тоже надо бы продать». Хочется такой свободы.
[Далее шло уже переведенное и вынесенное нами в отдельную новость обсуждение перспектив закончить книжную серию раньше сериала.]
В итоге сериал все равно будет другим. Я доволен тем, что сериал очень бережно следует описанному в книгах, но понятно, что всегда будут различия. В экранизацию невозможно включить всех героев, все диалоги и все повороты сюжета. Надеюсь, это будут просто две разные вещи, как сейчас есть книга «Унесенные ветром» и есть фильм с таким же названием — близкие, но не повторяющие друг друга. «Мальтийский сокол» экранизировался трижды, и ни одна из попыток не повторяла роман, но все они по-своему хороши и интересны. И конечно, есть (думаю, их абсолютное меньшинство) пуристы, которые не одобрили Властелина колец Питера Джексона — хотя бы за то, что там нет Тома Бомбадила; однако массе людей фильм понравился, так как он передал дух книги.
Как вы думаете, почему у вас такое богатое воображение? Вы когда-нибудь задумывались, почему стали таким?
Иногда я об этом думаю, и кое-чего во мне я не могу понять сам. Я вырос среди рабочих — и уж точно не литературоведов. Мама еще могла время от времени почитать какой-нибудь бестселлер, а отец, уверен, не брал в руки книгу со времен окончания школы. Мои сверстники практически не читали. Так почему я столько читал с самого детства? Такое впечатление, что я был подкидышем. Может, это в генах? Или эффект воспитания? Как становятся писателями? Не знаю. А как становятся звездами баскетбола или бейсбола? К этому у меня точно не было таланта.
Вам не кажется, что у творческого человека всегда есть какой-то душевный надлом? Может ли существовать талант без эмоционального потрясения?
Думаю, в этом что-то есть. Я знаю писателей, которые никоим образом не выглядят надломленными, и они утверждают, что у них было счастливое детство, а сейчас они находятся в гармонии с жизнью, но иногда мне кажется, что они врут и что-то скрывают. Я считаю, что хорошие писатели творят не только из головы, но и от сердца, из живота. И понял я это очень рано, еще в 71-м. К тому моменту я уже кое-что опубликовал и был, как мне представляется, хорошим писателем — то есть умел излагать сюжет, грамотно складывал слова. Но это были произведения чистого ума, просто мои мысли о некоем предмете, в котором я в действительности не разбирался — что-то такое о политике вроде бы. В этих рассказах не было глубины — просто теоретизирование на тему или изложение прикольной идеи. А летом 71-го я начал создавать произведения, которые было просто больно писать, в которых я раскрывался и демонстрировал свою уязвимость. И не дойдя до этой стадии, невозможно стать великим писателем. Можно быть успешным и популярным, но только выжимаемая из себя на страницу кровь позволит достичь высокого уровня.
Вас не напрягает, что фэнтези до сих пор не получает должного признания, тогда как любая реалистичная проза легко признается настоящей литературой?
Меня это беспокоит, но не напрягает, если только мне не тыкают этим в нос. Как давний поклонник фантастики, я к этому привык. С детских лет я вижу отношение к этому жанру как к мусору, даже учителя мне говорили: «Ты очень умен, и у тебя определенно есть талант к писательству, но зачем ты читаешь этот хлам и пишешь такую ерунду? Тебе что, нравится эта чушь про Супермена и Бэтмена?» Но я немало пожил, и видел, как постепенно отношение к жанру меняется, исчезает предвзятость. Например, если сравнивать с 50-ми, сейчас люди совсем иначе относятся к правам цветных, женщин и геев. Их положение, может быть, не идеальное, но оно определенно улучшилось с тех пор. Конечно, я не сравниваю эти вещи, это лишь пример. И предвзятость в отношении фантастики и фэнтези (и вообще жанровой литературы) сейчас тоже гораздо меньше, чем была в 50-х и 60-х. Скажем, сейчас в колледжах по всей стране читают курсы фантастики, фэнтези и поп-культуры. Книги этих жанров получали престижные награды — так, Майкл Шейбон получил Пулитцеровскую премию за свои «Приключения Кавалера и Клея», роман о двух авторах комиксов, а сам Майкл известен как горячий сторонник смешения жанров. Джонатан Летем, известный писатель, начинал с фантастики, прежде чем перейти к созданию «серьезной литературы». Но еще в 70-х и 80-х такой переход был бы невозможен: творчество единожды засветившегося с произведением в жанре фантастики автора просто отказались бы рассматривать в обычном издательстве. Я присутствовал при падении этой стены, когда в 1977-м меня пригласили на очень престижную писательскую конференцию в Бредлофе, где я участвовал наравне с Джоном Ирвингом, Стенли Элкином и Тони Моррисон. Предубежденность против нашего жанра до сих пор сохраняется и время от времени проявляется, но мне кажется, она исчезает. Может быть, сам я до этого не доживу, но через поколение или два она должна исчезнуть полностью. В конце концов, важно не официальное признание, а то, что́ будут читать люди через сто лет.