Слово "дворянин" и стоящая за ним реалия – чисто российский феномен. "Дворяне", как легко заметить из этимологии
wiktionary.org – это первоначально люди из челяди богатого и знатного человека (боярина), его "дворня". В современных ему германских землях, например, ему соответствовало понятие "ministerialis". Слово и, видимо, явление, за ним стоящее, появилось в XII в., но современные коннотации развило сильно позже. Изначально никакого намёка на благородство оно не несло (ни один Рюрикович никогда бы в жизни не назвал себя дворянином), а превращение дворянства в привилегированное и господствующее сословие заняло не одно столетие. По факту, таковым оно стало лишь к середине XVII в. (в 1649 г. "Соборное уложение" закрепило право дворян на вечное владение и бессрочный сыск беглых крестьян). Соответственно, только с этого времени слово "дворянство" в русском языке стали использовать для обозначения похожего аналога в Европе, тем более, что, например, французское второе сословие к этому моменту действительно более или менее соответствовало русскому дворянству (с оговорками, конечно). Употребление же термина "дворянство" (а именно так переводчик работы Флори, Ф.Ф. Нестеров, передаёт французское "noble(s)" и "la noblesse" – и это не его вина, а языковая традиция) по отношению к европейским средневековым реалиям – анахронизм. И уж тем более мы не можем говорить о "мусульманском дворянстве", "византийском дворянстве", "кочевом дворянстве" и тому подобном. Собственно, и слово "Средневековье" я буду употреблять в единственно справедливом, с моей точки зрения, значении – по отношению к вполне к определённой эпохе в истории Западной и Центральной Европы (примерно с конца V по конец XV вв.).
Отвлечёмся от слова "дворянство". Хорошо известно, что в Европе были те, кого мы бы сегодня назвали "аристократией" или "благородными". Поэтому чтобы корректно ответить на Ваш вопрос, следует уточнить: мог ли человек не благородного происхождения стать рыцарем?
Если отвечать коротко – да, но преимущественно в ранний период существования рыцарства.
Для начала нужно понять, что же делало человека "благородным" или "знатным". Вопрос отнюдь не тривиальный, потому что в разную эпоху и в разных обществах на него отвечали по-разному. И здесь как раз уместно обратиться к книге Флори, которую я по случаю с удовольствием перечитал.
В позднеримскую эпоху аристократия, являвшаяся плодом слияния всаднического и сенаторского сословий, не связывала своё положение напрямую с военной службой. В основе их могущества лежали большие земельные владения, финансовое благосостояние и занятие гражданских должностей. В этом смысле она частично наследовала принципы республиканской знати, где "знатность" фамилии определялась в частности числом представителей этого рода на государственных постах (после победы плебеев в борьбе с патрициями, с формальной точки зрения патриции обладали только моральным превосходством, но не юридическим). Чтобы быть "знатным", человек должен был быть "известным", о чём, в частности, свидетельствует лингвистика: слово "nobilis" ("благородный") происходит от того же корня, что и глагол "cognostere" ("знать") – совершенно та же семантика удивительным образом наблюдается и в русском. Но чем ближе к Средним Векам, тем меньше эта новая аристократия стремилась к государственной службе, замыкаясь вместо этого на сельской жизни и локальных интересах. Именно она пополняла высшие эшелоны духовенства. Авторитет военной карьеры тем более падал, чем более варваризировалась армия.
Когда германцы в своей массе хлынули в Империю, в их среде процесс социальной дифференциации зашёл уже достаточно далеко по сравнению с эпохой Тацита (I век н. э.), чтобы возникла своя знать (о чём Флори не упоминает; подозреваю, он не знаком с этой проблематикой или не занимается ею; так, его книга построена исключительно на французском материале с отдельным привлечением немецких, английских и испанских примеров, причём в редких случаях присутствуют явные фактологические ошибки). Это то, что у антропологов называется "родоплеменной" знатью/аристократией. Крайне трудно дать однозначное определение этому явлению, но его существование подтверждается неодинаковыми вергельдами (значение см. здесь
wikipedia.org) за различные группы людей в германских "правдах", то есть судебниках обычного права. Так, в англо-саксонский период в конкретных сборниках жизнь "благородного" могла стоить в разные периоды от трёх (судебник кентских королей Хлотхере и Эадрика (Hlothere and Eadric, 1), конец VII в.) до шести (судебники уэссексских королей Инэ (Ine, 19; 70), конец VII в., и Альфреда (Alfred, 10; 18,1; 18,2; 18,3; 31; 39,2; 40), конец IX в.) и даже почти восьми (нортумбрийские законы (Norðleoda lagu, 2-6), пер. пол. Х в.) раз больше жизни обычного свободного. Вероятно, правильнее всего сказать, что знатным был тот, кто таковым признавался общественным мнением. Представляется также уместным говорить не об индивидуальной, но о коллективной знатности, о благородности семейств.
Очевидно, что знатность определялась такими параметрами, как происхождение от свободных и отсутствие несвободных в роду, количество земли в распоряжении рода, наличие зависимых лиц, богатство, авторитет среди соплеменников и прочее. Справедливо также утверждать, что знатным нельзя было стать, но только родиться. Но тем не менее, вплоть до примерно рубежа тысячелетий основной социальный разлом в романизированных обществах проходил не по линии знатности, но линии личной свободы. Есть очень интересное филологическое исследование о языке, которым описывалась германская знать: Lindow J. Comitatus, Individual and Honor: Studies in North Germanic Institutional Vocabulary. Los Angeles - London: University of California Press, 1976. - 174 p.
В разных провинциях бывшей империи взаимодействие этих двух "аристократий" шло по-разному (отсылаю к важной работе Корсунского А.Р. и Гюнтера Р. "Упадок и гибель Западной Римской Империи и возникновение германских королевств" (1984)). Большинство варваров были христианами-арианами (например, вестготы и вандалы), а романское население – ортодоксальные католики, поэтому, как правило, эти общества в культурном отношении довольно долго не смешивались, хотя учитывая, что германцы составляли меньшинство в новоявленных королевствах, в экономической жизни взаимопроникновение было неизбежным. Другое дело франки, которые в силу своего количества могли дольше сохранять свою обособленность. Однако уже при Хлодвиге они крестились в католичество, и процесс культурного сближения был ускорен, так что уже в VI в. встречаются случаи ношения германских имён представителями галло-римской знати. Совсем другая ситуация была в Британии, где римское присутствие было с самого начала более слабым, а в V-VI вв. было едва ли не полностью сметено англо-саксами. Не вызывает, однако, сомнения, что на протяжении примерно пяти столетий эта родоплеменная верхушка либо ассимилировалась с римской аристократией (как у франков и, вероятно, у лангобардов), либо была истреблена в ходе войн, либо исчезла по каким-то другим причинам. Например, из англо-саксонских юридических памятников после VII в. (за исключением упоминавшихся нортумбрийских законов, но об этом – ниже) исчезает слово "gesið", которое и обозначало такую родоплеменную элиту. Г. Лойн в своё время очень осторожно предположил, что она не смогла продолжить своё существование в ходе викингских вторжений IX в. (Loyn H. Gesiths and Thegns in Anglo-Saxon England from the Seventh to the Tenth Century // The English Historical Review 70, №277 (1955). PP. 529-549). Что совершенно точно, так это то, что даже если эта элита не была уничтожена физически, она "пересмотрела" основополагающие принципы своего благородства.
В период после политического падения Римской империи на Западе и до начала Крестовых походов происходят значительные изменения в социальной сфере. Флори очень верно замечает, что на романском (sic!) западе благородство в эту эпоху воспринимается не как юридическая, а как моральная категория (так, например, уже в "Салической правде"
msu.ruотдельной категории родоплеменной аристократии нет). Латинское слово "благородный" (nobilis) в разных его формах используется преимущественно как прилагательное, а не существительное. Юридическое же оформления этого нобилитета происходит лишь в XIII веке и позже. Здесь можно вспомнить пример из художественного кино, в целом, конечно, изрядно "клюквенного", но в этом эпизоде довольно точного: в фильме "История рыцаря" (2001) есть момент, когда главный герой доказывает своё благородное происхождение для участия в турнире, предъявляя подложные документы (дело происходит в середине XIV в.). Знатным был тот, кто вёл себя как знатный и соответствующий образ жизни: имел обширные земельные угодья и вассалов, отправлял королевское правосудие, жил на широкую ногу, возглавлял местное ополчение, имел родственников в высшем духовенстве и проч. В ходе исторического процесса эта категория благородства проскальзывала из церковного обихода в социальный, и "благородство" таких семейств переходило в ослабленной форме и к боковым линиям.
Всё это могли себе позволить преимущественно те, кто так или иначе находился (иногда и не в первом поколении) на королевской службе (о государевой службе очень рекомендую книгу "Властные институты и должности в Европе в Средние века и раннее Новое время" (2011)
twirpx.com). Например, в Англии в течение Х в. именно люди на королевской службе (почётной и не в коем случае не унизительной), так называемые "тэны" (др. англ. "þegnas" – "слуги") заняли освободившуюся (см. выше о слове "gesið") нишу привилегированного слоя общества, о чём я в своё время написал 154 страницы диплома. К концу столетия этот термин перестал употребляться исключительно в форме "cyninges þegn" (то есть "королевский тэн"), а стал жить своей жизнью и, по-видимому, стал просто синонимом слова "благородный" (уже в 960-е королевские законы фиксируют некое "достоинство тэна" – "þegnscipe", в 1008 г. впервые появляется понятие "право тэна" –"þegenrihts", а в 1053 г. в одной грамоте встречается слово "scirþegnas", то есть "тэны [такого-то] шира"). Об этом, например, свидетельствует лексика договора англо-саксов с валлийцами этого времени, где первые определяются как "ðegnboren" и "ceorlboren", то есть "рождённые тэнами или керлами", что является прямой параллелью к словосочетанию"twahynde ond twelfhynde", то есть "люди с вергельдом в 200 и 1200 шиллингов" (см. выше), а оно в свою очередь повторяет выражение короля Алфреда "ge ceorle ge eorle" – "керлы и эрлы" (то есть "простые и благородные"). В отличие от Франции, в Англии на протяжении всего англо-саксонского периода понятие "благородства" было не моральным, а юридическим, т. к. определялось именно вергельдом. Однако и здесь к началу II тысячелетия наблюдалось размытие этого критерия: в ходе второй волны викингских нашествий состоятельные керлы стремятся занять место павших в боях тэнов и ведут такой же образ жизни. Более того, в упоминавшихся нортумбрийских законах, поздняя редакция которых приписывается архиепископу Вульфстану, даже проводится разграничение: если он обладает определённым "тэнским" наделом земли, он получает вергельд тэна и считается "родом из гезитов" – единственное употребление слова "gesið" в юридических памятниках после VII в. Но если эта земля находится в его роду меньше трёх поколений, такой род считается керлским. Я полагаю, именно эти социальные изменения заставили архиепископа Вульстана (человека с, по-видимому, развитым государственным мышлением) как раз в это время в нескольких своих трудах обратиться к вопросу, что же делает тэна тэном. Он приходит к выводу, что этот статус определяется наличием определённого земельного участка с сочетании с выполнением некоторой королевской службы. Более подробно скромно отсылаю к своей статье по ссылке в начале (она также доступна здесь
academia.edu).
Теперь к вопросу о рыцарстве. Здесь целиком и полностью уже нескромно отсылаю к книге Флори, т.к. это явление появляется именно во Франции и оттуда распространяется по Европе, ну, и немного – к Аурову
youtube.com Если коротко пересказывать идею Флори, которую я полностью разделяю, то на момент своего появления примерно в конце Х века рыцари (лат. milites – "воины") – это определённый тип солдат: тяжеловооружённые всадники (о чём свидетельствует терминология национальных языков, за исключением английского), сражающиеся в тесном строю небольшими группами по 40-70 человек, называемых по-французски "le conrois", и использующие в качестве основного тактического приёма лобовую атаку, когда удлинённое копьё держится горизонтально, а не верхним хватом, как дротик (более подробно о тактике и методах ведения сражения рыцарями отсылаю к обширному изданию "Новый Солдат", например к выпуску о французских рыцарях 1000-1300 гг.
territa.ru). Флори иронично замечает: "Также нужно было, чтобы противник «принимал правила игры», то есть готов был выдержать фронтальный удар и не имел ничего против своего участия в немедленно следующей за ним «общей свалке»" (Флори Ж. Указ. соч. С. 117). Изобретение, по-видимому, нормандцами (не путать с норманнами) этого нового революционного типа боя пришлось на время максимального упадка реальной силы королевской власти во Франции, когда суверенитет сжался до самых мелких сеньорий – "шатлений", то есть реально эффективно управляемой территории, контролируемой из одного замка. Это явление в историографии получило название "феодальной революции", хотя далеко не все с ним согласны, а есть даже и вовсе его отрицающие. Как бы то ни было, военные силы в этот период становятся очень небольшими в размерах (о чём я подробнее пишу здесь
thequestion.ru), и единственным способом противостоять рыцарской атаке становится такая же рыцарская атака.
Кто же были эти рыцари, эти "milites"? Как следует из вышесказанного, на заре своего появления ими могли быть все, кто мог вести такой тип боя. Таким образом, социальный состав рыцарства был очень неоднороден: это были и вассалы феодалов, и бедные родственники, бастарды и младшие сыновья последних, и вооружённая челядь, и министериалы, и разбогатевшие крестьяне. Важно, однако, подчеркнуть, что знать себя в это время ещё не называет рыцарями. Более того, как и в случае с дворянством, никакого намёка на благородство в используемых терминах национальных языков не предполагается. Как справедливо замечает Флори, рыцарь в X-XI вв. – это профессия, а не социальный статус.
И лишь в XII в. начинается процесс сближения аристократии и рыцарства. С одной стороны, в ходе милитаризации первой, она начинает прилагать к себе слово "milites", с другой, вторые стремятся аноблироваться. "Из всех способов сойти за «благородного» <...> для того, чтобы позднее войти в этот класс, еще только складывающийся и потому еще не имеющий четких юридических границ, наилучшим, без всякого сомнения, было вхождение в ряды рыцарства с исполнением всех сопряженных с профессией рыцаря обязанностей <...> большинство историков сходятся на том, что имело место довольно массовое просачивание наиболее активной части мужского населения из низших социальных слоев (все же в наибольшей мере из среды аллодиального крестьянства, относительно зажиточного) в низшие страты аристократии, причем этот социальный подъем происходил главным образом через военную службу: вступив на нее, довольно скоро находили тропки, ведущие наверх" (Флори Ж. Указ. соч. С. 89-90). Именно в это время общество снова приобретает дихотомию "благородный – неблагородный", а старая "свободный – несвободный" уходит в прошлое. На протяжении XII столетия это взаимное сближение делает возможным диалог из другого художественного фильма, "Царства Небесного" (2005), описывающего события в 1182 г.:
– Fight me fairly!
– Why? He is a knight!
– And I'm the baron of Ibelin!
(в нашем дубляже перевели так: "– Бейся пешим! – Зачем? Благородному не пристало. – А я и сам барон д'Ибелин!")
И лишь в XIII в. окончательно происходит сплав прежнего нобилитета с рыцарством. Отчасти это к тому же связано и с ростом стоимости рыцарского вооружения. В это время появляются юридические ограничения на вступление неблагородных в рыцарские ряды. Именно в эту эпоху окончательно складывается "рыцарский миф", одним из ярких выражений которого служит, например, "Книга о рыцарском ордене" (1275 г.) уроженца Майорки, Райомона Льюля (Раймон Льюль. Книга о любящем и возлюбленном. Книга о рыцарском ордене. Книга о животных. Песнь Рамона. М., 1997) – потрясающее чтение для культуролога! Творение Льюля – нечто среднее между практическим пособием и теоретическим трактатом. По Льюлю, рыцари должны быть учтивыми, ибо им не свойственна низость непристойность. В их число избрали самых обходительных, мудрых, преданных, сильных, просвещённых, учтивых, благородных. Следовательно, раз рыцарь обладает такими большими правами и обязанностями, он должен «всеобщее благо ставить превыше всего, ибо для людского сообщества было учреждено рыцарство и всеобщее благо предпочтительнее блага личного». И, как ни странно, уже тогда начинается очень медленный закат эффективного рыцарства.
Возникший ещё раньше обряд посвящения в рыцари приобретает сакральное значение, но уже в следующем столетии его проходят далеко не все благородные, "так как сам обряд посвящения вместе со следующим за ним пышным пиршеством требовали непомерно больших затрат" (Флори Ж. Указ. соч. С. 102). На фоне развития денежных отношений и повышения роли наёмников в армиях с одновременным постепенным падением значения феодального ополчения, рыцарство в XIV в. всё больше замыкается и становится кастой в касте, а само слово "рыцарь" постепенно превращается в дополнительный титул для аристократии, при том, что последняя по-прежнему в массе занимается военным делом. "По подсчетам Ф. Контамина, за два столетия (1300-1500) доля рыцарей в общей численности войска снизилась с одной трети до одной двадцатой <...> множество дворян (если не большинство), избравших по традиции своего сословия военную карьеру как жизненный путь, уклоняются от рыцарского звания, предпочитая оставаться в ранге оруженосцев (там же; сюда, например, английский титул "эсквайр"). Можно упомянуть, что ещё в начале XVII в. английские короли Яков I и позже Карл I активно продавали рыцарские звания джентри, чтобы наполнить казну. Удивительно, но когда Карл I вступил в открытый военный конфликт с Парламентом в 1642 г. и 22 августа того года поднял своё знамя в Ноттингеме, он официально объявил о созыве рыцарского ополчения!
"Престиж рыцарского звания еще высок, но оно начинает принимать все более декоративный характер <...> оно в конечном счете перерождается в элитное братство дворянства, не обязательно состоящего на военной службе. Его культурные и идеологические аспекты перевешивают аспекты функциональные. Рыцарские ордена приходят на смену «обыкновенному» рыцарству, еще более подчеркивая первые аспекты за счет вторых" (там же, с. 103-104).
Итак, ответ на Ваш вопрос будет таким:
Да, человек неблагородного происхождения в Средние Века мог стать рыцарем, но чаще это происходило на заре становления последнего. Позже, когда рыцарство стало титулом, такая возможность всё ещё сохранялась – монарх мог официально аноблировать простолюдина посредством "lettre d'anoblissement" и либо самостоятельно посвятить его, либо оставить на откуп другим рыцарям. Однако чем ближе к нашему времени, тем более иллюзорной она становилась, пока окончательно не превратилась сегодня в красивый ритуал.