Рататоск
Оруженосец
Там первее всех с шашкой наголо кинулся Брандон, емнип.
Если честно, не представляю себе личность с волей как у Феанора спившейся и запустившей себя и королевство.
Роберт, имхо, скорее напоминает Беорна какого-нибудь, что ли.
-
На форуме «7Королевств» обсуждаем книги серии «Песнь Льда и Пламени», ждем «Ветра зимы», смотрим вместе сериал «Игра престолов» и «Дом драконов», делимся фанатским творчеством, организуем переводы, работу над энциклопедией и другие начинания фанатов. Строго для фанатов!
Вход Регистрация
Отражения ПЛиО в других мирах
- Автор темы Огненный Ёж
- Дата начала
Роберт, имхо, скорее напоминает Беорна какого-нибудь, что ли.
Stregoika
Знаменосец
Ну вообще-то трупики детей как раз пришлись на момент когда он был юн и прэкрасен. А так из сходства с многодетным нолдо разве что м... плохое отношение к братьям и правление с лозунгами в духе "нашему царю показали фигу, положимся все до единого"и полным игнором собственно обязанностей короля.
А вообще Старки-старшие чем-то похожи на Нолфингов:
Брандон - Финдекано- старший-прекрасный-лучший-храбрый "накогожтынасотавил", готовый залезть в любую стремную авантюру, просто потому, что больше некому. О личной жизни имеются странные и неоднозначные сведения, однако всеми близко знакомыми был любим до собачьего обожания.
Нед - Тургон - "Сижу, никого не трогаю,
Бенджен - Аракано - младшенький, по тексту практически неуловим, но выводит ряд спорных моментов и теорий. Сюжетно намертво привязан к мерзопакостному промозглому региону и войной с НЕХ.
Лианна - Арэльде - пожизненная почетная маленькая девочка, жалобная жертва не то несчастного случая не то изнасилования, однако судя по повадкам и общему стилю поведения невольно возникает вопрос - кто же там кого обидел-то на самом деле. В любом случае своей бурной личной жизнью всей родне дала прикурить и нелепо погибла когда уже можно было бы вернуться на насиженное место под крылышко к брату, который добрый и простит.
Огненный Ёж
Знаменосец
Убийца Матрешек, точно не сюда. Лучше в одну из этих двух тем
Строчка из песни
Кому из героев соответствует муз. композиция
Строчка из песни
Кому из героев соответствует муз. композиция
Убийца Матрешек
Знаменосец
Спасибо, я уже понял и перенес
Riordan
Знаменосец
Сравнение героев ПЛиО и героев "саги о Видящих" Робин Хобб:
Джон Аррен - король Шрюд.
Серсея - королева Дизайер
Эддард Старк - Верити
теоретически выросший Джоффри - Регал
Смесь Арьи Старк и Джона Сноу - Фитц
Смесь Пиата Прея и Алиссера Торне - Гален
Добрый человек - Чейд
Великий иной - Бледная женщина
Смесь Кейтилин Старк и Дейенерис - Кетритккен
Джон Аррен - король Шрюд.
Серсея - королева Дизайер
Эддард Старк - Верити
теоретически выросший Джоффри - Регал
Смесь Арьи Старк и Джона Сноу - Фитц
Смесь Пиата Прея и Алиссера Торне - Гален
Добрый человек - Чейд
Великий иной - Бледная женщина
Смесь Кейтилин Старк и Дейенерис - Кетритккен
Черная Молния
Наемник
У меня не совсем обычная ассоциация, не знаю, засчитается или нет...
Два года назад, когда я еще не слышала ни о каком ПЛиО (прочитала в этом году, если что), стала играть на ролевой по "Трем мушктерам". Взяла неканонную роль - любовницы герцога Бекингэма (да у меня там именно он любимый герой, и не спрашивайте, почему так). Героиня с небычной биографией и скандальной репутацией - сама незаконнорожденная и родила своему герцогу незаконного сына, ни от кого не скрывала их отношения и открыто жила в его доме, повсюду ездила с ним. И даже когда он полюбил французскую королеву, осталась с ним рядом. Ну, итог предположить нетрудно - ведь Бекингэм в книге погибает. Правда, наша игра еще идет и неизвестно, чем все кончится, но, если моей героине не удастся его спасти, ей будет трудно пережить его смерть. Ах да, внешне она - черноволосая и черноглазая, не красавица в общем понятии, но яркая и привлекательная.
И вот читаю я ПЛиО - и глаза на лоб лезут: да это же вылитая Эллария Сэнд, и внешне, и характером, разве что у той было несколько детей. Вот как она совершенно случайно получилась настолько похожей?!
Два года назад, когда я еще не слышала ни о каком ПЛиО (прочитала в этом году, если что), стала играть на ролевой по "Трем мушктерам". Взяла неканонную роль - любовницы герцога Бекингэма (да у меня там именно он любимый герой, и не спрашивайте, почему так). Героиня с небычной биографией и скандальной репутацией - сама незаконнорожденная и родила своему герцогу незаконного сына, ни от кого не скрывала их отношения и открыто жила в его доме, повсюду ездила с ним. И даже когда он полюбил французскую королеву, осталась с ним рядом. Ну, итог предположить нетрудно - ведь Бекингэм в книге погибает. Правда, наша игра еще идет и неизвестно, чем все кончится, но, если моей героине не удастся его спасти, ей будет трудно пережить его смерть. Ах да, внешне она - черноволосая и черноглазая, не красавица в общем понятии, но яркая и привлекательная.
И вот читаю я ПЛиО - и глаза на лоб лезут: да это же вылитая Эллария Сэнд, и внешне, и характером, разве что у той было несколько детей. Вот как она совершенно случайно получилась настолько похожей?!
Луций
Знаменосец
Больше всего из этого списка доставил мне УФрей в качестве Гобсека
. Именно как Гобсек, кмк, он раскрывается гораздо лучше, чем в качестве Скруджа.Кстати, если учесть его холостяцкую жизнь и отсутствие детей (Мартин, конечно может и сделать финт ушами, вывалив нам потом кучу бастардов и ждущих своего суженого щенщин), то можно и просто его назвать- Бром и все тут.
Черная Молния
Наемник
На толкиеновского Сэма, по-моему, больше всего похож в ПЛиО другой Сэм тогда уж. И еще немного - на роулинговского Невилла Лонгботтома, только тому повезло все свои комплексы и страхи изжить еще в детстве, в отличие от Сэмвела. Но и воспитывавшая его бабушка, пусть и довольно строгая, была все же не в пример человечнее Тарли-старшего.
gdlf
Знаменосец
1) Бэйлиш - Великий Гэтсби
2) Варис - Хозяин виллы ("Волхв" Фаулз), (профессиональный манипулятор и любитель театральных постановок
)
3) Джон Сноу - Рауль де Бражелон (тайна происхождения, взаимоотношения с папаней)
4) Дейенерис - Доротти\Элли, которая очень сильно заблудилась
и чтобы найтись во времени и пространстве обратно - она должна что-то там сделать и кому-то помочь ( Тогда возможно Железный Дровосек - это Джорах, Лев - Барристан Селми,
Страшила - Виктарион
, Марвин - Волшебник Оз
, Тотошка - Миссандея, Вилина - Куэйта)
5) Санса Старк - Сьюзен Певенси ("Хроники Нарнии")
6) Жойен Рид - Данко (Горький)
7) Джейме Ланнистер или же снова Мизинец - Печорин;
8) Ворон (Глен Кук "Черный Отряд") - Якен Хгаар (тогда Арья автоматически становится Душечкой "Белой Розой")
9) Призрак - Белый Клык
10) Пацанчик-скаут и его подружка из "Королевство полной луны" весь фильм напоминали лорда Сноу и Игритт
11) Манс Райдер - Кристофер МакКэндлесс ("Into the wild")
12) Джендри - Оливер Твист
2) Варис - Хозяин виллы ("Волхв" Фаулз), (профессиональный манипулятор и любитель театральных постановок
)3) Джон Сноу - Рауль де Бражелон (тайна происхождения, взаимоотношения с папаней)
4) Дейенерис - Доротти\Элли, которая очень сильно заблудилась
и чтобы найтись во времени и пространстве обратно - она должна что-то там сделать и кому-то помочь ( Тогда возможно Железный Дровосек - это Джорах, Лев - Барристан Селми,Страшила - Виктарион, Марвин - Волшебник Оз , Тотошка - Миссандея, Вилина - Куэйта)5) Санса Старк - Сьюзен Певенси ("Хроники Нарнии")
6) Жойен Рид - Данко (Горький)
7) Джейме Ланнистер или же снова Мизинец - Печорин;
8) Ворон (Глен Кук "Черный Отряд") - Якен Хгаар (тогда Арья автоматически становится Душечкой "Белой Розой")
9) Призрак - Белый Клык
10) Пацанчик-скаут и его подружка из "Королевство полной луны" весь фильм напоминали лорда Сноу и Игритт
11) Манс Райдер - Кристофер МакКэндлесс ("Into the wild")
12) Джендри - Оливер Твист
Havelock
Знаменосец
С-3РО - скорее, Скорбный Эдд
Юного Грифа ещё и в д'Артаньяны можно определить. Молодой и горячий
Макс Монтана
Знаменосец
За что так няшку Вимана?
Скорбный Эдд = Йозеф Швейк. Тоже юморист и тролль (только мрачный), всё время рассказывает истории из жизни, плюс совершал в прошлом некие поступки из-за которых приобрёл незаслуженно негативную репутацию.
Бран Старк = Джесси Ааронс (фильм "Мост в Терабитию").
Санса Старк = Белла Свон.
Грегор Клиган - мужской варианты Беллы Лестрейндж из цикла о ГП.
Последнее редактирование:
Черная Молния
Наемник
Джейме и Серсея - Анатоль и Элен Курагины из "Войны и Мира". Особенно она похожа. Те, конечно, не были близнецами, но инцестом тоже баловались, хотя в книге на это только намекается, ну так и Толстой не Мартин.
Stregoika
Знаменосец
Можно и с Покахонтас сравнить)
Lulubel
Скиталец
Эддард - Фарамир из Властелина колец. Оба младшие братья, потерявшие страших(более любимых и красивых), оба честные и верные долгу, и даже описание внешности в книгах несколько схоже, но тут могу ошибиться.
Сандор - Сириус Блэкэто всё потому что Большой Чёрный Пёс повезло б Сириусу с семьёй чуть меньше, и был бы второй Сандор. Хотя на самом деле, Сириус - это Джейме. Оба красавцы, талантливы и любят(любили в молодости) внимание, обоих осудили не совсем справедливо.
Мелисандра - Беллатрикс Лейстрендж, просто замените Р'глора на Волдеморта
Сандор - Сириус Блэк
Мелисандра - Беллатрикс Лейстрендж, просто замените Р'глора на Волдеморта
Estorsky
Рекрут
Думаю, карлик в высшей знати в Средневековье - не столь уж частое явление. Тем интереснее редкие совпадения. У Алексея Иванова в романе "Сердце Пармы" среди героев есть князь Федор Пестрый Стародубский - по-моему, этакий "Тирион Ланнистер, russian edition". Нет, по характеру он не похож (и это как раз альтернатива - кем бы мог стать Тирион, родившись в России), но по внешности и некоторым обстоятельствам жизни, отношению родственников к нему и т.д. - напоминает.
Сам князь Федор реально существовал, но в летописях о нем всего несколько строк, так что, как я понял, нижеприведенные подробности Иванов сам выдумал.
Сам князь Федор реально существовал, но в летописях о нем всего несколько строк, так что, как я понял, нижеприведенные подробности Иванов сам выдумал.
Отец его, старый князь Стародубский, сколько Пестрый его помнил, сидел в своей вотчине в опале за потворство Шемяке. У него было четверо сыновей и шесть дочерей. Маленький удел еле кормил такую ораву; смерды бунтовали, пользуясь смутой, бежали. Старый князь с малолетства распихивал своих мальчишек в службу. Когда мать понесла одиннадцатого ребенка, старый князь не выдержал. "Наплодила орду, сучка! - кричал он. - Трави его!" Робкая, забитая княгиня пошла в слободу к старушке-травнице. Та попробовала вытравить плод, да не вышло. Одиннадцатый княжонок родился недоношенным и порченым - дохлым, скрюченным, головастым. Мать родами умерла. "Авось и последыш околеет", - сказал отец. Княжонок, нареченный Федором, не околел, но все же остался уродцем: сам маленький, а башка большущая, плоская с боков, лицо в пятнах. За то и прозвали его Пестрым. Потом князь Пестрый отплатил травнице: велел подпереть дверь ее избушки колом, обложить стены хворостом и спалить ведьму в ее логове.
Княжонка травили еще в материнской утробе, его ненавидел отец, его презирали братья и сестры, над ним насмехалась дворня. Но одиннадцатый князь Стародубский - даром что недоношенный - родился кремешком. Он молчал, сжимая тонкие губы, опускал глаза, сплетал пальцы, чтобы никто не увидел, как они дрожат от ненависти. "Заткнуть им всем пасти, задавить, пусть хвосты поджимают, пусть под лавки лезут от страха, когда видят меня…" - такие мысли кипели за его огромным лбом. Потом, когда и эта, и все другие мечты исполнились, жажда чужого страха разгорелась в князе Пестром ярким пламенем. Ничего личного в жажде страха не осталось. Отец умер, братья были порублены на засеках, сестер он рассовал по монастырям, и никто уже не смеялся над ростом и головастостью любимого воеводы Великого князя; сгорела старуха-травница, пропали князья-соседи, потешавшиеся над уродцем из Стародубова, горючие слезы лила красавица-жена, запертая в тереме, повсюду окружал почет, гремела ратная слава, сундуки были плотно набиты добром - не на что стало жаловаться, не о чем тужить, не на кого таить злобу. Но в плоть и кровь вошла привычка давить всех вокруг, чтоб и разогнуться не могли; не убивать, не мучить, не стращать, хотя и так приходилось, а именно давить.
Однажды, когда Пестрому было четырнадцать лет, он охотился в окрестностях Стародубова и выехал на поляну, где с дружками расположился пировать сосед - Северский княжич Данила. Хмельная ватага встретила Пестрого радостным свистом, улюлюканьем, гоготом - как шута. Пестрый потоптал конем разостланную скатерть, плетью ожег Данилу по хохочущей роже. Ватага уволокла окровавленного княжича домой. У Данилы вытек глаз. Князь Северский послал в Москву жалобу. Великий князь Василий по прозвищу Темный, после того как нож Шемяки вырезал его очи, даже при намеке на ослепление впадал в бабью ярость. Пестрого под стражей приволокли в Кремль. Вот тогда и шептали ему вослед: "Пропала голова! Бросят в яму или сгноят в дремучей Перми!"
Стоя на коленях перед немощным князем Василием, Пестрый впервые увидел его сына - Ивана Васильевича. <...>Яма и цепь - только это ожидало Пестрого. Однако бог миловал. Иван Васильевич уговорил отца не казнить стародубского княжича, а послать его наСтену засеки.<...>
Засека была маленькой крепостицей на рубеже со степняками. Засечники походили то ли на ватажников, то ли на казаков, но уж никак не на государевых ратных людей. Занимались они лишь тем, что рубили ордынцев, грабили окрестных смердов и бражничали без меры. Богатырские заставы на половецких курганах, тревожно и строго вглядывавшиеся в синий простор Дикого Поля, давно ушли в прошлое и по плечи погрузились в сказки и былины, как каменные скифские бабы в горькую землю степей. Пестрый понял, что даже воевода, его предшественник, был заложником своих ратников, а потому и сгиб, как видно, подставленный в схватке под красноперую татарскую стрелу.
Молодой князь не пошел против станичной вольницы; стал таким же, как и все, - пил, буянил, обдирал нищих мужиков, сносил саблей бритые ордынские головы. Он был жесток в сече и вдвое жесток после нее, а потому вскоре его начали уважать. Потихоньку он превращал свою вольницу в войско. Пусть это войско и оставалось полуразбойным, но оно уже представляло собой управляемую силу. Несколько раз татары, что пробовали прорваться по дороге, на которой стояла засека Пестрого, оказывались вдребезги разбиты. Молва разнесла весть о новом крепком воеводе. Тогда Пестрый впервые перестал бояться людей. Его встречали не как урода и ценили не как потеху. Его стали страшиться, помня рассказы о лютом засечном начальнике, который не брал в полон и не оставлял раненых. Его славословили - в глаза; но за глаза о нем говорили: "Мала куча, да вонюча", - или даже с насмешкой, презрительной и злобной: "Хромая сучонка злее волчонка". И Пестрый знал, что и как о нем говорят.
Но он увидал, насколько страх укорачивает язык. Попавшиеся засечникам татары говорили, что по степи идет слух о "маленьком шайтане" - воеводе Пестром; его ненавидят, боятся, избегают, но никто, даже безнаказанный татарин, не станет над ним насмехаться - такое и на ум не придет. Ведь никто же на Руси не смеялся над Чингизом, в котором от ичиг до малахая было три локтя. Страх - вот что может любого заставить уважать тебя, будь ты высокий или низкий, красавец или урод, мудрец или дурак, богат или беден. Страх врага перед тобою - это хорошо, но втрое лучше, когда тебя боится свой. А свои Пестрого боялись еще не слишком. Есть звери и пострашнее хромой сучонки.
Через подкупленного человечка Пестрый договорился с мелким степным ханом. Татары ночью окружили засеку и врасплох накинулись на русских. Пестрый сидел на коне рядом с ханом и видел, как режут, колют, рубят, душат его ратников, и небывалое наслаждение окатило его: даже сейчас хан его боится, и татары все боятся, и этот страх хранит его в бойне, где гибнут свои, хранит его, безоружного, одного-одинешенького среди врагов. Что ж, с прежней вольницей на засеке надо было кончать. Чтобы навести страх на своих, нужны были другие, новые люди.
Москва прислала воеводе новый отряд. И в нем Пестрый завел чингизов порядок, где все держится даже не на страхе - на ужасе. Людей он разделил на десятки, и весь десяток отвечал за каждого. Воровал один - десяти отрубали руку. Один сболтнул лишнее - вырывали десяток языков. Отступил в схватке - отсекали ноги; а если бежал, предал, подвел - по-татарски ломали позвоночник и бросали беспомощных живьем на съедение зверью. С одной сотней ратников, скованных такими правилами, Пестрый стоил целого полка московских питухов. И это сослужило свою службу.
В Москве, дочадив, головешкой затух Василий Темный. И тотчас, как от веку ведется, смута затопила Московитию. Удельные князья каждый в свою сторону потянули на себя лоскутное одеяло Руси. Заволновались голодные смерды; обнаглели в лесах разбойнички; непроходимыми сделались дороги, где сели воры и тати; калики, объединяясь, жгли монастыри и храмы. Слонялись туда-сюда полки, убежавшие от воевод, и воеводы, убежавшие от полков. Холопы вешали ненавистных бар и утекали на Дон. Забряцали мечами новгородцы, псковитяне, тверяки. Как волки в раненого вепря, вцепились в русскую землю татары, поляки, литвины, немцы. Вот тут и пригодилась дружина Пестрого. Усмиряя край мечом и плетью, колом и дыбой, не жалея никого, кровью заливая деревни и городишки, Пестрый приводил непокорный народ к присяге Ивану Васильевичу. От той присяги человечий стон донесся и до Кремля.
Иван Васильевич вызвал Пестрого к себе. Такой князь - верный, упорный, жестокий и холодный - пригодится на более важном месте, чем дорога к степнякам. И взошла звезда любимого воеводы Великого князя - князя Федора Пёстрого Стародубского. Были походы во главе полков - против усобных князей и бунтарских крестьян, против воровских шаек в лесах Рязани и казацких куреней в Запорожье, были, наконец, битвы у Казани и на Шелони… Пришли слава, почет, богатство - и пришел страх. Уж никто и подумать не мог, что лютый князь Пестрый когда-то вызывал усмешки, что спускали на него собак и вместо шапки подсовывали ему колпак с бубенцами. Да и мало уцелело тех, кто мог это видеть. Пестрый обрезал свое прошлое, как слишком длинные полы кафтана. В настоящем остался только страх.
Князь Федор Пестрый не был жестоким человеком от рождения. Забитый и униженный в отчем доме, он и там не отрезал кошкам хвосты. Он лил кровь, много крови, и порой невинной, но не находил в том удовольствия. Так было надо. Он не мучил своих жертв, а просто убивал. Он не наслаждался чужим страданием, а наслаждался своим положением, обретенным в обмен на чужую смерть. Жестокость его была только оружием в борьбе за место поближе к солнцу. Оружием, которое сначала пугало, потом пьянило, а теперь стало привычным. Пестрый хорошо понял боярина Вострово, ринувшегося уничтожить пермский Урос. Он даже не думал остановить боярина. Может быть, поразмыслив, он и сам поступил бы так же. Но вот кровожадность боярина была смешна Пестрому, словно боярин по-детски неумело подражал холодной, спокойной и расчетливой жестокости князя. Тот, кто делает себе судьбу на лютости, должен иметь рамки, пределы. Без них лютость - звериное зверство, не приносящее плода. А князь не был и не хотел быть зверем, хотя и человек-то в нем был наполовину в шерсти.
Пестрый добился в жизни всего. Но, получив все, он вдруг с удивлением понял, что не так уж много ему было надо. Его не влекли богатство, слава, честь, любовь красавиц. Его вообще уже ничто не влекло. Он походил на стрелу в излете, которая пробила все преграды, но дальше лететь нет сил. Немного тешила мысль о власти, но уж куда ее больше? На стол Ивана Васильевича Пестрый и в мыслях не заглядывался, оставаясь верным псом Великого князя, на воле которого и держалось его величие. Однако надо было жить дальше. И как утроба - пищу, как тело - движения, как разум - мысли, его душа тоже требовала чего-то. Но чего? Слишком долго князь Пестрый жил в напряжении яростной борьбы, слишком долго лил кровь, не ища вокруг себя ничего иного, чтобы душа его могла развиться и сбросить шерсть. И теперь единственным движением его души, дающим ощущение жизни, была потребность в насилии. Заставлять кого-то, давить, принуждать - только это и мог, только это и желал еще делать князь Федор Пестрый Стародубский как человек. Прочие человеческие стремления ему были уже недоступны. И такая суть Пестрого-человека полностью соответствовала его сути Пестрого-воеводы, поэтому умный князь Иван Васильевич и послал его в парму.
Княжонка травили еще в материнской утробе, его ненавидел отец, его презирали братья и сестры, над ним насмехалась дворня. Но одиннадцатый князь Стародубский - даром что недоношенный - родился кремешком. Он молчал, сжимая тонкие губы, опускал глаза, сплетал пальцы, чтобы никто не увидел, как они дрожат от ненависти. "Заткнуть им всем пасти, задавить, пусть хвосты поджимают, пусть под лавки лезут от страха, когда видят меня…" - такие мысли кипели за его огромным лбом. Потом, когда и эта, и все другие мечты исполнились, жажда чужого страха разгорелась в князе Пестром ярким пламенем. Ничего личного в жажде страха не осталось. Отец умер, братья были порублены на засеках, сестер он рассовал по монастырям, и никто уже не смеялся над ростом и головастостью любимого воеводы Великого князя; сгорела старуха-травница, пропали князья-соседи, потешавшиеся над уродцем из Стародубова, горючие слезы лила красавица-жена, запертая в тереме, повсюду окружал почет, гремела ратная слава, сундуки были плотно набиты добром - не на что стало жаловаться, не о чем тужить, не на кого таить злобу. Но в плоть и кровь вошла привычка давить всех вокруг, чтоб и разогнуться не могли; не убивать, не мучить, не стращать, хотя и так приходилось, а именно давить.
Однажды, когда Пестрому было четырнадцать лет, он охотился в окрестностях Стародубова и выехал на поляну, где с дружками расположился пировать сосед - Северский княжич Данила. Хмельная ватага встретила Пестрого радостным свистом, улюлюканьем, гоготом - как шута. Пестрый потоптал конем разостланную скатерть, плетью ожег Данилу по хохочущей роже. Ватага уволокла окровавленного княжича домой. У Данилы вытек глаз. Князь Северский послал в Москву жалобу. Великий князь Василий по прозвищу Темный, после того как нож Шемяки вырезал его очи, даже при намеке на ослепление впадал в бабью ярость. Пестрого под стражей приволокли в Кремль. Вот тогда и шептали ему вослед: "Пропала голова! Бросят в яму или сгноят в дремучей Перми!"
Стоя на коленях перед немощным князем Василием, Пестрый впервые увидел его сына - Ивана Васильевича. <...>Яма и цепь - только это ожидало Пестрого. Однако бог миловал. Иван Васильевич уговорил отца не казнить стародубского княжича, а послать его на
Засека была маленькой крепостицей на рубеже со степняками. Засечники походили то ли на ватажников, то ли на казаков, но уж никак не на государевых ратных людей. Занимались они лишь тем, что рубили ордынцев, грабили окрестных смердов и бражничали без меры. Богатырские заставы на половецких курганах, тревожно и строго вглядывавшиеся в синий простор Дикого Поля, давно ушли в прошлое и по плечи погрузились в сказки и былины, как каменные скифские бабы в горькую землю степей. Пестрый понял, что даже воевода, его предшественник, был заложником своих ратников, а потому и сгиб, как видно, подставленный в схватке под красноперую татарскую стрелу.
Молодой князь не пошел против станичной вольницы; стал таким же, как и все, - пил, буянил, обдирал нищих мужиков, сносил саблей бритые ордынские головы. Он был жесток в сече и вдвое жесток после нее, а потому вскоре его начали уважать. Потихоньку он превращал свою вольницу в войско. Пусть это войско и оставалось полуразбойным, но оно уже представляло собой управляемую силу. Несколько раз татары, что пробовали прорваться по дороге, на которой стояла засека Пестрого, оказывались вдребезги разбиты. Молва разнесла весть о новом крепком воеводе. Тогда Пестрый впервые перестал бояться людей. Его встречали не как урода и ценили не как потеху. Его стали страшиться, помня рассказы о лютом засечном начальнике, который не брал в полон и не оставлял раненых. Его славословили - в глаза; но за глаза о нем говорили: "Мала куча, да вонюча", - или даже с насмешкой, презрительной и злобной: "Хромая сучонка злее волчонка". И Пестрый знал, что и как о нем говорят.
Но он увидал, насколько страх укорачивает язык. Попавшиеся засечникам татары говорили, что по степи идет слух о "маленьком шайтане" - воеводе Пестром; его ненавидят, боятся, избегают, но никто, даже безнаказанный татарин, не станет над ним насмехаться - такое и на ум не придет. Ведь никто же на Руси не смеялся над Чингизом, в котором от ичиг до малахая было три локтя. Страх - вот что может любого заставить уважать тебя, будь ты высокий или низкий, красавец или урод, мудрец или дурак, богат или беден. Страх врага перед тобою - это хорошо, но втрое лучше, когда тебя боится свой. А свои Пестрого боялись еще не слишком. Есть звери и пострашнее хромой сучонки.
Через подкупленного человечка Пестрый договорился с мелким степным ханом. Татары ночью окружили засеку и врасплох накинулись на русских. Пестрый сидел на коне рядом с ханом и видел, как режут, колют, рубят, душат его ратников, и небывалое наслаждение окатило его: даже сейчас хан его боится, и татары все боятся, и этот страх хранит его в бойне, где гибнут свои, хранит его, безоружного, одного-одинешенького среди врагов. Что ж, с прежней вольницей на засеке надо было кончать. Чтобы навести страх на своих, нужны были другие, новые люди.
Москва прислала воеводе новый отряд. И в нем Пестрый завел чингизов порядок, где все держится даже не на страхе - на ужасе. Людей он разделил на десятки, и весь десяток отвечал за каждого. Воровал один - десяти отрубали руку. Один сболтнул лишнее - вырывали десяток языков. Отступил в схватке - отсекали ноги; а если бежал, предал, подвел - по-татарски ломали позвоночник и бросали беспомощных живьем на съедение зверью. С одной сотней ратников, скованных такими правилами, Пестрый стоил целого полка московских питухов. И это сослужило свою службу.
В Москве, дочадив, головешкой затух Василий Темный. И тотчас, как от веку ведется, смута затопила Московитию. Удельные князья каждый в свою сторону потянули на себя лоскутное одеяло Руси. Заволновались голодные смерды; обнаглели в лесах разбойнички; непроходимыми сделались дороги, где сели воры и тати; калики, объединяясь, жгли монастыри и храмы. Слонялись туда-сюда полки, убежавшие от воевод, и воеводы, убежавшие от полков. Холопы вешали ненавистных бар и утекали на Дон. Забряцали мечами новгородцы, псковитяне, тверяки. Как волки в раненого вепря, вцепились в русскую землю татары, поляки, литвины, немцы. Вот тут и пригодилась дружина Пестрого. Усмиряя край мечом и плетью, колом и дыбой, не жалея никого, кровью заливая деревни и городишки, Пестрый приводил непокорный народ к присяге Ивану Васильевичу. От той присяги человечий стон донесся и до Кремля.
Иван Васильевич вызвал Пестрого к себе. Такой князь - верный, упорный, жестокий и холодный - пригодится на более важном месте, чем дорога к степнякам. И взошла звезда любимого воеводы Великого князя - князя Федора Пёстрого Стародубского. Были походы во главе полков - против усобных князей и бунтарских крестьян, против воровских шаек в лесах Рязани и казацких куреней в Запорожье, были, наконец, битвы у Казани и на Шелони… Пришли слава, почет, богатство - и пришел страх. Уж никто и подумать не мог, что лютый князь Пестрый когда-то вызывал усмешки, что спускали на него собак и вместо шапки подсовывали ему колпак с бубенцами. Да и мало уцелело тех, кто мог это видеть. Пестрый обрезал свое прошлое, как слишком длинные полы кафтана. В настоящем остался только страх.
Князь Федор Пестрый не был жестоким человеком от рождения. Забитый и униженный в отчем доме, он и там не отрезал кошкам хвосты. Он лил кровь, много крови, и порой невинной, но не находил в том удовольствия. Так было надо. Он не мучил своих жертв, а просто убивал. Он не наслаждался чужим страданием, а наслаждался своим положением, обретенным в обмен на чужую смерть. Жестокость его была только оружием в борьбе за место поближе к солнцу. Оружием, которое сначала пугало, потом пьянило, а теперь стало привычным. Пестрый хорошо понял боярина Вострово, ринувшегося уничтожить пермский Урос. Он даже не думал остановить боярина. Может быть, поразмыслив, он и сам поступил бы так же. Но вот кровожадность боярина была смешна Пестрому, словно боярин по-детски неумело подражал холодной, спокойной и расчетливой жестокости князя. Тот, кто делает себе судьбу на лютости, должен иметь рамки, пределы. Без них лютость - звериное зверство, не приносящее плода. А князь не был и не хотел быть зверем, хотя и человек-то в нем был наполовину в шерсти.
Пестрый добился в жизни всего. Но, получив все, он вдруг с удивлением понял, что не так уж много ему было надо. Его не влекли богатство, слава, честь, любовь красавиц. Его вообще уже ничто не влекло. Он походил на стрелу в излете, которая пробила все преграды, но дальше лететь нет сил. Немного тешила мысль о власти, но уж куда ее больше? На стол Ивана Васильевича Пестрый и в мыслях не заглядывался, оставаясь верным псом Великого князя, на воле которого и держалось его величие. Однако надо было жить дальше. И как утроба - пищу, как тело - движения, как разум - мысли, его душа тоже требовала чего-то. Но чего? Слишком долго князь Пестрый жил в напряжении яростной борьбы, слишком долго лил кровь, не ища вокруг себя ничего иного, чтобы душа его могла развиться и сбросить шерсть. И теперь единственным движением его души, дающим ощущение жизни, была потребность в насилии. Заставлять кого-то, давить, принуждать - только это и мог, только это и желал еще делать князь Федор Пестрый Стародубский как человек. Прочие человеческие стремления ему были уже недоступны. И такая суть Пестрого-человека полностью соответствовала его сути Пестрого-воеводы, поэтому умный князь Иван Васильевич и послал его в парму.