На следующее утро Дженни поднялась с постели ни свет ни заря, - спать ей совершенно не хотелось, и девушка решила в одиночестве побродить по замку.
Она вышла в холл, освещаемый тусклым светом полупрогоревших факелов, в пляске огоньков которых украшающая пространство между лестницами статуя королевы Алисанны казалась почти что живой, а всполохи света, бегающие по ее лицу, придавали ей выражения страдания и лукавства, радости и печали. Задумавшись, Дженни вдруг краем глаза увидела какое-то движение, будто бы огромное животное метнулось с центра комнаты к лестнице, залитой чернильно-черной ночной тенью. Дженни вздрогнула и застыла на месте, вцепившись скрюченными от страха пальцами в складки своего простенького темно-зеленого платья, однако в пронзительной тишине не было слышно ни единого звука.
Не в силах сопротивляться охватившему ее ужасу, Дженни метнулась прочь от лестницы в боковую дверь, ведущую в столовую. Распахнув тяжелые створки, она тут же захлопнула их и прислонилась спиной к теплому дереву, все еще тяжело дыша и пытаясь унять бешено колотящееся в груди сердце.
Удивительным образом здесь было светлее, чем в холле. Кто-то зажег все свечи в канделябрах и стоящих на длинном столе тяжелых бронзовых подсвечниках. Дженни недоуменно огляделась, понимая, что и в этой комнате что-то не так. Но она никак не могла уловить причину того, что ее так насторожило.
Сделав шаг ближе к столу, она разглядела на нем длинный плоский предмет, кажется, кусок блестящей, будто бы мокрой, ткани. Дженни подошла поближе и пригляделась.
Мир завертелся перед глазами, и она с тошнотой подумала, что наверняка всего лишь видит дурной сон. Не может это быть человеком, просто никак. Дыры на месте глазниц, ссохшиеся губы, надорванный нос…
Зажав руками рот, Дженни сделала шаг назад и оступилась, споткнувшись обо что-то тяжелое. Упав на пол, она подняла голову и закричала.
Вытянутая окровавленная мясная туша, вставшая на ее пути, когда-то была человеком.
Кто-то единым куском содрал с него кожу.
Все тело Дженни сотрясала мелкая дрожь. Она стояла у стены, держа в руках чарку с обжигающе-горячим вином, стараясь не смотреть в сторону копошащихся возле чудовищного трупа мейстеров, в своих серых балахонах некстати напомнивших ей мышей, и стражников, оттаскивающих тело на носилки.
- Это был Аламир Тирелл, - угрюмо сказал ей Том-Восьмерка, подходя ближе. – Лица, конечно, не узнать, но по татуировке на плече в виде голой русалки…
-Замолчи, Том, ради всего святого! – простонала Дженни. – Я и так не знаю, как теперь буду спать по ночам. Такого страху натерпелась!...
- Если хочешь, я могу побыть с тобой по ночам, - с готовностью заявил стражник.
Дженни скривилась.
- Ну уж нет, спасибо, обойдусь.
- Ишь ты, гордячка, - обиделся парень.
- Это ты примитивный. Думал окрутить мою голову своими похабными песенками? Тоже мне, музыкант. Как сына-то назовешь? Томом-Семеркой?
Детина надулся и отошел в сторону, поджав губы. Нежный какой. Дженни пожала плечами и отхлебнула вина.
Вслед за ним к ней подошел мейстер Абель.
- Работа невероятной тонкости, - сообщил он ей, озабоченно нахмурив брови. – Кто на такое способен, я себе даже не представляю. Виртуозный мясник разве что.
Дженни скисла. Кто из высокородных гостей может оказаться мясником? Да никто, разве что…
-… или же ловкий охотник, - продолжал старик, - или профессиональный портной. Лорда Тирелла опоили снотворным и придушили вот этой подушкой. – Мейстер ткнул пальцем в валяющуюся на стуле, будто кем-то забытую, ярко-красную думку с вышитыми на ней цветами. – А после занялись его кожными покровами. Первым делом убийца произвел кружной разрез на голове, и, одним махом сдернув скальп…
- Прекратите, - оборвала его Дженни, - пожалуйста, избавьте меня от нелицеприятных подробностей. Лучше скажите, нашли вы еще какие-то улики?
- Нет. Только это. Одежда убитого. – Мейстер ткнул пальцем в лежащий цветной грудой у стены ворох желто-зеленой одежды. Подойдя ближе, Дженни торопливо осмотрела ее. В карманах не было ничего, кроме небольшой горсти смятых розовых лепестков.
Однако на этом кошмары Дженни не закончились.
Только она успела выйти из комнаты убийства, как ее тут же попросили срочно пройти в септу. Чувствуя недоброе, Дженни тут же заспешила туда.
У входа ее встретила молодая послушница, бледная и дрожащая.
- Мы… готовили септу для утреннего богослужения, - запинаясь, проговорила она, - а тут… тут такое…
Отодвинув ее в сторону, Дженни медленно прошла внутрь, вдыхая ароматы ладана и мирры полной грудью. Однако они не в силах были перебить острого, чуть сладковатого запаха смерти, от которого, кажется, распухали легкие.
На главном алтаре вместо привычных свечей и кристаллов, теперь небрежно сброшенных на пол, лежал человек. В первое мгновение Дженни даже не поняла, зачем он туда забрался, а потом поняла, что багряная жидкость под его телом, залившая весь алтарь и тягучими каплями падающая на пол, - это никакое не пролитое вино, а кровь.
Она сделала шаг ближе, сменив ракурс обозрения, и увидела, что голову и тело мертвеца отделены друг от друга. Хуже того, что она узнала того, кому принадлежала эта голова.
- О нет, - прошептала девушка, отступая назад. – Только не это. Что же… теперь будет….
Изуродованный, с жестоко отпиленной, почти откромсанной, головой, принц Валарр Таргариен был похож на какую-то языческую жертву, принесенную в дар жестокому жадному богу. Его дублет был почти черным от пропитавшей его драконьей крови, а из шеи, словно обрывки грязных веревок, торчали куски сосудов и сухожилий. Между плечами и застывшей в гримасе оскала головой мертвеца лежало заботливо вложенное драконье яйцо насыщенного изумрудного цвета, покрывшееся капельками подсыхающей крови.
На негнущихся ногах Дженни подошла ближе. На груде опрокинутых свечей и кристаллов лежал небрежно скомканный, отброшенный пергаментный свиток.
Дженни развернула хрупкую бумагу.
«Все нелепые, забавные издевательства, завернутые в личину дружеских обвинений, меня ужасно смешат. Вам никогда меня не достать.
Я продолжаю творить свой мир.
Раскрываю для вас, мои жадные и испорченные господа, всю бренность и жалкость существования.
Всем вам скоро придется молить меня о пощаде.
А знает ли хотя бы один из вас, что такое любовь?»