Одним из ключевых символов саги Мартина несомненно стала Стена. Зримое олицетворение стихии льда, поставленной на службу человечеству, и рубеж, отделяющий рациональный мир людей от таинственного, полного неизмеримых ужасов и потрясающих чудес, Застенья.
Психология образа Стены, без сомнения, вопрос крайне интересный, но в этой статье я всё же продолжу начатую ранее тему прототипов. Собственно говоря, в той статье о прототипах Стены тоже говорится, но ведь в любую тему всегда можно углубиться. И расширить…
Итак, приступим…
Первоначальный прототип Стены бросается в глаза довольно явно. Это системы укреплений, возведённых римлянами на северных границах своих британских завоеваний — так называемые валы Адриана и Антонина:
Точнее, конкретно Адриана (по-английски он именуется стеной Адриана — Hadrian’s Wall). Здесь мы можем быть уверены совершенно точно, ибо имеем по данному поводу мнение самого Мартина, высказанное им в интервью с Уэйном МакЛореном ещё в далёком 2000 году:
Стена, Иные… Откуда возникли те или другие части этой истории? Чисто как движущие элементы сюжета или под ними есть что-то ещё?
Кое-что прояснится позже, так что об этом пока говорить не стану, однако Стена определённо порождена валом Адриана, который я видел, когда был в Шотландии. Я стоял на валу и пытался себе представить, что мог чувствовать римский солдат, присланный сюда из Италии или Антиохии. Как он стоял на стене, вглядываясь вдаль и не зная, что может явиться ему из леса. Но фантазия всегда приукрашивает и преувеличивает реальность, так что моя Стена больше, определённо длиннее и куда волшебнее. И само собой, по ту её сторону находятся отнюдь не просто скотты.
Всё-таки в авторских разъяснениях есть что-то разочаровывающее. Раз — и всё становится ясно, и даже пофантазировать вроде как не о чем. Но мы не сдадимся и всё-таки пофантазируем…
И да, со скоттами Мартин ошибся. В римское время они обитали в северной Ирландии и вряд ли часто могли оказаться за Адриановым валом. Переселение скоттов в Шотландию (тогда ещё Каледонию, ибо название в честь этих самых скоттов она получит существенно позже) состоялось только в V веке, когда солдат из Италии или Антиохии в Британию уже никто не присылал.
Здесь, думаю, самое время сделать небольшое (ну хорошо, на самом деле довольно приличное) отступление о римской пограничной системе, её возникновении и функциях.
В эпоху Цезаря и его современников Рим стремительно наступал на север, и строить оборонительные стены было куда актуальнее не ему, а его противникам. Однако к концу первого века до нашей эры северное направление экспансии ослабевает — основные усилия переносятся на Балканы, Нижний Дунай и Восток. К тому же юная империя успела откусить столько, что с глотанием у неё возникли некоторые сложности.
В первые годы накануне Рождества Христова полководцы императора Октавиана Августа завоевали значительную часть Германии — где-то до Эльбы (то бишь бывшую Западную Германию практически полностью). В 5 году до н. э. на этих территориях была учреждена провинция Германия. Но удерживать огромную массу только что завоёванных северных варваров в покорности оказалось не так просто. В 6 году уже нашей эры, когда посланный императором Августом его будущий преемник Тиберий собирался окончательно добить независимых германцев на территории современных Баварии и Чехии, у него в тылу восстали вконец ограбленные римскими сборщиками налогов племена среднего Дуная — на территории современных Хорватии и Венгрии. Оставив «на Германии» наместником Квинтилия Вара с тремя легионами и помирившись с вождём независимых германцев Марободом, Тиберий повёл основные силы армии на юг.
И уже в 9 году покорённые германцы восстали. Возглавил мятеж некто Арминий, сын Сигимера, состоявший на римской службе, получивший за заслуги римское гражданство и пользовавшийся полным доверием Квинтилия Вара. Арминий выступил проводником римской армии, двинувшейся подавлять восстание (по другим данным — пытавшейся отступить за Рейн), и, предвосхищая в чём-то сусанинский подвиг, успешно завёл римлян в Тевтобургский лес, откуда те уже не вышли…
Хуже того: между восставшей Германией и не слишком спокойной Галлией практически не было римских войск — все доступные легионы были задействованы на Дунае. Дошло до некоторой паники: переход восставших варваров через Рейн ожидался со дня на день. Однако этого не случилось. Части римлян даже удалось уйти из Германии живыми — гарнизон крепости Ализон выдержал несколько попыток штурма, а когда разочарованные неудачами германцы начали понемногу расходиться по домам, под покровом темноты выбрался из укреплений и прорвался к Рейну.
В 15 году нашей эры римляне предприняли несколько карательных походов в Германию, нашли и похоронили останки перебитых в Тевтобургском лесу легионеров, отбили и вернули легионных орлов. Однако повторно завоёвывать эти земли не стали: граница была установлена по Рейну, и эту границу нужно было как-то охранять — возникшая после разгрома Вара ситуация, при которой империя оказалась практически беззащитной, настораживала.
Впрочем, до строительства валов и укреплений дело дошло далеко не сразу. Первые пару столетий охрану границы удавалось осуществлять силами расквартированных в соседних провинциях легионов и системы отдельных фортов и крепостей. Но к 150-200 гг. нашей эры начинается складывание системы единой пограничной фортификации, должной защитить от варварских набегов растянувшиеся на тысячи километров границы империи.
Данная система называлась limes (во множественном числе — limites) и включала в себя в первую очередь систему крепостей, дорог между ними, наблюдательных постов и — довольно редко — стен и валов.
Граница у империи была длинная, и чтобы прикрыть её стенами целиком, нужно было соорудить укрепление в несколько раз более длинное, чем Великая Китайская стена. В силу этого основная линия границы была установлена по крупным рекам — Рейну и Дунаю, которые сами по себе служили довольно неплохим препятствием для вторжений варваров… пока в IV веке не началось очередное глобальное похолодание, и эти реки, довольно неожиданно для римлян, не стали замерзать, дав противникам возможность переходить их по льду. Но это будет уже потом.
Стены же римляне возвели только там, где подходящих рек не было: на севере Британии и в южной Германии — между верхним течением Рейна и Дуная, где-то по границе современных немецких земель Баден-Вюртемберг (римская сторона) и Бавария (не римская).
Следует заметить, что укрепления в Германии существенно превосходили построенные в Британии как по масштабам, так и по протяжённости. Но поскольку располагались они в центральной Европе — на пути всевозможных войн, вторжений и переселений, — то сохранились существенно хуже.
Что уцелело — было раскопано, очищено, иногда реконструировано, и внесено в список культурных ценностей Юнеско. Но уцелело там немного…
В Британии же укрепления разбирались на стройматериалы и разрушались в ходе различных войн не так интенсивно, благодаря чему, хоть и заметно обветшав, дожили до нашего времени.
Что же представляла собой эта римская стена в Британии? И почему их было две?
Укреплением северной границы на острове римляне занялись около 120 года нашей эры, во время визита в Британию императора Адриана, провозгласившего обеспечение неприкосновенности империи своим божественным долгом — императоры вообще любили объявлять себя божественными, а свои прихоти, прожекты и идеи — повелениями высших сил.
Следует заметить, что на тот момент набеги каледонских племён не были такой уж большой проблемой для римлян (в отличие от периодических мятежей внутри провинции), поэтому конкретные причины строительства остаются не до конца ясными. То ли это действительно была всего лишь императорская прихоть, то ли стремление зримо продемонстрировать «диким варварам» мощь империи.
Строительство было начато в 122 году, продолжалось шесть лет и велось с чисто римскими размахом и педантичностью. Была воздвигнута стена длиной 117 километров и высотой в среднем 4,5 метра. Примерно через каждую милю в стене был воздвигнут небольшой форт для гарнизона, а между ними с интервалом около полукилометра — дозорные башни.
Основным материалом для вала служил камень, но в западной части и вдоль побережья залива Солуэй-Фёрт стену строили из торфяных блоков: в округе не было доступного для строительства камня, а организовать подвоз необходимого для стены количества стройматериалов через незаселённую и лишённую дорог местность не осилили даже римляне. Поэтому из камня здесь построили только форты.
Оборонительная линия включала, кроме самой стены, ещё и параллельную ей дорогу, несколько валов и рвы:
Позднее торфяную часть стены постепенно заменили на каменную.
Профункционировала стена довольно недолго. Уже в 142 году, менее чем через двадцать лет, гарнизоны с неё были сняты, а укрепления заброшены из-за начала строительства севернее новой линии укреплений — стены Антонина.
Эта фортификация пересекала остров в наиболее узком месте — между заливами Фёрт-оф-Форт и Фёрт-оф-Клайд. Грубо говоря — от Глазго до Эдинбурга. В отличие от Адриана, император Антонин Пий никогда не посещал стену собственного имени, так что строительство велось медленнее и заняло целых двенадцать лет. Да и в целом новое укрепление было менее пафосным и более практичным: оно представляло собой вал из торфа, выстроенный на каменном фундаменте и также снабжённый рвами, фортами и наблюдательными башнями.
Впрочем, и оно функционировало недолго. В 162 году, всего через восемь лет после завершения постройки, римляне оставили вал и отступили обратно к более капитальной стене Адриана. В 197 году император Септимий Север попытался вернуться к северной линии границы и восстановить обветшавшую Антонинову стену, но идею довольно быстро забросили.
Таким образом, реальной северной границей Британии на несколько столетий оказалась именно стена Адриана. Она заметно уступала своему вестеросскому аналогу и по размерам, и по волшебности. Тем не менее, с точки зрения античности это несомненно было выдающееся сооружение — шедевр технологии и логистики.
Здесь следует заметить, что собственно сама стена не была единственной и даже главной частью римской пограничной системы. Ибо упиралась она примерно в ту же проблему, что и Стена Вестероса — нехватку гарнизонов.
Подробности службы легионеров известны нам не слишком хорошо — документов об этом практически не сохранилось, так что о деталях приходится в основном гадать. Тем не менее, сохранившиеся данные инспекции крепостных гарнизонов чуть более раннего времени (начала II века н. э.) рисуют довольно унылую картину полупустых укреплений: в лучшем случае в крепостях имелось две трети от положенных по штату сил.
Но даже при полной укомплектованности обеспечить постоянное и круглосуточное патрулирование стены римлянам было сложно. Тем более, что для её преодоления пиктам, в отличие от Джона Сноу, не требовалось альпинистское оборудование — вполне хватило бы садовой лестницы.
Не слишком хорошо стена была приспособлена и к отражению решительного штурма, в духе предпринятого Мансом: рассеянные вдоль всей стены небольшие гарнизоны были бессильны противостоять большой армии. Основное её назначение — своевременно обнаружить следы перехода границы малыми группами и, что особенно важно, не дать рейдерам уйти с добычей обратно. Одно дело небольшому отряду под покровом темноты перелезть через неохраняемую часть стены, и совсем другое — перетащить через неё награбленное (особенно угнанный скот), да ещё и уходя от погони. Так что ключевая задача стены — это в первую очередь защитить римскую землю от мелких набегов и грабежей, не дав небольшим отрядам и бандам прорваться достаточно глубоко на римскую территорию, а если это произойдёт — то перехватить их на обратном пути, отбив пленных.
История стены Адриана заканчивается более или менее вместе с историей римской Британии. В 410 году правительство в Риме сочло удержание провинции более нерациональным и просто эвакуировало с острова все войска и всех пожелавших уехать вместе с ними. Британия была брошена на произвол судьбы. Собственно процесс эвакуации (местами переходивший в паническое бегство) начался ещё за двадцать лет до того, и стена Адриана была оставлена ориентировочно в 401 году.
410 год же вошёл в историю «рескриптом Гонория»: когда жители римской Британии обратились к одноимённому императору за защитой, тот издал официальный указ, сводившийся в целом к тезису «спасение утопающих — дело рук самих утопающих» — официально объявил, что империя не будет защищать британцев, пусть обороняются сами. Учитывая, что ровно в этот же самый год, впервые после истории с галлами и гусями, Рим был взят и разграблен вражеской армией — войском готского короля Алариха, — понять императора в чём-то можно…
Тем не менее, как предполагают археологи, какое-то время стена Адриана (или её отдельные участки) ещё функционировала — видимо, силами оставшихся гарнизонов или местных властей. Однако уже в VIII веке выломанные из неё фрагменты были использованы при строительстве монастыря в Монквермуте — как и многие (если не все) древнеримские сооружения, стена на долгие столетия стала для местных жителей каменоломней и складом бесплатного строительного материала.
Следует отметить, что идея возведения стен не умерла в Британии вместе с Римской империй. В конце VIII века король англо-саксонского королевства Мерсия по имени Оффа распорядился воздвигнуть вал вдоль границы своих владений с Уэльсом. Впрочем, масштабы этой фортификации были, прямо скажем, далеко не римские:
Но всё равно, учитывая длину вала, сооружение получилось внушительное.
Правда, не исключено, что во многих местах строители Оффы не столько построили что-то новое, сколько обновили валы более ранние: радиоуглеродные датировки показали, что по крайней мере в Шропшире первоначальные валы были насыпаны около 445 года нашей эры, то есть ещё до прихода англо-саксов. Высказываются и подозрения, что исходно вал простирался отнюдь не «от моря и до моря», а был существенно более коротким — около ста километров. Точно сказать сложно, ибо письменных источников мало, сохранилось укрепление не везде и раскопки велись далеко не на каждом его участке.
Вообще, древних валов в Европе достаточно много, но по поводу времени их постройки и авторства обычно имеются бо́льшие или меньшие сомнения. Нельзя лишь отрицать, что идея «поставить большой забор», чтобы отгородиться от врага, человеку определённо свойственна. Одна китайская стена чего стоит.
Однако, что мы всё время о стенах да о стенах. Главное — люди. Стена хоть и волшебна, но без Дозора она не более чем много-много скреплённого магией льда.
И если на идею Стены Мартина вдохновил вал Адриана, то идея Ночного Дозора определённо имеет несколько иные корни. Римские стены охранялись обычными легионерами, не составлявшими особый орден, имевшими жён и детей и более чем активно и регулярно участвовавшими в мятежах и переворотах, сотрясавших Римскую империю.
Куда более вероятным прототипом для Дозора могли послужить духовно-рыцарские ордена средневековья, возникшие в Палестине в эпоху Крестовых походов.
Несколько благородных рыцарей, людей истинно верующих и богобоязненных, выразили желание жить в строгости и послушании, навсегда отказаться от своих владений и, предав себя в руки верховного владыки церкви, стать членами монашеского ордена. Среди них первыми и наиболее знаменитыми были Гуго де Пейн и Годфруа де Сент-Омер. Поскольку у братства не было пока ни своего храма, ни жилища, король предоставил им временное убежище у себя во дворце, построенном на южном склоне Храмовой горы.
Так пишет об основании ордена Тамплиеров Вильгельм Тирский — летописец и историк XII века.
Возникнув как обычные монашеские ордена, рыцарские ордена, тем не менее, достаточно быстро обрели военизированный характер, включавший также задачи охраны паломников и церковных владений на Святой Земле.
Впрочем, с этой параллелью тоже не всё гладко. Если замкнутость, принятие обетов, в том числе безбрачия и бедности, равно как и служение некоей высшей цели у духовно-рыцарских орденов с Ночным Дозором общие, то практика комплектования последнего преступниками и всяческим отребьем аналогов не находит. Ордена были именно рыцарскими, то есть предполагали достаточно высокий статус своих членов, и абы кого туда не брали, не говоря уже об отсылке в них маньяков и явных висельников. Полноправными братьями там становились только дворяне, а люди попроще занимали преимущественно посты слуг и оруженосцев — «сержантов».
А вот организационная структура Дозора (стюарды, начальники замков, лорды-коммандеры) — это как раз орденское. В них тоже существовала разветвлённая система званий и должностей, включавшая командиров разных рангов, наместников замков и территориальных отделений, хозяйственников и так далее. Даже не сражающиеся монахи орденов имеют свой аналог в лице мейстеров. Однако общая атмосфера в орденах была совсем иной, чем в Дозоре: они всегда оставались достаточно привилегированными и аристократическими организациями, не брезговавшими также финансовой и экономической деятельностью (тамплиеры в какой-то момент стали одной из крупнейших кредитных организаций Европы). Ордена владели огромным имуществом, состоявшим из пожертвований как членов ордена, так и влиятельных покровителей (многие короли дарили орденам земли и замки), а иногда даже становились самостоятельными государствами — как Тевтонский или Мальтийский ордена.
Всё это достаточно далеко от быта и нравов Ночного Дозора, где в основном служили приговорённые к казни преступники, неудавшиеся придворные интриганы и отосланные куда подальше неудобные наследники.
Вообще, идея комплектовать войска или военизированные организации отбросами общества встречалась достаточно редко: это не совсем те люди, которым хочется доверить свою защиту. Впрочем, в Китае существовала поговорка (иногда приписываемая Конфуцию): «Из хорошего железа не делают гвоздей, из хороших людей не делают солдат». Но это обусловлено во многом тем, что военная служба в Китае исторически не была престижной — карьера гражданского чиновника всегда стояла выше военной, а уж в рядовые солдаты часто старались брать разве что тех, кто нигде больше не смог пригодиться. Во многом поэтому китайцы в течение почти всей своей многотысячелетней истории охотно принимали на службу различных «варваров», и вооружённые силы Срединной Империи в отдельные периоды состояли наполовину и больше из представителей различных соседних племён и народностей.
Собственно же китайская армия изначально формировалась за счёт системы военных поселений — фубин. Жившие там крестьяне получали налоговые льготы в обмен на необходимость нести службу в случае войны. В эпоху империи Тан была предпринята попытка создания постоянной армии за счёт формирования профессионального военного сословия, где военная служба переходила бы по наследству, а система фубин была постепенно упразднена. Однако эта армия в итоге оказалась чрезмерно склонной к мятежам и плохо контролируемой двором, а генералы превратились фактически в самостоятельных князьков, имевших собственные дружины и воевавших с центральной властью и друг с другом. Поэтому при династии Сун вернулись к комплектации армии простолюдинами, но без организации военных поселений — преимущественно нанимая их с выплатой жалования. При этом армия зачастую рассматривалась как средство борьбы с перенаселением и безработицей — туда собирали «лишних людей» и даже амнистированных преступников, чтобы те не бунтовали от голода и не разбойничали на дорогах. Армия получилась огромной, дорогостоящей в содержании, но не слишком боеспособной — сказывался недостаток хорошей конницы, способной противостоять кочевникам. Да и склонности к бунтам, равно как и к разбою на больших дорогах (благо оружие под рукой), это ничуть не убавило.
Впрочем, не думаю, что именно особенности формирования китайских средневековых армий могли быть прототипом Ночного Дозора. Куда более традиционными примерами «уголовных» организаций принято считать прусскую армию и британский флот XVIII века — the sea and gallows refuses none (виселица и море каждого примут), как писал Мелвилл. Впрочем, интриганов и наследников мы и здесь не найдём.
Европейские армии и флоты этого периода традиционно формировались путём вольного найма добровольцев. Но рост государств и укрепление власти абсолютных монархов требовали всё бо́льших и, что хуже, постоянных армий. Если в XVII веке армия нанималась, грубо говоря, под конкретную войну, что, с одной стороны, уменьшало расходы казны на её содержание, а с другой — увеличивало количество добровольцев, желавших подзаработать за счёт военной добычи и грабежа, то переход к регулярным армиям всё изменил. Теперь солдата ждали не рискованные, но оплачиваемые военные кампании, заодно позволявшие разжиться за счёт мародёрства и грабежа, а постоянная и весьма тяжёлая служба.
В общем, проблема поиска рекрутов стала непрекращающейся головной болью для любой армии. Для Пруссии, где армия служила единственным гарантом собственной независимости (страна была небольшой, лишённой удобных естественных препятствий на границах и окружённой сильными и воинственными соседями), боль была особенно сильной. Аналогично и с британским флотом, который постепенно становился самым большим в мире.
В этой ситуации требования к желающим служить добровольцам снижались, а на ситуацию, когда эти добровольцы попадали на службу, скажем так, не совсем добровольно, смотрели сквозь пальцы. Однако и здесь массового притока уголовников всё же не было. Скорее, можно говорить о насильственной вербовке бедняков, которых обманом или силой заставляли подписывать контракты. Всё это порождало совершенно вопиющие злоупотребления.
Офицеры хватали подходящих людей где попало и принуждали их побоями записываться в рекруты. Или же поручалось местным властям поставлять в полки известное число людей из своего округа. Произвол оскорблял всякое чувство справедливости и наносил страшный вред стране. Естественными последствиями являлись злоупотребления и взяточничество. Офицеры и полковники пользовались своим правом набирать рекрутов для вымогательства и снова отпускали набранных за взятку.
Особого желания служить эти люди, вполне ожидаемо, не демонстрировали, что и порождало необходимость жестокой палочной дисциплины, с суровыми телесными наказаниями за малейшие проступки, и постоянной борьбы с дезертирством. Флоту было проще: в море с корабля не убежишь, а в порту ненадёжных людей на берег можно не отпускать. Что до прусской армии, то там существовало вполне официальное предписание, требовавшее по возможности в лесах лагерем не становиться, а при движении по лесистой и пересечённой местности — конвоировать пехоту гусарской кавалерией на предмет отлова разбегающихся солдат. Для офицеров же выпускались циркуляры подобного, например, содержания:
Поколику Его Королевское Величество изволили также усмотреть, что большинство офицеров в их гарнизонах предаются толикой лености и даже не ознакомились с окружающей их гарнизон местностью, что, однако, знать каждому офицеру весьма полезно на случай его пошлют в розыск за дезертиром, Его Королевское Величество повелеть соизволили командирам полков разрешать отпуска офицерам, примерно на один день, дабы они ознакомились с пересеченной местностью и точно изучали все теснины и узкие, пролегающие в выемках дороги и т. п., что должно иметь место во всех гарнизонах всякий раз, как полки меняют свои квартиры.
Ситуацию усугубляло то, что значительная часть состоятельных граждан была в принципе избавлена от принуждения к военной службе. Господствовало мнение, что горожане, торговцы и другие подобные категории людей больше пользы принесут государству своим трудом, нежели военной службой. А основной вербовочный контингент составляли именно социальные низы.
Однако и это не совсем то, что мы видим в Ночном Дозоре, который по идее комплектации напоминает скорее нечто тюремно-каторжное, в духе отсылки британских преступников в Австралию, нежели какую-либо реальную военную структуру в истории. Впрочем один близкий аналог все же есть. Ну, точнее, аналог репутации. Речь о Légion Étrangère — французском Иностранном легионе.
Создан он был королём Луи-Филиппом в 1831 году на основе того, что ещё оставалось от старых иностранных полков французской армии (ирландских, швейцарских и немецких), воевавших за роялистов и затем вошедших в армию восстановленных на престоле Бурбонов, и предназначался для завоевания Алжира. Одной из причин его создания стало желание монарха сплавить куда-нибудь подальше скопившуюся в Париже массу «нежелательных иностранцев» — различных иммигрантов со всей Европы, как правило не имевших работы и особого желания ею заниматься. Посему практически тут же был принят закон, по которому легион мог использоваться только за пределами Франции. Идея заключалась в том, чтобы убить сразу двух зайцев: получить войска для колониальной войны и одновременно избавиться от не слишком законопослушных обитателей страны. По этой же причине кроме иностранцев в легион набирали и французов, имевших те или иные проблемы с законом. Согласно традиции, прошлым желавшего поступить на службу добровольца принципиально не интересовались, и даже настоящего имени его не спрашивали.
В дальнейшем ситуация несколько изменилась, но в целом традиции легион сохранил. Однако и он не оказывается точной копией Ночного Дозора: принудительно туда никого не отправляли. Так что придётся всё же признать, что полных аналогов описанного Мартином ордена хранителей Стены мне в истории отыскать не удалось.
Подводя итоги, могу сказать, что хотя прототипы мартиновских образов и видны, но авторские талант и воображение успешно превращают их в нечто совершенно новое и оригинальное.
Стена — отнюдь не вал Адриана, а Ночной Дозор — не Мальтийский орден и не Иностранный легион. С другой стороны, всегда интересно видеть корни тех или иных образов и следить за их развитием.