В конце прошлой недели Джордж Мартин прибыл в Европу, где у него запланировано несколько встреч с читателями и поклонниками. На встрече в Гамбурге 21 июня побывали наши друзья с Хеннет-Аннун.ру, и благодаря ним мы с вами можем прочесть отчет со встречи и расшифровку часового разговора писателя с немецким литературным критиком Денисом Шеком о своем прошлом, о кризисе научной фантастики, о том, как влияют деньги на его жизнь, и о том, почему драконы — крутые.
— Добрый вечер, дамы и господа. Когда я был маленьким, я обожал истории про «столик, накройся», про семимильные сапоги и про волшебное зеркало. Они рассказывали нам о персонажах, которых я никогда не забуду: Золушке, Румпельштильцхене, Коте в сапогах… Некоторые фразы из них я буду помнить до самой смерти: «Кто хлебал из моей чашки?», «Всё это лучше смерти будет», «Нынче пеку, завтра пиво варю, у королевы дитя отберу…». Эти истории — сказки, а собрали и записали их братья Гримм. Прошло 50 лет. Теперь я читаю истории о Железном Троне, о Ночном Дозоре, о Красной Свадьбе. Они рассказывают о таких персонажах, как Тирион Ланнистер, Бриенна из Тарта или Безликий [вероятно, подразумевается Якен Хгар или Добрый Человек — прим. 7kingdoms.ru]. И я ловлю себя на том, что произношу фразы: «Ланнистеры всегда платят свои долги», «Валар моргулис», «Все люди смертны» и «Зима близко». Эти истории называются «Песнь Льда и Пламени», а написал их человек, родившийся в 1948 году в Бейонне, Нью-Джерси: Джордж Р. Р. Мартин. Дамы и господа, пожалуйста, поприветствуйте со мной в Германии, на родине братьев Гримм, автора «Песни Льда и Пламени», Джорджа Р. Р. Мартина! (входит Мартин) Что же вас сегодня ожидает: мы с Джорджем Мартином немного пообщаемся, я постараюсь переводить вам его ответы. Кроме того, у меня для вас сюрприз: Джордж Мартин прочитает вам кое-что, а что именно, он сам объявит. А теперь — здравствуйте, мистер Мартин!
— Привет!
— Я слышал, что вы уже осмотрели Гамбург с Сибел Кекилли [Шая], присутствующей сегодня здесь?
— Да, это так! Она немного показала мне город. Несколько месяцев назад Сибел гостила в штате Нью-Мексико, где мы вдвоем участвовали в передаче «В ночь». Я познакомил ее с местным «чили кэсадо» и коктейлями «маргаритас», так что теперь она оказала ответную услугу и немного показала мне Гамбург.
— Что же она вам показала? Вы попробовали турецкую кухню?
—Пробовали! Еще мы плавали на катере по каналам, видели старинный туннель под рекой; кажется, 1907 года строительства — старше, чем туннели в Нью-Джерси (смех в зале). Так что это было круто. А вчера я был в музее миниатюр, было здорово.
— Вы и сами коллекционер. Когда я был у вас в офисе в Санта-Фе, я видел огромное количество фигурок, которые вы собрали. Ваша коллекция отчасти напоминает автора и его персонажей, над которыми он безраздельно владеет.
— Да, тело старика, но внутри него до сих пор сидит 12-летний мальчик. Я коллекционирую игрушки, миниатюры, игрушечные замки. Я воссоздаю мир средневековья в своей библиотеке и в офисе. Мои миниатюры, правда, крупнее, чем те, что в вашем музее, у вас они и впрямь микроскопические, а у меня — примерно такого размера (показывает).
— В Америке просто всё большое, даже миниатюры!
— Именно.
— Насколько я помню, у вас даже есть доля в фирме «Шляйх», что производит эти фигурки?
— Не только. Я также в доле в фирмах «Хауссер Эластолин» и их наследниках «Прайзер Эластолин», выпускавших эластолиновые фигурки. Они выпускали миниатюры из серии «Принц Вэлиант» в 1950-х: норманнов, саксонцев. Они замечательные, особенно из классической серии.
— Вы как-то рассказывали, что ваш первый набор фигурок состоял из инопланетян. Причем не привязанных к какой-то серии.
— Да! У меня они все еще есть. Они не такие, как те, что я начал собирать взрослым, эти фигурки у меня еще с детства. В 50-х годах фирма «Миллер» выпускала и продавала их в магазинах по 15 центов за штуку. Человек-змей, паукообразный человек, двухголовые роботы, всякие странные существа с какой-то планеты. Я купил их все и выдумывал для них разные истории. В моем представлении они были космическими пиратами. Знаете, в те дни… эти фигурки не были привязаны к какому-то фильму или телесериалу. Так что для них не существовало готовой истории, как в «Звездном пути» или «Звездных войнах». Это были просто инопланетяне, и для них нужно было выдумывать собственные истории, что я и делал. Так что мои первые истории были об этих маленьких инопланетных фигурках. Я помню, в наборе был маленький желтый человечек, державший в руке какое-то оружие. Оно не походило на пистолет, и я все никак не мог придумать, что это может быть за оружие. В конце концов, я решил, что это дрель! А что он делает с дрелью? Он пытает ей других, сверлит им головы! Так что уже в восемь лет я был кровожадным.
— Кстати, о кровожадности. Маленький Джордж подрастал в Бейонне, где есть военная база. В вашем детстве, наверное, было полным-полно историй о Второй мировой войне против Германии и Гитлера. Какое у вас было представление о Германии, что вы ассоциировали с этой страной?
— Да, я родился в 1948 году, а Вторая мировая закончилась в 1945-м, так что я из того поколения «бэби-бумеров». Мой отец служил во время Второй мировой, но в Италии. Он был в тех войсках, что высадились в Северной Африке и сражались на Сицилии и в Италии. Так что истории, которые он мне рассказывал, были о тех местах. Но это случалось не часто, он не любил говорить о войне. Так что мое представление о Второй мировой сложилось не по рассказам отца, а по фильмам и телевидению, а когда я подрос — по исторической литературе.
— Ваш отец вообще очень таинственный человек: я слышал, что он вернулся с войны с десятью тысячами долларов в кармане и огромным сапфиром? Это же прямо-таки сюжет для романа!
— Это так! Мой отец был страстным игроком. И хорошим. Он хорошо играл в карты, и еще лучше — в кости. Знаете такую игру в кости, «крэпс»? Не знаю, играют ли в нее в Германии, но она популярна в Америке. В ней кидаешь кости и надеешься выкинуть нужное число.
— Отсюда произошел и термин «high roller» (крупный игрок).
— Верно. В нее играют несколько человек. Один кидает кости, и делает ставку на выигрыш — он должен выиграть очко, иначе проиграет. Остальные игроки могут делать ставку, что да, кидающий выиграет очко, или же — нет, он проиграет. Таким образом, можно ставить «за» или «против» игрока. Чисто психологически большинство предпочитает ставить «за». Но теория вероятности «против». По статистике тот, кто бросает кости — проигрывает. И мой отец довольно рано это понял и всю свою службу в армии ставил «против». Домой он действительно вернулся с десятью тысячей долларов и большим сапфиром. Эта сумма в 1945 году была большой. Так что, когда он вернулся с войны, он не работал несколько лет, просто жил на эти деньги. Хороший игрок, но плохой инвестор: он мог бы купить себе дом, машину, да целых пять машин, если брать цены тех времен. Но нет: он просто ходил по барам, играл в азартные игры и развлекался. В конце концов, деньги кончились, и ему пришлось искать работу. Тогда-то он и познакомился с моей матерью, а она сказала: «Почему я не встретила тебя, когда у тебя еще остались деньги?» (смех в зале) Не скажу, чтобы мы бедствовали, да и кое-что у нас осталось — сапфир отец вправил в обручальное кольцо матери.
— Но ваше детство прошло в бедности: вы выросли в муниципальном многоквартирном комплексе. Это звучит жутковато.
— Да, я рос в муниципальном квартирном комплексе для бедных. После Второй мировой в Америке сильно не хватало жилья, и правительство пыталось создать жилплощадь для бедных. Поэтому по всей стране настроили таких комплексов — мы называем их «projects». Некоторые были неплохи, но вот например в Чикаго — просто ужасны. Наш дом в Бейонне был вполне приятным. Но это правда, деньги у нас особо не водились. Мой отец нашел работу на военной базе, когда я был совсем маленьким, но вскоре потерял ее и остался без работы на два года. Потом он пошел портовым грузчиком. Правда, даже на этой профсоюзной работе он трудился не постоянно: каждый день он шел в доки, как в фильме «В порту», а его могли нанять на этот день или нет. Я видел, как он уходил на рассвете, а потом, когда я вставал завтракать, — уже возвращался обратно: сегодня его не наняли, а значит, сегодня денег не будет. Постепенно он добился того, что его стали нанимать все чаще, и мы выкарабкались из бедности. Впрочем, первые восемнадцать лет своей жизни я прожил вот так.
—Я упомянул, что вырос на немецких сказках братьев Гримм. А какие истории читали вы в детстве? У вас дома была литература?
— Ну, мама читала книги, в основном, бестселлеры, меня такое не очень интересовало. Я предпочитал комиксы. На них и вырос. Когда я был маленьким, читал комиксы Диснея — про Дональда Дака, дядюшку Скруджа, Микки Мауса. А еще я читал про супергероев: Бэтмена, Супермена и других героев тех времен — Человека с Марса, Аквамена. Все это были комиксы DC: в 50-х годах только они выпускали комиксы про супергероев, до тех пор, пока не появился Marvel в 60-х. В ту пору я собрал уже обширную коллекцию, и в эпоху Marvel вступил с самого ее начала. Я всегда любил комиксы про супергероев, а теперь и сам выпустил «Дикие карты» — это моя собственная версия историй о супергероях. Еще с тех времен, когда мне было 10 лет, я мечтал написать что-то в этом духе.
— Разрешите процитировать одну из ваших самых ранних опубликованных работ: письмо в комиксовый журнал, а именно «Фантастическая четверка, издание №17», а письмо — Стэну Ли и Джеку Кирби, автору и художнику: «Фантастическая четверка №17 была лучшей из лучших. Даже сейчас я сижу в восторге, пытаясь сделать невозможное — описать это. Это было колоссально, совершенно потрясающе, запредельно! Не могу представить себе, как вы вставили столько действия в настолько малое количество страниц». Звучит, прямо как описание «Песни Льда и Пламени»!
— Комиксы Marvel были замечательными, тогда это была революция. Я до сих пор удивляюсь достижениям Стэна Ли, созданным им сюжетам и персонажам. Он сделал революцию в этом виде искусства, и последствия мы видим до сих пор. К несчастью, чуть далее в этом письме я использовал выражение «клянусь гумбо» (by gumbo) — и, конечно же, кто-то в моей школе наткнулся на него. Этой фразой меня мучили в школе следующие лет пять: подходили в коридоре и истошно вопили: «By gumbo! By gumbo!»
— Много ли у вас было детских друзей, с которыми вы могли бы разделить страсть к фантастике и комиксам?
— У меня было несколько друзей, но я бы сказал, что в нашей группе именно я был самым большим фанатом комиксов. У меня были друзья из начальной школы, увлекающиеся чем-то из того, что интересовало меня: фантастическими сериалами, шахматами. Конечно, тогда это не было так популярно, как сегодня. Я хочу сказать, мы победили. В те дни мы считались фриками, ботанами, странными детьми, изгоями. А теперь мы правим миром! (смех в зале)
— Вернемся к вопросу финансов. Говорят, что один из самых знаменитых диалогов в американской литературе произошел между Ф. Скоттом Фицджеральдом и Эрнестом Хемингуэем: речь шла о деньгах. Ф. Скотт Фицджеральд сказал: «Богатые отличаются от нас», а Хемингуэй ответил ему: «Да. У них больше денег». Это очень меткое описание их мировоззрений. Чью сторону вы бы приняли?
— Как писателя, я предпочитаю Фицджеральда. Но по-моему, в этом споре прав Хемингуэй. Мне кажется, Фицджеральд сам стремился присоединиться к высшему классу: учась в Принстоне [престижном университете], он не принадлежал к высшему классу, который там «правил», поэтому его не принимали в определенные клубы и всегда смотрели на него свысока. Он стремился совершить этот переход, попасть в аристократию, наделенную деньгами. Мнение Хемингуэя на этот счет куда циничнее.
— Определенно, вы сделали отличную писательскую карьеру: вы очень успешны, а в последнее время — и в коммерческом плане. Как это сказалось на вас?
— У меня теперь больше денег (смех в зале). Знаете, у меня теперь очень много читателей, и мне это приятно как писателю: делиться с таким широким кругом. И, шутки в сторону, коммерческая сторона вопроса — это тоже очень здорово. Но не сказал бы, что эта сторона сильно на мне сказалась: моя жизнь такая же, как и десять-двадцать лет назад. Я до сих пор живу в том же доме, который купил в 1983 году. Правда, к нему еще прикупил дом через дорогу — под офис (смех в зале).
— Слышал, что еще и третий — под библиотеку.
— Верно (смех в зале). Но вот что действительно изменилось в последние годы — это статус знаменитости, все из-за телесериала. Насчет этого у меня смешанные чувства, потому что это повлияло на мой образ жизни: с одной стороны, иметь поклонников — это здорово, и я люблю встречи с ними. 99% из них очень милые! Но их так много! Мне теперь сложно появляться на публике. Если я иду по аэропорту, меня каждые пару метров останавливают и просят селфи. Когда я ем в ресторане, ко мне постоянно подходят. И каждый из них сам по себе очень мил, но… это ведь невозможно отключить! И это заставляет меня призадуматься… ведь есть знаменитости куда более известные, чем я, кинозвезды, например. Их лица знают все. И неудивительно, что эти люди постоянно окружены секьюрити, что их никогда не увидишь на публике, кроме как в редких особых случаях. Это не тот стиль жизни, который я бы желал для себя, но мне кажется, что существующая реальность меня все больше туда затягивает. Это из числа тех проблем, которую желали бы иметь 99,9% всех остальных людей, так что не буду жаловаться. Да и потом, к этому прилагаются приятные бонусы, даже отличные бонусы, и я ими наслаждаюсь. Но все это не работа, которая только и имеет значение — писать книги и стараться сделать это как можно лучше. Это сложная задача, она не зависит от того, сколько тебя читают — 10 миллионов или 10 человек. Когда я писал книги, выходившие тиражами 5000 экземпляров, я так же, как и сейчас, корпел над каждым предложением, над каждым словом, над следующим сюжетным поворотом, над тем, как вдохнуть в персонажей жизнь… Работа не меняется. Меняются вещи, окружающие работу.
— Давайте теперь немного поговорим о вашей работе. В одном из сборников ваших старых рассказов я наткнулся на одну из моих любимых историй тех времен, когда я был поклонником научной фантастики: «Путь креста и дракона». Этот рассказ выиграл в несколько наград…
— Премию Хьюго.
— Самую престижную награду в научной фантастике.
— Это было в 1980 году. Я в том году впервые в жизни выиграл две премии Хьюго сразу. Я очень хорошо помню этот вечер в Бостоне. Я выиграл премию за «Путь креста и дракона», как за лучший короткий рассказ, вылез из кресла, принял награду, сошел со сцены и только сел обратно, как объявили, что я выиграл еще одну — за повесть «Песчаные короли». Мне пришлось снова вылезать из кресла, подниматься на сцену… это впечатление, которого немногие удостоились, и вряд ли оно повторится. Это был один из самых захватывающих моментов в моей жизни.
— В этом рассказе есть одна примечательная фраза. Сюжет — о межзвездном Великом Инквизиторе от католической церкви, распространившейся на многих планетах. Там есть инквизиция, которая охотится на еретиков. Фраза звучит так: «Эпизод этот иллюстрировала великолепная картина. Иуда в темной пещере, с горящими глазами, взмахивает раскаленным добела бичом, не подпуская к себе громадного золотисто-зеленого дракона. Под мышкой у него корзина, крышка чуть сдвинута, из нее торчат головки трех только что вылупившихся из яиц дракончиков». Вы уже с самого начала увлекались драконами!
— Драконы — крутые! (взрыв смеха в зале)
— Что же их делает такими?
— Не знаю… что делает драконов крутыми? Когда я был маленьким, у меня были не только инопланетяне, но еще и пластиковые динозавры. А динозавры — крутые (смех в зале). Драконы же — это огнедышащие динозавры с крыльями, что только повышает уровень крутости (смех в зале). И что интересно — самые разные культуры по всей земле имеют свои легенды о драконах. Конечно, китайские драконы в корне отличаются от западных, но даже между ними есть некоторое сходство. Я не перестаю задумываться: что, если драконы вдохновлены динозаврами? Возможно, наши предки наткнулись в полях на кости динозавров и сочинили все эти легенды о драконах.
— Ваш коллега, Г. К. Честертон, сказал: «Истории про драконов более чем правдивы: не только потому, что они рассказывают нам о том, что драконы существуют, но и потому, что они рассказывают, что драконов можно победить.» Это тоже напоминает краткое содержание «Песни Льда и Пламени».
— Хм, не уверен, что Дени с этим согласилась бы (смех в зале). Поживем — увидим.
— Я даже не буду пытаться выцарапать из вас подробности о сюжете будущих книг! Но в вашем мире драконы — в некотором роде супероружие. Ядерные бомбы Вестероса.
— Это так, да. Ядерное оружие. Вот эта книга, которую вы сейчас держите — вот эта, большая, «Мир Льда и Пламени», я писал ее вместе с Элио Гарсией и Линдой Антонссон. Там отличные иллюстрации. Это история и легенды всего Вестероса, в том числе и о королях Таргариенах в те времена, когда у них были драконы. Там много есть про силу драконов и про то, как тяжело их убить. Таргариены владели драконами на протяжении 150 лет, но во время великой гражданской войны, Танца драконов, они были у обеих сторон, и погибло их очень много, потому что они все-таки не непобедимы, и не бессмертны. Их трудно убить, но это возможно. И, разумеется, они могут убить друг друга. Так что там это все есть. Предвосхищает ли это основные события в цикле… будущее покажет.
— Что вас привлекает в жанре фэнтези и научной фантастики? Ведь вы бы могли писать и про дисфункцию эрекции, про налогообложение — короче, для мейнстрима (смех в зале).
— Знаете, я не знаю. Мои отношения с этим жанром зародились с детства. Я всегда много читал, и от комиксов перешел к настоящим книгам. Первой книгой в жанре научной фантастики, которую я прочел, был роман Роберта Хайнлайна: «Имею скафандр — готов путешествовать», один из его молодежных романов, написанных в 1950-х. И я подсел на этот жанр, перестал тратить карманные деньги на комиксы и стал покупать научную фантастику. Тогда было мало фэнтези, в 50-60-х в основном была научная фантастика. Почему я ее так любил? Возможно, в ответ на мой образ жизни: денег не было, и мы никуда не путешествовали. Я жил на Первой улице в Бейонне, Нью-Джерси, и ходил в школу на Пятой улице. У нас даже не было машины. Так что мой мир ограничивался пятью кварталами — от Первой до Пятой улицы. Этот мир я знал очень хорошо, а то, что за его пределами — очень плохо. Раз в году мы на автобусе отправлялись в Нью-Йорк, чтобы посмотреть на Санта-Клауса в магазине «Macy’s» и на рождественское представление в «Radio City Music Hall», а потом поужинать в автоматическом ресторане. Вот и все. А в книгах я мог отправляться в разные места на нашей планете: в Шанхай, в Африку, в Европу… а еще на Марс, в Средиземье — во все эти удивительные места. Я мечтал выбраться за границы своих пяти кварталов.
— В этом плане дракон дает обширные возможности — в фэнтези это аналог ракеты. Не будем углубляться в психоанализ… (смех в зале).
— Любовь к супергероям родом оттуда же. Супергерои — реализация фантазий о власти. Я всегда хотел быть Зеленым Фонарем. Он нашел волшебное кольцо и мог делать с его помощью все, что хочет. Я не хотел быть Бэтменом: ему постоянно нужно было тренироваться, делать физические упражнения (взрыв смеха в зале). Я думал, если я найду это кольцо — то дело в шляпе, я обрету могущество. Увы, я его не нашел.
— Зато отыскалось кое-что другое — ваш цикл «Песнь Льда и Пламени». Но мне все еще интересен вопрос власти. Кто сейчас у власти в США, по вашему мнению?
— Это сложный вопрос. По-моему, властью обладают многие. Короля у нас нет, т. е. нет абсолютной власти. К несчастью, наибольшую власть сейчас имеют корпорации. Капитал. Мы движемся все дальше в этом направлении. Деньги всегда имели вес в политике, но текущие законы и постановления Верховного суда показывают: деньги все сильнее влияют на результаты выборов. И это, по-моему, неправильно.
— Имеет ли писатель какую-либо власть в современных США, особенно, если он популярен?
— Знаете, в каких-то рамках да. Не уверен насчет отдельных писателей, но развлекательная индустрия сама по себе определенно влияет на культуру. На людей влияет то, что они читают, то, что они видят в кино и на телевидении. Скажем, за последние пятнадцать-двадцать лет в США произошел огромный сдвиг по отношению к однополым бракам, в восприятии обществом гомосексуалистов и лесбиянок. И мне кажется, отчасти это произошло благодаря кино и телевидению. Был очень успешный комедийный сериал «Уилл и Грэйс», в котором были голубые персонажи. Люди смотрели этот сериал, им нравились персонажи, они видели в них людей и смеялись вместе с ними каждую неделю. Это повлияло на их отношение и в реальной жизни. Не нужны ни нравоучения, ни протесты — просто рассказывай развлекательные истории, и возможно, ты повлияешь на людей. Так что те из нас, кто работает в кино и на телевидении, те, у кого большая зрительская аудитория — они обладают властью изменить образ мыслей. Это не абсолютная власть, мы не диктаторы, мы не можем что-то включать и выключать по собственному капризу. Это процесс убеждения, медленного изменения, занимающего если не поколения, то как минимум годы. Но тем не менее, это — власть (аплодисменты).
Развивая эту мысль: мне кажется, многие из моих собственных взглядов были сформированы в детстве. Не обязательно как конкретные послания. Просто я читал много научной фантастики. И в той фантастике, что я читал, действие происходило через несколько столетий, в будущем. Человечество колонизировало Марс, путешествовало между звездами, встретило инопланетян. И… во многих из этих рассказов человеческая раса описывается объединенной. Там нет американцев, немцев, африканцев, британцев. Все мы были землянами (аплодисменты). Земляне, путешествующие к звездам и сталкивающиеся с инопланетянами. Я рассматривал весь человеческий род как единый народ и надеялся, что когда-нибудь мы преодолеем свои национальные разногласия. Научная фантастика в моей юности всегда несла это послание. В этом плане она была прогрессивной. Возьмите самый первый «Звездный путь» 60-х годов. Это было невиданно: русский на капитанском мостике! В самый разгар холодной войны! Это был русский, и он сидел рядом с потомками американцев. Вместе с азиатом! И черной женщиной!
— Чехов — разве русский? Я думал, он из Чехословакии?
— Определенно, он русский.
— Недавно вы говорили, что вы страдаете от «шока будущего», как его сформулировал Альвин Тофлер: в том смысле, что то будущее, в котором вы живете сейчас — не то будущее, которое вы заказывали. Вы могли бы рассказать поподробнее?
— Это верно. Я в неправильном будущем. Я не хотел быть в будущем с Интернетом, терроризмом и глобальным потеплением… со всей этой хренью. Я хотел быть в будущем с колониями на Марсе, с реактивными рюкзаками и с летающими автомобилями (аплодисменты). Так что заберите назад глобальное потепление и дайте мне мою летающую машину (смех в зале). Собственно, я не хочу, чтобы у вас тоже были летающие машины, а то мы будем постоянно врезаться друг в друга. Я хочу летающую машину только для себя (смех в зале).
— Но серьезно: почему это прогрессивное настроение, это ощущение чуда, присущее научной фантастике 50-х… почему все это скисло? Почему так мало людей верит в светлое будущее?
— Это интересный вопрос, и я не уверен, что у меня есть на него хороший ответ. Знаете, есть фильм «Земля будущего», как раз на эту тему. Этот фильм далек от совершенства, но он заставляет задуматься именно над этим вопросом: «Что случилось со вчерашним завтра? Что случилось с нашей верой в завтрашний день?»
— Вроде, он снят по мотивам графического романа.
— Правда? Не знал. Во всяком случае, в 1950-х, когда я был ребенком, мы не могли дождаться попасть в будущее. Оно должно было быть замечательным, мир — справедливым, и все это было чудом завтрашнего дня. Там должны были быть чудесные чудеса, а жизнь — значительно лучше, чем сегодня. Люди проводили опросы, по которым выходило, что все верят: наши дети будут жить лучше, чем мы, а уж внуки — и подавно. Эта вера исчезла. Если взять текущие опросы, то большинство считает, что их дети будут жить хуже, чем они, а уж внукам вообще придется несладко. И я боюсь, что это так. У нас есть проблемы вроде глобального потепления, над которыми мы вообще не работаем. Есть виновники, которые не готовы даже признать существование проблемы, они отметают научные доводы, идут против науки. Космическая программа, основа всей научной фантастики — заброшена. Когда я был ребенком в 50-х, я мечтал, что когда-нибудь доживу до того, чтобы увидеть, как человек будет ступать по Луне. И я это увидел, в 1960-х и 1970-х. Но я и представить не мог, что человек прекратит летать на Луну. И о том, что мы не полетим на Марс. И как это случилось? Это — политика. Но это еще и отказ от фантастической мечты, с которой я вырос.
— Ваша работа над «Песнью Льда и Пламени» — это попытка снова разжечь это ощущение чуда? Хотя это не мир нашего будущего, скорее, мир, похожий на наше прошлое.
— Да, скорее на прошлое. Я не мыслю в масштабах «пытаться разжечь ощущение чуда», я всего лишь пытаюсь рассказать людям историю о человеческом сердце, находящемся в конфликте с самим собой, — эту фразу я украл у Фолкнера. Я бы сказал, что интересно другое: в 50-60-х годах фантастическая литература, по крайней мере в США, была в основном научной фантастикой. Фэнтези было очень мало. Были перепечатки «Конана-варвара» Роберта Говарда. Потом, конечно, случился Толкин. Тем не менее, господствующим жанром была научная фантастика. Сейчас все по-другому. Сегодня бестселлеры — это книги в жанре фэнтези, они занимают первые места в списках Нью-Йорк Таймс. И часть феномена «земли будущего», о котором мы говорили: люди больше не верят в будущее, они не стремятся к нему, они стремятся к прошлому, к выдуманным вторичным вселенным, наподобие Вестероса, Средиземья Толкина, вселенным Патрика Ротфуса, Джо Аберкромби, желая испытать «ощущение чуда». Когда люди смотрят вперед сейчас, в научную фантастику, они видят одну дистопию, уродливый мир, который становится еще уродливее и ведет к разрушению всего человеческого рода на Земле. Тот оптимизм, когда мы собирались летать между звездами, как в «Звездном пути», пропал. Мы видели, как он пропадал, а читатели обращались к выдуманному прошлому, мирам фэнтези, а не к научной фантастике.
— Раз уж вопросы задает немецкий литературный критик в Гамбурге, следует ожидать, что он спросит подобно Гретхен из Фауста: «Как обстоит с твоею верой в бога?» Вы были воспитаны в католической вере. Но я помню одну вашу знаменитую цитату: «Оставьте себе небеса; когда я умру, я хочу попасть в Средиземье!» (смех в зале)
— Я, собственно, не думаю, что попаду хоть в одно из этих мест (смеется). Я был воспитан в католической вере, но не могу сказать, что у меня когда-либо было глубокое чувство религиозности. Оно мне симпатично. Я уважаю способность в это верить. Возможно, люди становятся счастливее, если верят, что после смерти усядутся на облаке рядом с Иисусом и станут слушать пение ангелов. Но сам я верю в это не больше, чем в то, что Санта-Клаус спустится ко мне через каминную трубу, чтобы положить конфеты в мой чулок. Так что… наша вселенная — удивительное место, но я боюсь, что это всё, что нас ждет (аплодисменты в зале).
— Возможно, пора немного прерваться — ведь вы хотите прочитать нам что-то!
— Буду рад! Перевода, увы, нет — так что, надеюсь, вы хоть немного владеете английским. Это глава из «Ветров зимы». Надо сказать, что «Ветры зимы» — шестая книга в «Песни Льда и Пламени», и я надеюсь, что вы читали предыдущие пять (смех в зале). Здесь будет несколько спойлеров, а также отсылки к предыдущим пяти книгам. Кроме того, если среди зрителей есть те, кто знает сюжет только по сериалу «Игра престолов» HBO — вы будете очень недоумевать! (взрыв хохота в зале) Потому что почти никто из персонажей этой главы не попал в «Игру престолов», но те, кто читал книги, возможно, узнают кое-кого. Итак… (читает главу «Арианна I»). Это было примерно 18 страниц рукописи. Осталось написать еще 14080 страниц — и будет книга (смех в зале).
— У меня еще есть последний вопрос, хотя час уже и поздний: Вы учились на журналиста в университете Чикаго. В то время ваши более состоятельные однокурсники уезжали на лето в Европу, вам же приходилось работать, чтобы зарабатывать себе на учебники.
— Верно! Я работал каждое лето в парке аттракционов «Веселые ведерки»!
— И из тех времен сохранилась одна ваша фраза: «Жизнь задолжала мне юную шведку», так как у всех ваших друзей были подруги-шведки. Теперь после Гамбурга вы отправитесь в Швецию наверстывать упущенное? (смех в зале)
— Заманчивая мысль, но я право не знаю… юным шведкам из моей молодости сейчас уже должно быть за 60. Но — да, в 1960-х, летом, я возвращался в Бейонн и работал на «Веселых ведерках». А мои более состоятельные друзья отправлялись в Европу на самолетах исландской авиакомпании. На ней раньше летали все студенты, потому что это было чертовски дешево, даже несмотря на то, что приходилось ночевать в Рейкьявике. Они прилетали в Европу, ездили по ней автостопом, а потом, осенью, возвращались и рассказывали о своих приключениях — я же работал все лето напролет. Я слышал все их истории о поездках автостопом по Европе, о том, как они останавливались в молодежных хостелах, и о том, как они крутили романы с красивыми блондинками из Швеции. Судя по всему, в конце 60-х в каждом молодежном хостеле обитало огромное количество юных белокурых шведок, которые только и ждали, чтобы замутить роман с американским студентом. Но у меня, к сожалению, никогда не было подобного опыта.
— Тогда я желаю вам наверстать упущенное на вашей поездке в Швецию, и думаю, что все гамбуржцы пожелают вам удачи!
Расшифровка, перевод, фотографии: thehutt (размещено с разрешения)