«Я не хотела, чтобы люди думали обо мне, как о больной»
У
Эмилии Кларк разболелась голова. Это было в 2011 году, как раз перед Днем Святого Валентина и сразу после того, как она закончила сниматься в первом сезоне
«Игры престолов», играя Дейенерис Таргариен, разрушительницу оков и Мать Драконов. Она еще не знала, когда заползала в раздевалку своего местного спортзала в Северном Лондоне и блевала желчью в унитаз, что у «Игры престолов» будет еще семь сезонов, что он побьет рекорды премии «Эмми» по количеству побед в категории «Лучший сценарий драматического сериала» и будет назван одним из величайших телешоу всех времен и быстро определит ее место. Но она многого не знала.
Она не знала, что в 24 года перенесла угрожающий жизни инсульт, субарахноидальное кровоизлияние (SAH), вызванное кровоизлиянием в пространство, окружающее мозг. Лежа на полу и повторяя строчки из «Игры Престолов», проверяя свою память, она не знала, что треть больных сахарным диабетом умирает тут же, или что те, кто выживает, нуждаются в срочном лечении, чтобы избежать второго, часто смертельного кровотечения. Она не знала, что в ее мозгу есть еще один опухший кровеносный сосуд, который увеличился вдвое к тому времени, когда она закончила снимать третий сезон. Она не знала, что однажды, восемь лет спустя, поедая печенье на своем розовом диване, она будет улыбаться с мрачным осознанием того, что ее инсульт был одной из лучших вещей, которые могли с ней случиться.
Ее розовый диван стоит в розовом доме, который также зеленый и голубой, с приглушенными оттенками ржавчины, и имеет потайной бар, спрятанный в сарае во дворе, и наружную смотровую комнату, отапливаемую дровяной печью. Войти в ее гостиную, в одном из углов которой нарисован символ, относящийся к ее маме, в другом — к ее покойному отцу, а в третьем — многозначительный дракон, значит войти в самый уютный уголок сознания Кларк. У лестницы в штукатурке виден конский волос, стены ободраны. Она показывает мне все вокруг с откровенным ликованием, чувствуя, что ее комфорт и безопасность связаны с деталями: картины друзей на стенах, спальня «одинокой девушки». Она переехала сюда после «Игры престолов»; в этом и во многих других отношениях ее жизнь можно четко разделить на «до» и «после».
До этого Кларк, которой теперь 33 года, выросла в Оксфордшире, появилась в одном эпизоде сериала
«Доктора». Она была честолюбива, оптимистична и неутомимо жизнерадостна. После «Игры престолов» и смерти ее отца, которая потрясла всю семью, как и опасный для жизни инсульт, она сидит на своем розовом диване и размышляет о десятилетии, которое изменило ее.
«И да, я нахожусь на том этапе, когда определенно думаю о кровоизлиянии в мозг как о хорошей вещи», — она кивает. У нее чрезвычайно выразительные брови, которые подкрепляют ее слова.
«Потому что мне никогда не суждено было стать «молодой актрисой, подниматься то вверх, то вниз, по колонкам сплетен. И кровоизлияние в мозг, которое точно совпало с началом моей карьеры и началом шоу, которое стало чем-то довольно объемистым, дало мне перспективу, которой иначе у меня бы не было». Она делает паузу.
«Я довольно жизнерадостный человек, поэтому смерть родителей и кровоизлияния в мозг совпадают с успехом и людьми, преследующими по улице. Ты просто: «Ну, давайте извлечем что-то разумное из этого».
Это было десятилетие, которое содержало самое лучшее и самое худшее в жизни, и одной из разумных вещей, которые Эмилия пыталась сделать, исходя из них, было основание благотворительной организации
«SameYou» для обеспечения лечением людей, оправляющихся от травм мозга и инсульта. Только для того, чтобы поспособствовать развитию благотворительности, через восемь лет после инсульта, она, наконец, решила рассказать о нём в статье для «The New Yorker».
«На съемочной площадке я не пропустила ни дубля, но страдала», — писала она о возвращении в «Игру престолов» после операции на мозге.
«Второй сезон был для меня самым худшим. Я не знала, что делает Дейенерис. Если честно, то каждую минуту каждого дня я думала, что умру».
Удивительно, учитывая ее профиль и регулярные появления в «Daily Mail» в красивых платьях и с великолепной улыбкой, что ей удалось так долго держать это в секрете. Она не хотела говорить незнакомцам:
«Потому что это было моим». Она также боялась, что люди будут
«глумиться над этим».
Так случилось, что за неделю до того, как я пошел к ней, мне поставили похожий (хотя и менее драматичный) неврологический диагноз – когда я рассказываю ей об этом, мой голос почему-то дрожит. Эмилия горяча и быстра с рекомендациями, и когда она продолжает, то говорит:
«Ну, тогда ты понимаешь. Ты же знаешь, что меня беспокоит. Что люди будут обдумывать твои движения, голос, кем ты был».
«Честно говоря, мне было очень тяжело поделиться этим. Так бывает всегда, когда ты делаешь себя уязвимым». Она так долго ждала, чтобы поговорить об этом, потому что,
«не хотела, чтобы люди думали о ней как о... больной».
На съемочной площадке бывали дни, когда она тихонько отводила гримера в сторону и говорила:
«Кажется, у меня кровоизлияние в мозг. На самом деле нет, обещаю, но, может быть, отведете меня в холодную палатку, и мы присядем на секунду, и я заранее извиняюсь, если напугала». Летом я слишком много трудилась без отдыха. И когда мы летели с другом в самолете, я подумала: «Я чувствую себя очень странно...». Но я была в порядке. Трудно не думать о худшем. Трудно даже подумать о том, что переутомился, или что слишком засиделся в Instagram, и понять, что это может иметь те же побочные эффекты, что и что-то смертельное. Но благотворительность развивается вместе со мной. Я ею пользуюсь. Вот еще что я чувствую: может быть, кто-то другой чувствует то же самое».
Она говорит о только что ушедшем лете с сожалением и удивлением – это было лето после того, как финал «Игры престолов» разделил поклонников, когда она начала смиряться с тем, как «подавляющее» количество наготы в первом сезоне повлияло на нее. И после многих лет
«заполнения каждого перерыва фильмом, дерьмовым, хорошим или иным» (она снялась с Арнольдом Шварценеггером в
«Терминатор: Генезис» и исполнила роль Ки'Ры в
«Хан Соло: Звёздные Войны. Истории»), она решила сделать перерыв. Или же решение было принято за нее.
«После того, как состоялась премьера последнего сезона, мне вдруг показалось, что я осталась без костей в своем теле. И я лежала в этой луже на полу и думала: 'Может быть, это не просто шоу'. Я никогда не хотела оглядываться и видеть, что у нас есть, потому что была уверена, что это просто взорвется нам в лицо. И, в конце концов, так оно и было. Поэтому я не поднимала головы. Потом, после премьеры, я наконец смогла остановиться, и это было трудно». Она путешествовала и веселилась с друзьями, но это не приносило удовлетворения.
«Итак, раздутая и измученная, я уехала на две недели со своей лучшей подругой, Роуз Лесли, и именно в этом уединении в Индии до меня дошло. Вот каково это — остановиться. И я наконец-то смогла... стать доброй по отношению к себе».
Все это случилось недавно. Новое понимание горя. Ее любимый отец, театральный звукорежиссер, умер от рака в 2016 году.
«Мир стал еще страшнее, когда в нем не стало моего отца. Референдум тоже был», — вздрагивает она. —
«Это был год всего плохого».
Это случилось после лета потерь:
«Я, наконец, почувствовала это. Как будто на клеточном уровне я выросла. И это так горько-сладко, потому что я цеплялась за этот детский оптимизм. Затем, когда я, наконец, отпустила его, я поняла, что на самом деле это была тяжелая ноша. То же самое я чувствовала и с «Эмми», наконец, высунула голову из бункера. Как будто видишь реальный ландшафт, в котором жила все это время, с другой точки зрения».
Время от времени она смотрит на меня извиняющимся взглядом — ее брови похожи на стрелы, — чтобы убедиться, что она не говорит слишком много, и затем продолжает.
«Это может быть воспринято как такая женская черта, не так ли — обязанность «надевать улыбку». И чувствуешь, что это поражение, если сдаешься, тогда и признаешь: «Может быть, ничем хорошим в конце это не обернется». Но если все же это происходит, ты говоришь: 'И что, если это все верно?'. Смерть — это дерьмо», - резко говорит она.
«Это действительно тяжело, а горе ужасно, и от этого никуда не деться. Независимо от того, сколько парней из Силиконовой долины хотят доказать всем обратное».
К инсульту я добавляю потерю родителя в ее список рекомендаций.
«Нет! Я не рекомендую это никому, очевидно. Но это что-то реальное, за что вы можете удержаться. Мы не смотрим на горе должным образом. Я не говорю о случайных моментах совершенно подавляющих эмоций, я их контролирую... Был только один раз на съемочной площадке, когда я просто физически не смогла перестать плакать. Дело в других вещах, которые мы не обсуждаем — функциональное горе, когда ваше мировоззрение и ваш взгляд на жизнь и вас самих изменяются безвозвратно, навсегда».
Как она справляется с этим?
«С понимаем, что есть рамки, в которых проходит жизнь, и знанием, что однажды ты достигнешь ее краев. Вот и все. И я стараюсь использовать эти дерьмовые чувства. Это все равно, что положить пластиковую бутылку в мусорный бак — может, ничего и не произойдет, но попробовать стоит. Будучи актрисой и имея производственную компанию, имение большего понимания о жизни может поспособствовать становлению рассказчиком получше. Как актер, ты всегда наблюдаешь и изучаешь — в независимости от того, через какую травму проходишь, маленький участок мозга твердит: «Разве это не увлекательно?».
Каждый раз, когда я беру интервью у известного человека, я чувствую себя немного возвышенно и немного грустно, потому что вход в их сказочный мир также неизбежно означает, что ты видишь тень их клетки. Навязанное разъединение, например. Постоянная улыбка, множество замков. Кларк обрела чрезвычайную славу в период, когда почти сошла с ума. Она начала находить подарки за дверью от одного из многих сталкеров. Один, по ее словам, был ужасным, другой — очень гнусным.
«Сталкеры просто ужасны, потому что, будучи одинокой женщиной, гуляющей по городу, я чувствую, что за мной следят».
Эти сталкеры считают, что у них с Эмилией отношения,
«что сбивает с толку, потому что отношения с людьми, которых я не знаю, - большая часть того, на что я подписалась. Меня волнует то, что искусство делает с людьми. Но это также несет за собой ответственность, и когда выходишь из своей парадной двери, берешь этот груз с собой. Сложно ориентироваться. Потому что иногда,» — а она сейчас говорит о фанатах, у которых грань между двумя мирами часто стирается, -
«тебя хватают физически, и тогда инстинкты начинают действовать. Когда начинаешь видеть шок на лице другого человека, то думаешь: «Где опасность?». Тогда ты понимаешь: «О, так эта опасность — я».
Фан-база актрисы вскоре должна измениться, так как Эмилия планирует развивать свою карьеру без драконов. Новый фильм Кларк
«Рождество на двоих» основан на одноименной песне. Хоть он и стал кассовым хитом, отзывы были… смешанными. «Нечто плохое», — высказалось издание «Rolling Stone». «Что-то среднее, между обнаружением комка угля в вашем чулке и обнаружением нечто болезненно застрявшего в прямой кишке». Это грозит стать культовой классикой. Читатель, мне понравилось.
Кларк играет женщину, чья суматошная жизнь, как выясняется, отчасти является результатом недавней болезни.
«Я смогла», — мрачно говорит она.
«Многое сделать для этой роли». Есть романтический поворот, такой странный сюжетный поворот, который может вызвать диабет в уязвимой аудитории, но в этом фильме есть и второй твист, который может оказаться наиболее эффективной частью антибрекситской пропаганды праздничного сезона. Кларк (с
Эммой Томпсон, играющей ее мать) играет младшую из семьи иммигрантов первого поколения, занимаясь последствиями референдума.
«Мы снимали сцену преступления на почве ненависти», — говорит Кларк о сцене в лондонском автобусе, где паре говорят вернуться туда, откуда они приехали.
«И Эмма сказала: 'Давайте будем честными: разве мы не были свидетелями чего-то подобного?'». Ей нравилось работать над этим фильмом, отчасти из-за руководящих женщин,
«которые признали, что у всех нас была такая жизнь снаружи этого фильма. Не нужно иметь влагалище, чтобы сделать это, но разница заключается в этом небольшом... отсутствии патриархата?». И отчасти из-за пересечения между развлечениями и тем, что она описывает как
«значение». Тем, что она продолжает искать, хотя и сталкивается с постоянными отказами от привилегий и смущением.
«В настоящий момент мир страшен как в политическом, так и в экологическом плане. Политики подталкивают людей к их пределам, некогда существовавшая золотая середина — пустошь, есть лишь две стороны — жизнь или смерть. Мир ощущается намного более поляризованным и экстремальным, чем когда-либо. Есть 33-летние, как я, спрашивающие: «Должна ли я привести детей в этот мир? Если я это сделаю, то на кого будет похож этот ребенок?». И я не одинока в этом плане».
Но страх заставил ее пересмотреть взгляд на работу, после «Игры престолов».
«Развлечения могут вывести из реальной жизни на время, в этом заключался успех «Игры престолов». Люди хотели увидеть что-то знакомое, но и то, что разделило бы миры. Как драконы и магия. Эскапизм — это то, ради чего многие люди идут в искусство. Так что, если мы сможем выбрать истории для повествования людям в дерьмовый момент, я хотела бы взяться за что-то действительно хорошее. За то, что сможет заставить их чувствовать себя лучше или менее одинокими, или заставить их осознать, что за пределами их парадной двери есть что-то, о чем они должны заботиться».
Эмилия делает резкий вдох.
«Я провела много времени, думая: «Все, что я делаю, это все фигня. Я эгоистка, нарцисс». И затем…». И затем мир поразил ее с огромной скоростью, и она вошла в эту новую взрослую жизнь, и десятилетие ползло по ней, как сверкающие крысы.
«И тогда я поняла, для чего это все. Я обеспечиваю помощь. И это чего-то стоит, особенно сейчас. Правильно?».
Проходит секунда, прежде чем я понимаю, что она ждет ответа.
«Верно», — говорю я ободряюще.
«Правильно».
(c.)
Перевод интервью выполнен Александрой Вишневской специально для сообщества Daily Emilia Clarke.