Белый свет перевернулся и пропал. На мгновение он как будто оказался внутри чардрева и смотрел оттуда красными вырезанными глазами на то, как умирающий мужчина слабо дергается, лежа на земле, а безумная женщина, слепая и в крови, танцует под луной, плачет красными слезами и рвет на себе одежду. Затем оба исчезли, а он поднимался, растворялся; его дух летел с порывом холодного ветра. Он был в снеге и в облаках, был воробьем, белкой, дубом. Филин бесшумно пролетел между деревьями, охотясь на зайца. Варамир был в филине, в зайце, в деревьях. Глубоко в мерзлой почве земляные черви слепо рылись в темноте, и ими он тоже был. Я - лес, и все что в нём, ликовал он. Сотни воронов каркая взлетели в воздух, почувствовав его присутствие. Огромный лось взревел, потревожив детей, прижавшихся к его спине. Сонный лютоволк поднял голову и зарычал в пустоту. Лишь мгновение – и он уже оставил их в поисках своей стаи: Одноглазого, Хитрой и Бродяги. Волки спасут его, сказал он себе.
Это была его последняя человеческая мысль.
Настоящая смерть пришла внезапно. Он ощутил удар холода, как будто нырнул в ледяную воду замерзшего озера. Оказалось, что он мчится по залитому лунным светом снегу, а чуть позади бежит его стая. Половина мира потемнела. Он понял:Одноглазый. Он завыл, и Хитрая с Бродягой отозвались эхом.
На гребне холма волки остановились. Колючка, вспомнил он. Одна его часть скорбела по тому, что он потерял, а другая – по тому, что он сделал. Мир внизу превратился в лед. Пальцы мороза медленно обвили чардрево, касаясь друг друга. Пустая деревня больше не была пустой. Голубоглазые тени бродили среди сугробов. Кто-то в коричневом, кто-то в чёрном, кто-то совсем без одежды, их кожа была белой как снег. Ветер прошел по холмам, принеся с собой запахи: мертвая плоть, высохшая кровь, кожа. Шкуры смердели плесенью, гнилью и мочой. Хитрая зарычала и оскалила зубы, шерсть на загривке поднялась дыбом. Не люди. Не добыча. Не эти.
Существа внизу двигались, но не жили. Один за другим они подняли головы к трём волкам на холме. Последним взглянуло существо, которое раньше было Колючкой. Она была в шерсти, мехах и коже, а поверх одежды лежала изморозь, которая хрустела при движении и сверкала в лунном свете. Бледно-розовые сосульки свисали с кончиков её пальцев – десять длинных ножей из застывшей крови. В углублениях, где раньше были ее глаза, мерцал бледно-голубой свет, придавая её грубым чертам зловещую красоту, которой никогда не было при жизни.
Она меня видит.