Alerie
Лорд
Рейгель Валаногар - Алый Лотос (продолжение)
Мягкие простыни впитывали пот и семя, как земля — кровь безымянных павших на полях битвы.
Были ли сейчас залиты кровью земли Валирии, — или же иной была ее смерть? Того он не знал, и каких-нибудь пару часов назад он рассмеялся бы своим коротким птичьим смешком, если бы ему сказали о том, что Валирия, — матерь драконов и огненная ведьма; королева-кровопийца, величественная душительница, — однажды исчезнет с лица земли.
Тот, кто носил на своем бедре и на сердце уродливый знак смирения перед светлейшим лицом покойницы лежал на постели рядом с ее блудным бунтарем-сыном. Рожденному шлюхой и от шлюхи для того, чтобы стать шлюхой, отмеченному и проклятому древними обычаями Валирии с момента своего появления на свет, сегодня ему выпала честь стать ее плакальщицей. Какая ирония.
— Как она умерла? — прошептал Лотос.
Приподнявшись на локте, он потянулся к прикроватному столику и наполнил чистый кубок вином на случай, если Рейгелю захочется утолить жажду иного рода.
Рейгель не торопился отвечать на заданный ему вопрос, и могло показаться, что он либо его не расслышал, либо и не собирался удовлетворять любопытство раба. Но всё же, спустя продолжительную паузу, когда дыхание всадника стало ровным, а из голоса исчезли прежние нотки вожделения, он заговорил:
- В огне и дыме. – чуть повернув голову в сторону Лотоса, он открыл глаза, - Разве это могло бы случиться иначе? Никогда.
Рейгель усмехнулся без малейшего намека на веселье во взгляде и, повернувшись набок, протянул руку за уже предусмотрительно наполненным кубком.
- Быть может, она до сих пор умирает. Корчится в агонии. За пеленой ничего толком не разглядеть…Но там пахнет пеплом, безумием и демонами. Они забрали троих из тех, кто летел со мной взглянуть на её тело. – Рейгель чуть приглушил голос, рассказывая о том, что ему пришлось повидать и наблюдая за реакцией, которая последует за историей. - И всех тех, что хотели пристать к её берегам.
Наверное, так и рождались легенды и сказки, передающиеся из уст в уста, и заражающие города быстрее, чем это можно себе представить. На атласных простынях борделей, в полутьме таверн и в шепотках гостиниц.
Лотос выслушал рассказ Рейгеля, не произнося ни слова, но чем больше становилось в этом рассказе огня и смерти, тем чаще становилось его дыхание. Ноздри вздрагивали и раздувались, словно бы чувствуя тот самый запах пепла; и ему казалось, что он ощущает вкус этого пепла на губах, которые вдруг пересохли. Свет ламп в комнате был совсем слабым, меж тем как солнце давно уже скрылось. То ли неверный свет был тому виной, то ли лицо юноши и в самом деле на какой-то миг прорезала странная улыбка — именно прорезала, словно нож, потому что не было в ней привычной мягкости, необходимой для работы куртизанки. Прорезала — и исчезла, когда он прикусил губу, сдерживая то ли смех, то ли крик, то ли ещё что-то — он сам не знал, что.
Мысли Лотоса блуждали там, среди руин того, что ещё недавно было вечным и несокрушимым; но холеные руки знали свою работу, подливая вино в кубок валирийца.
— Что будет... теперь, — в тихом голосе Лотоса не было вопросительной интонации, когда он снова взглянул в лицо Рейгеля.
Глядя за тем с каким выражением лица следит за ним юноша, Рейгель не мог знать наверняка действительно ли сказанное им увлекло его и заставило задуматься о том, что произошло. Действительно ли эта леденящая душу история чего-то стоила, или паренек просто идеально отрабатывал свою роль благодарного слушателя и собеседника, но…Уголки рта Рейгеля чуть дрогнули, когда на лице Лотоса появилось что-то совершенно не похожее на улыбку вежливого интереса.
- То же, что бывает всегда, когда глава рода изволит преставиться, не оставив четкого наследства. Пока его неубранный труп разлагается и воняет, его сыновья начнут грызню за наследство.
Рейгель ухмыльнулся и сделал очередной глоток, промачивая глотку.
- Дочери, в нашем случае. Впрочем, глобально это всё чушь. Капитаны всё также будут выходить в море, наемники – сражаться за тех, кто им больше заплатит, а бордели – открывать двери для посетителей с туго набитыми кошельками. – он вернул наполовину опустошенный кубок рабу и кивнул на него, - Пей.
Оставив мальчишке указание, всадник улегся обратно на подушки и вдруг неожиданно резким тоном произнес:
- Туда этой с*ке и дорога. - там мог бы говорить мужчина о женщине, которую когда-то любил так сильно, что теперь мог её только ненавидеть.
— Благодарю вас, — Лотос принял кубок из рук валирийца, и прежде чем отпить из него, чуть приподнял его, словно отдавая последние почести усопшей "с*ке", как назвал ее Рейгель.
Его не покидало ощущение какой-то нереальности происходящего. Мир, казалось, сузился до размеров одной-единственной слабо освещенной комнаты — и до охваченных дымом и пламенем руин за ее пределами. Сложно было представить себе, что стоит выйти за ее порог — и снаружи богатые господа будут все так же отпускать несмешные остроты, хлопая пониже спины девиц и юношей, а те будут громко смеяться, прикидывая в уме суточную выручку.
На какой-то миг он задержал взгляд на единственном изъяне своего тела — полусрезанной розе, обвитой цепью, — а затем небрежным жестом, поправив простыню, прикрыл его.
— Дети великих часто бывают ничтожнее предка, — вдруг тихо произнес он, вновь наполняя кубок. — При этом более... скверного и жестокого нрава.
Взгляд всадника едва заметно изменился, на мгновение становясь очень колючим.
- Что выросло то выросло. Великим следовало задуматься о своем наследии до того, как всё пошло по п*зде. – неприятно усмехнувшись, Рейгель вновь протянул руку, но в этот раз не за кубком, а за бутылкой, - Думать о том, кто вырастет под стать мамаше, а кто не оправдает возложенного на неё доверия мне не очень хочется. В конце концов, я не колдун, чтобы творить знаки, не жрец, чтобы толковать знаки, и даже не дешевая гадалка, чтобы их придумывать.
С почти осязаемым упоением, Рейгель, чуть запрокинув голову, приложился к бутылке. Ему будто удовольствие доставляла даже такая малость, как проявление чрезвычайно дурных манер. Утерев рот, он взглядом указал на кубок и повторил:
- Пей.
А затем взяв юношу за руку, притянул его к себе на колени. Руки его вновь начали скользить по оголенному телу, в этот раз исследуя его куда более тщательно. Взгляд всадника вновь затуманился – то ли от вновь прибывающего желания, то ли от выпитого, но, так или иначе, пальцы его остановились на паре отметин, оставленных на белой коже раба, а затем переместились на его губы. Всадник усмехнулся.
- В тебе не слишком-то много алого. – отметил он и вдруг спросил, - Вы сами себе придумываете эти...псевдонимы?
Полуприкрыв глаза, юноша неспешно выпил вино. Правило, придуманное не им, говорило о том, что ему следовало бы лишь слегка пригубливать вино в компании клиентов, чтобы сохранять трезвость рассудка. Но этой ночью, пахнущей пеплом и смертью, сохранять его было проблемой и без вина.
— Как правило — да, гос... Рейгель, — ответил он. — Но в моем случае его придумали за меня. Мне не хватило фантазии...
Прервав сам себя, он покачал головой и, вдруг улыбнувшись, посмотрел в темные глаза валирийца, мягко проведя пальцами по его скуле.
— По правде сказать, мне просто не хотелось этого делать.
Он издал невольный тихий смешок, похожий на птичье чириканье, вспомнив нагло предложенные им варианты вроде "Синего Булыжника", "Мягкого Кактуса" и "Грязного Голубя".
Всадник легко уцепился за эту тему, которая была ужасно далека от гибнущей по прихоти судьбы цивилизации и вопросах о наследии. Пусть в воздухе всё равно продолжало неотвратимо пахнуть их останками, всё также нуждающимися в достойных поминках.
- Что так? – спросил Рейгель, не отводя от глаз юноши прямого и на удивление цепкого, несмотря на количество выпитого, взгляда. Он мог бы назвать тысячу причин, по которым юноша не хотел придумывать себе шлюшье прозвище, первая из которых тонким шрамом, перечеркивающим рабское клеймо, покоилась на его бедре. Но куда…интереснее было услышать об этом из его собственных уст. Не столько из желания узнать правду, сколько из интереса узнать, будет ли она произнесена и если будет, в какой форме.
Мало кто из клиентов перинных домов интересовался какими-либо подробностями жизни тех, кому они платили за удовлетворение своей похоти. Они как будто были существами иного рода, отличного от человеческого; существами без имен и без возраста; без прошлого и без будущего. Жизнь их — текущий момент, никакое "до" и "после" не имеет значения. Так лучше для всех — и в первую очередь для них самих, хотя вряд ли кто-нибудь когда-нибудь об этом задумывался.
Но Рейгель платил ему, и поэтому он имел право получить то, чего хотел. Он мог бы продать ему ложь; ложь была основным товаром перинных домов, и об этом знали все — как покупатели и продавцы. Но, подавив желание отвести глаза, спрятать взгляд под томным взмахом ресниц и выдать какую-нибудь мягко журчащую ложь, припасенную у каждой проститутки для таких случаев, Лотос сказал:
— Потому что все, что ни придумай, звучит глупо.
Он продолжал улыбаться, но скулы его обозначились чуть резче.
— И потому что в то время у меня... было другое мнение насчет того, кем мне быть.
Губы Рейгеля, до того пристально наблюдавшего за лицом раба, дрогнули, а в следующее мгновение он расхохотался. Он смеялся так долго и так раскатисто, что вновь повалился на постель, попутно обвивая юношу руками и заваливая его вслед за собой.
- Неудивительно, что я так…нихр*на и не понял…почему ты, собственно, Алый Лотос… - кое-как отсмеявшись, высказался Рейгель. В глазах его так и скакали искорки веселья.
Спустя некоторую паузу, во время которой валириец продолжал улыбаться, прикрыв глаза и поглаживая раба по спине, он заговорил:
- Когда-то я хотел придумать себе…прозвище. Навроде тех, которыми пользуетесь вы. И вытатуировать его себе на груди. Мне тогда только-только закончили с одной рукой, и я был жутко пьян. Но я так и не смог выдумать хоть что-то в достаточной степени пафосное, психанул и начал предлагать, что придется. Мастер, благо, решил, что выписывать мне фигурное «Долбоящер» или «Нах*й мир» на груди – это плохая и чреватая проблемами в дальнейшем идея.
Рейгель фыркнул и вновь рассмеялся, но этот смех умер куда раньше, чем можно было бы ожидать. Знаки…свободы…как назвал это юноша, в своё время дались ему слишком нелегко.
- И что, у тебя были мысли о том, кем тебе быть ещё? Или, - Рейгель криво усмехнулся, глядя в потолок, будто ему вдруг вспомнилась одна...чрезвычайно несмешная штука, разом испортившая всё веселье, - просто не хотел быть шлюхой?
Он рассмеялся вместе с Рейгелем, вспомнив собственные бесплодные попытки бунта. Но смех умолк, и разговор вступил на опасную территорию, откуда самым разумным было — бежать. Ничто не мешало ему свернуть на привычный путь и продать валирийцу вычурную ложь в красивой коробочке с ленточкой – но торговля ложью в ночь поминок самой чудовищной лжи в истории человечества казалась почти... кощунственной. А незримо присутствующая вокруг постели пустота с запахом пепла вкупе с выпитым вином выжигала всякий инстинкт самосохранения.
"Ночь, когда тебя вы*бала сама смерть Валирии" — это была история из тех, которые впору рассказывать внукам. Даже жаль, что у него никогда их не будет.
— Нет, не хотел, — безмятежно улыбнулся Лотос. Прижавшись щекой к татуированной груди Рейгеля, он не сводил с него взгляда. Светлые волосы рассыпались по его коже, а пальцы невольно повторяли покрывавший ее узор.
— Мне хотелось научиться владению мечом.
- …И вот ты здесь. – Рейгель говорил нараспев, будто герольд, объявляющий чей-то витиеватый титул, - Управляющий одним из самых лучших перинных домов Лиса, услада первых людей города, таинственный Алый Лотос.
Рейгель ухмыльнулся от мысли о происхождении этого псевдонима, который, возможно, был тайной даже для самого мальчишки. По крайней мере, всаднику нравилось так думать.
- Не хватило смелости или хватило ума? – Рейгель чуть повернул голову, чтобы видеть лицо юноши. Его пальцы скользнули по щеке раба, отводя длинные волосы прочь, чтобы тот не мог за ними спрятаться. - Или и то и другое?
Будучи первым сыном и наследником драконьего лорда, долженствующим когда-нибудь возглавить весь род со всем его одушевленным и неодушевленным имуществом, валириец прекрасно знал, чем, как правило, кончают слишком строптивые рабы. И всё же в вопросе, высказанном спокойном тоном простого ничем не обремененного любопытства, сквозило что-то донельзя похожее на укол, призванный найти брешь в чужой защите...И вывести из равновесия.
Лотос на миг прикрыл глаза, когда жесткие пальцы мужчины, каким ему самому никогда не стать, коснулись его лица. Чего ему не хватило тогда? В словах Рейгеля была истина, но сколько он сам ни задавал себе этот вопрос, такой ответ всегда казался ему недостаточным.
Но другого ответа у него не было.
— Пожалуй, что и то и другое, — губы скривились в усмешке, далекой от той, которая должна была служить усладой для взоров первых людей города. Длинные изящные пальцы, гладившие грудь валирийца, на миг застыли, словно жаждая сжаться в кулак, но так и не осмелясь этого сделать. Лампы в комнате горели уже совсем тускло, но их света было достаточно для того, чтобы увидеть то невысказанное, что сверкнуло в глазах юноши. А потом он, издав отрывистый птичий смешок, вдруг сказал — раньше, чем успел прикусить язык:
— Если тебя не обучали ничему, кроме как трахаться, сложно найти себе место под солнцем. Разве что объявиться на пороге господского дома и сказать, что ты — их давно считающийся погибшим наследник.
Он закрыл глаза и стиснул зубы. Всего лишь на миг, прежде чем лицо его снова смягчилось.
— Простите, гос... Рейгель.
- Не лучший план. Допустим, если тебе не поверят – скорее всего, просто поколотят и дадут смачного пинка под зад. Невелика беда. А если поверят…Тебе придется стать этим наследником. Уверен, что это будет намного приятнее, чем трахаться с кем придется?
Будто застывшая на лице Рейгеля ухмылка стала откровенно неприятной. Подцепив подбородок юноши пальцами, он заставил его приподнять лицо.
- Твое имя? – вопрос прозвучал резко, совершенно не соответствуя тому тону, к которому раб возвращался, будто слишком хорошо выдрессированная собачка к своим выученным на любой случай жизни командам.
Он тихо выдохнул. Имя игрушки для постельных утех обычно оставалось ее личным делом. Проститутки существовали только для одной цели — и для этой цели им не нужны были ни имена, ни прошлое, ни биография. Такие приземленные вещи только мешали бы почтенным господам воспринимать их как некие эфемерные образы, призванные воплощать их собственные желания, а не обладать личными качествами — и почтенные господа охотно играли в эту игру.
Но Рейгель определенно был из тех, кто не играет по правилам.
— Сальвио, — ответил юноша, глядя прямо в глаза валирийца.
- В таком случае, Сальвио, - Рейгель произнес имя чуть растягивая гласные, будто пробуя на вкус и перекатывая его на языке, - Будь так не любезен, запихни своих гос...подинов подальше в ж*пу, чтобы они прекратили влезать в разговор с навязчивостью торгаша, жаждущего втюхать свой товар, в любой условно непонятной ситуации. В идеале вместе с извинениями. Я же сказал, что я не хочу этого слышать.
Губы всадника изогнулись насмешливо:
- Или страшновато? Изменять своим привычкам?
Ему хотелось отвести глаза — те, кто знал толк в выращивании лотосов, лилий, роз, нарциссов и прочих растений, хорошо разбирался также и в том, как вколотить в них нужные привычки и манеры, не повредив при этом лепестков. И Сальвио, в конечном счете, очень хорошо усвоил свой урок. Ему хотелось отвести глаза, — и от этого желания ему становилось... не стыдно, нет. Просто противно. Постоянная борьба с отвращением, — то к себе, то к другим, — была неотъемлемой частью его профессии. Так было и будет впредь. Но в ночь похорон мироздания отвращение к себе отчего-то казалось непосильной ношей, поэтому юноша не отводил глаз.
— Прошу прощения, Рейгель, — ответил Сальвио. Ноздри его вздрагивали, а дыхание стало чуть учащенным после слов валирийца о страхе. — Скорее я сказал бы, что... должным образом привитые привычки иногда очень неохотно подчиняются воле.
- В таком случае, Сальвио, видимо твоя воля куда слабее твоей привычки. – наблюдая за тем, как разительно изменился в лице юноша, холодным и жестким тоном подытожил Рейгель. Он и сам не понимал до конца, зачем провоцирует мальчишку, который едва ли был в состоянии что-то поделать со своей паршивой жизнью. Может, просто чтобы как-то окупить тот факт, что рабу нежданно-негаданно удалось напомнить о его собственной паршивой жизни, раздутым утопленником прошлого всплывающей в его памяти. И это вкупе с трупом ещё не отпетой зловонной старухи, корчащейся далеко в море.
Рейгель наконец-то выпустил юношу и не слишком церемонясь спихнул его с коленок. После чего перегнулся через кровать, дотянулся до почти опустевшей бутылки и благополучно влил в себя её остатки. Несколько капель стекли по его подбородку и упали на простыни, которые на своем веку повидали и не такое.
Закончив со своим очередным черным делом, в этот раз принявшем вид истребления местных напитков, он окинул мальчишку долгим задумчивым взглядом, прикидывая, хочется ли ему снова трахаться. Получалось так, что скорее нет, чем да. Разговоры их в куда большей степени навевали на него желание дать кому-нибудь по морде, а не томно насладиться чужим телом.
- …К слову, под «в идеале вместе с извинениями» я имел ввиду не то, что нужно передо мной в очередной раз извиниться, а то что их – тоже в ж*пу. – вдруг сказал Рейгель и вздохнул.
- Принеси мне ещё вина. И воды. И мои штаны. И расскажи-ка мне о том, что сейчас поделывается в городе среди шишек. Кто там сейчас заправляет кроме Ордоса?
Соскользнув на пол, Сальвио поднял штаны валирийца, валявшиеся на полу у кровати, и положил их рядом с ним. Затем, отойдя к столику, наполнил кубок водой. Откупорив новую бутылку вина, он собрался было наполнить им второй кубок, но, улыбнувшись, покачал головой и, вернувшись к постели, подал его Рейгелю прямо в бутылке.
— Первый магистр Канто Афтерис сошел с ума и поселился на площади в бочке, — сообщил Сальвио. — Поскольку формально он не отказывался от полномочий, другие не представляют, что с ним делать. Говорить с ним... сложно, но некоторые видят в этом глубокую мудрость.
Он издал смешок, вспомнив собственный... опыт общения с первым магистром, а затем, уже серьезнее, сказал:
— Не исключаю, что она действительно там имеется. Наверное, каждый в своей жизни испытывал желание пойти поселиться в бочке, чтобы иметь возможность на всех плевать и осыпать оскорблениями. Но мало кто решается это сделать.
Сальвио осторожно сел рядом с Рейгелем.
— Еще один из магистров, Алисио Ваар, увлекается... ботаникой, — губы юноши дрогнули в усмешке. — Настолько, что он, похоже, сделал одной из своих основных целей на этом посту контроль над... различными увеселяющими веществами в заведениях, подобных этому. Ирония в том, что он сам продает множество ингредиентов для них.
Он на миг прикрыл веки пальцами и помассировал их.
— Не лучшая ситуация, исходя из... случившегося на востоке, верно? — убрав руки от лица, Сальвио посмотрел в глаза валирийца.
Рейгель, попутно натягивая штаны и протягивая руки к высоким сапогам, внимательно прислушивался к рассказу Сальвио о том, кому сейчас принадлежало больше всего власти и влияния в Браавосе. Впрочем, не перебивать у него не получалось. Всадник с одним надетым сапогом, вдруг повернулся к юноше, глядя на него удивленным взглядом. Тот как раз заканчивал рассказывать о мудрости, коя была открыта первому магистру, Канто Афтерису, поселившемуся в бочке на главной площади. Об этом занимательном прецеденте шептались даже за пределами Лиса, и Рейгель был в целом в курсе ситуации. Удивление скорее вызывал тот факт, что несколько часов назад он высказывал магистру Ордосу в точности ту же мысль, которую сейчас до него доносил постельный раб. От столь очевидной…схожести образов мышления между чистейшей кровью дракона и безродной проституткой, Рейгель расхохотался.
- ...И впрямь...это, несомненно, весьма мудрый и достойный муж. И, полагаю, выбранный им путь ничуть не хуже, чем удел… - Рейгель ехидно усмехнулся, задерживая взгляд на лице Сальвио, - Давно потерянного и вдруг обретенного наследника. По крайней мере, он достоин чуть большего уважения. Пожалуй, следует заглянуть к этому почтенному господину. Мудрость…дорогого стоит.
Кивнув, чтобы юноша продолжал, Рейгель вернулся ко второму сапогу и разогнулся аккурат вовремя, чтобы увидеть, как юноша потирает веки.
- О. Полагаю, вы с магистром Алисио знакомы лично? – всадник с интересом наблюдал за реакцией Сальвио, выглядящему и говорящему так, будто увлеченный ботаникой магистр был той еще занозой в заднице для их заведения, - К слову, контроль над увеселяющими веществами – это вообще как? Облавы он вам что ли устраивает?
Рейгель хохотнул, представив себе столь занимательное зрелище.
- Не лучшая…Но едва ли это наше дело. - Рейгель чуть наклонил голову, встречаясь взглядом с Сальвио. Он не кривил душой, искренне считая, что не ему рассуждать о том, что лучше, а что хуже. Время, когда он думал о том, что всю свою жизнь проведет, управляя судьбами других - тех, что были ниже него, уже давно прошло. Особенно учитывая тот факт, что он прибыл в этот город, сопровождая волантийский флот, теперь прекрасно просматривающийся на горизонте и отнюдь не украшающем морской пейзаж. И роль в этой экспедиции у него была куда менее приглядная, нежели гордое звание "дипломата" и "миротворца".
— Определенно так.
Сальвио вынес насмешку валирийца не меняясь в лице, лишь резче обозначились скулы. Затем лицо его смягчилось, и он улыбнулся.
— Если можно назвать облавой... галантные вопросы в духе "у вас тут порядок, не злоупотребляете?", то да, можно и так сказать. Хотя этот достойный магистр предпочитает вызывать жертв облавы к себе, а не посещать веселые дома.
А затем он, не отводя взгляда от его глаз, вдруг задал весьма странный и неожиданный в текущих обстоятельствах вопрос.
— Рейгель. Вы здесь надолго?
Рейгель хмыкнул. Судя по услышанному, смысла в таких проверках было примерно столько же, сколько в дырявом ведре.
- Ясно, магистр завел себе увлекательное хобби, делающее его жизнь…насыщеннее. И часто тебе приходилось быть такой жертвой? – Рейгель приобнял Сальвио за плечи и, добавив самого жестокого разочарования в голосе, на которое только был способен, поинтересовался, - Ты что же, никак, злоупотребляешь?
А затем пожал плечами и, спустя небольшую паузу, ответил на его вопрос:
- Понятия не имею. В данном случае это зависит не от меня. – спокойно глядя в глаза юноши, он, в свою очередь, спросил, - К чему вопрос, Сальвио?
— Приходилось, — улыбнулся юноша, но веселье не коснулось ничего в его облике, кроме губ. — Нет, что касается меня, то наш рассудок должен оставаться... относительно трезвым. Но с тех пор, как почтенный отец магистра скончался от обильных возлияний в объятиях шлюх он, кажется, исполнился решимости как-нибудь спасти от этой участи всех клиентов. И мертвых, и живых, и не родившихся ещё.
Он сам не знал точно, к чему был этот вопрос, даже когда он сорвался с его губ. В какой-то миг он захотел, чтобы этого вопроса не было, чтобы вообще ничего этого не было: ни этой ночи, ни исчезнувших на востоке кораблей, ни горечи пепла, которая осталась на его губах после того как его поцеловала сама гибель Валирии. Но что случилось, то случилось, а вопросы требовали ответов.
— Быть может, если слухи о вас хотя бы наполовину — правда, мне хотелось бы это увидеть, — глаза Сальвио вдруг зло сверкнули. — Сожжённые корабли, оскверненные храмы, съеденные драконом дети, подло убитые горожане, поветрие, голод, убытки и смерть, а может и что похуже, как теперь-то знать.
Он звонко рассмеялся, и это было совсем не похоже на привычный птичий смешок.
Брови Рейгеля поползли вверх. Возможно, магистр Алиссио был глубоко травмированным опытом своего отца человеком, раз уж он занимался такой…бестолковой самодеятельностью. Ну или…Взгляд Рейгеля застыл на улыбке Сальвио, в данный момент слабо сочетающейся со всем остальным его обликом.
- В таком случае, может, ему просто нравится устраивать «облавы» конкретно на тебя? – предположил Рейгель. А затем, потянувшись ко второй предусмотрительно принесенной ему бутылке с вином, зубами избавился от пробки и протянул ее юноше. – Пей, Сальвио.
Наблюдая за тем, какая чудесная метаморфоза происходила со смирным рабом, встретившим его мягкой улыбкой на лице и жемчугом в волосах, глаза Рейгеля, кажется, потемнели, и он, не обращая внимания на мешающуюся бутылку, которую сам же ему и всучил, крепко поцеловал юношу, прижимая его к себе одной рукой и зарываясь пальцами в его волосы второй. Он отпустил его лишь тогда, когда ему перестало доставать дыхания и, не отстраняясь, шепнул:
- Не думаю, что ты хотел бы только лишь увидеть.
Некогда один мудрец, весьма почитаемый в кругах философов и мнящих себя ими высокородных господ сказал, будто бы "правду говорить легко и приятно". Изречение это, бысто превратившись сначала в избитую банальность, а там и в непристойную в интеллектуальных кругах пошлость, всегда казалось ему высокопарной глупостью в самом корне своем. Правду говорить было совсем не легко. Правду было говорить тяжелее всего на свете. Но облегчение после того, как ее выскажешь, действительно могло быть приятным — в том смысле, в котором приятна боль от наконец-то лопнувшего нарыва или на месте вырванного испорченного зуба.
— Конечно же не только, — задыхающимся шепотом отозвался Сальвио, когда горечь дыма и пепла погребального костра Валирии схлынула с его губ. Не меняя своего положения, он поднес к губам бутылку и сделал несколько жадных глотков, едва удержавшись от того, чтобы не опустошить эту бутылку одним махом прямо сейчас.
— Но я стараюсь трезво оценивать свои возможности.
- Иногда трезвость бывает очень приятно терять… - Рейгель, уложив руку на щеку Сальвио, провел большим пальцем по его губам, стирая капельки вина, и на удивление мягко улыбнулся. Будто на мгновение они поменялись ролями, и теперь уже не Сальвио, Алый Лотос, лиссенийская шлюха, потчевал своего клиента вином, улыбками и…фантазиями, а он, Рейгель Валаногар, кровь от крови Валирии.
Мысль эта так позабавила всадника, что он, уткнувшись носом в шею паренька, тихо рассмеялся. Пожалуй, от такого лица могли бы вытянуться даже сильнее, чем от тех клейм, которыми он изуродовал своё тело.
Наконец отстранившись, Рейгель поднялся с места.
- Хочу снять тебя на завтрашнюю ночь, если ещё не занято. Если занято - то на ночь за нею. – произнес Рейгель, облачаясь в свою кирасу и одним взглядом показывая на многочисленные ремешки, которые предстояло застегнуть.
Ночь всё ещё была в своём праве, но утро уже набирало в силе, начиная окрашивать мир в предшествующие рассвету цвета серости.
— Да, — ответил Сальвио, отвечая улыбкой на столь неожиданную на жестком лице валирийца улыбку, на его смех и на жест, никак не вязавшийся с обликом опаснейшего и агрессивнейшего существа нынешних времен. — Завтрашняя ночь будет занята вами.
Отставив бутылку, Сальвио стал застегивать ремешки, не думая о том, чтобы одеться самому. После ухода Рейгеля его работа на сегодня будет закончена, а поэтому он знал, что не станет совершать омовений, приводить в порядок волосы, надевать чистые шелка и проделывать то множество доведенных до рефлекса вещей, которые полагалось делать, чтобы выглядеть свежим цветком в глазах каждого клиента — сколько бы их не было за день... или ночь. Поэтому все, что он собирался сделать, оставшись наедине, — это забраться обратно в постель с недопитой бутылкой вина, а возможно и с еще одной, и просто... потерять трезвость, во что бы это в итоге для него не вылилось.
Покончив с последней застежкой, Сальвио выпрямился и вдруг сказал, чуть сощурив глаза:
— Что же... полагаю, можем обойтись без предписанных формальностями угодливых прощаний?
Рейгель не без довольства усмехнулся, приподнимая руки, пока юноша облачал его в кирасу.
- В таком случае, я хочу, чтобы ты явился завтрашним вечером в поместье магистра Тарреоса. И прихвати с собой что-нибудь из того, что достойно хорошей облавы. – взгляд всадника стал веселым: со старика Ордоса бы сталось расчувствоваться от умиления и ностальгии из-за того, что его любимый наемник снова начал водить к нему домой шлюх.
Напоследок приладив тяжелый пояс на место, Рейгель отдал юноше кошель, в котором монет было несколько больше, чем стоила пара ночей с пусть даже ужасно дорогой куртизанкой. Но...Всё равно, строго говоря, платил не он.
- Вполне. Тем более, я пока не прощаюсь. О, и вот ещё что… - взгляд Валаногара вдруг стал хитрым, - У меня есть к тебе просьба, Сальвио. Моя…добрая репутация дорога мне как память. Поэтому, я был бы благодарен, если бы с ней всё осталось так, как есть…Или даже она приобрела новые оттенки, - правильнее всего было бы сказать «злодейства», но Рейгель остановился на более дипломатичном варианте, в котором и так прекрасно читалась истинная суть вещей, - загадочности.
— С удовольствием приму участие в поддержании вашей... загадочности, — усмехнулся юноша, принимая из рук Рейгеля деньги.
Оставшись один, он сделал именно то, что собирался. Утром его ждал один учтивый почти что семейный визит, являться на который с похмелья было признаком дурного тона. И это было... приятно.
Р.В.
Скользнув взглядом по усмешке Сальвио, столь непохожей на вежливую улыбку, с которой тот его встретил, он зеркально повторил её. И боле, ничего не сказав, он вышел из комнаты.
Его переходящая в утро ночь только началась. И нельзя было сказать, что начало это оставило его...неудовлетворенным.
Были ли сейчас залиты кровью земли Валирии, — или же иной была ее смерть? Того он не знал, и каких-нибудь пару часов назад он рассмеялся бы своим коротким птичьим смешком, если бы ему сказали о том, что Валирия, — матерь драконов и огненная ведьма; королева-кровопийца, величественная душительница, — однажды исчезнет с лица земли.
Тот, кто носил на своем бедре и на сердце уродливый знак смирения перед светлейшим лицом покойницы лежал на постели рядом с ее блудным бунтарем-сыном. Рожденному шлюхой и от шлюхи для того, чтобы стать шлюхой, отмеченному и проклятому древними обычаями Валирии с момента своего появления на свет, сегодня ему выпала честь стать ее плакальщицей. Какая ирония.
— Как она умерла? — прошептал Лотос.
Приподнявшись на локте, он потянулся к прикроватному столику и наполнил чистый кубок вином на случай, если Рейгелю захочется утолить жажду иного рода.
Рейгель не торопился отвечать на заданный ему вопрос, и могло показаться, что он либо его не расслышал, либо и не собирался удовлетворять любопытство раба. Но всё же, спустя продолжительную паузу, когда дыхание всадника стало ровным, а из голоса исчезли прежние нотки вожделения, он заговорил:
- В огне и дыме. – чуть повернув голову в сторону Лотоса, он открыл глаза, - Разве это могло бы случиться иначе? Никогда.
Рейгель усмехнулся без малейшего намека на веселье во взгляде и, повернувшись набок, протянул руку за уже предусмотрительно наполненным кубком.
- Быть может, она до сих пор умирает. Корчится в агонии. За пеленой ничего толком не разглядеть…Но там пахнет пеплом, безумием и демонами. Они забрали троих из тех, кто летел со мной взглянуть на её тело. – Рейгель чуть приглушил голос, рассказывая о том, что ему пришлось повидать и наблюдая за реакцией, которая последует за историей. - И всех тех, что хотели пристать к её берегам.
Наверное, так и рождались легенды и сказки, передающиеся из уст в уста, и заражающие города быстрее, чем это можно себе представить. На атласных простынях борделей, в полутьме таверн и в шепотках гостиниц.
Лотос выслушал рассказ Рейгеля, не произнося ни слова, но чем больше становилось в этом рассказе огня и смерти, тем чаще становилось его дыхание. Ноздри вздрагивали и раздувались, словно бы чувствуя тот самый запах пепла; и ему казалось, что он ощущает вкус этого пепла на губах, которые вдруг пересохли. Свет ламп в комнате был совсем слабым, меж тем как солнце давно уже скрылось. То ли неверный свет был тому виной, то ли лицо юноши и в самом деле на какой-то миг прорезала странная улыбка — именно прорезала, словно нож, потому что не было в ней привычной мягкости, необходимой для работы куртизанки. Прорезала — и исчезла, когда он прикусил губу, сдерживая то ли смех, то ли крик, то ли ещё что-то — он сам не знал, что.
Мысли Лотоса блуждали там, среди руин того, что ещё недавно было вечным и несокрушимым; но холеные руки знали свою работу, подливая вино в кубок валирийца.
— Что будет... теперь, — в тихом голосе Лотоса не было вопросительной интонации, когда он снова взглянул в лицо Рейгеля.
Глядя за тем с каким выражением лица следит за ним юноша, Рейгель не мог знать наверняка действительно ли сказанное им увлекло его и заставило задуматься о том, что произошло. Действительно ли эта леденящая душу история чего-то стоила, или паренек просто идеально отрабатывал свою роль благодарного слушателя и собеседника, но…Уголки рта Рейгеля чуть дрогнули, когда на лице Лотоса появилось что-то совершенно не похожее на улыбку вежливого интереса.
- То же, что бывает всегда, когда глава рода изволит преставиться, не оставив четкого наследства. Пока его неубранный труп разлагается и воняет, его сыновья начнут грызню за наследство.
Рейгель ухмыльнулся и сделал очередной глоток, промачивая глотку.
- Дочери, в нашем случае. Впрочем, глобально это всё чушь. Капитаны всё также будут выходить в море, наемники – сражаться за тех, кто им больше заплатит, а бордели – открывать двери для посетителей с туго набитыми кошельками. – он вернул наполовину опустошенный кубок рабу и кивнул на него, - Пей.
Оставив мальчишке указание, всадник улегся обратно на подушки и вдруг неожиданно резким тоном произнес:
- Туда этой с*ке и дорога. - там мог бы говорить мужчина о женщине, которую когда-то любил так сильно, что теперь мог её только ненавидеть.
— Благодарю вас, — Лотос принял кубок из рук валирийца, и прежде чем отпить из него, чуть приподнял его, словно отдавая последние почести усопшей "с*ке", как назвал ее Рейгель.
Его не покидало ощущение какой-то нереальности происходящего. Мир, казалось, сузился до размеров одной-единственной слабо освещенной комнаты — и до охваченных дымом и пламенем руин за ее пределами. Сложно было представить себе, что стоит выйти за ее порог — и снаружи богатые господа будут все так же отпускать несмешные остроты, хлопая пониже спины девиц и юношей, а те будут громко смеяться, прикидывая в уме суточную выручку.
На какой-то миг он задержал взгляд на единственном изъяне своего тела — полусрезанной розе, обвитой цепью, — а затем небрежным жестом, поправив простыню, прикрыл его.
— Дети великих часто бывают ничтожнее предка, — вдруг тихо произнес он, вновь наполняя кубок. — При этом более... скверного и жестокого нрава.
Взгляд всадника едва заметно изменился, на мгновение становясь очень колючим.
- Что выросло то выросло. Великим следовало задуматься о своем наследии до того, как всё пошло по п*зде. – неприятно усмехнувшись, Рейгель вновь протянул руку, но в этот раз не за кубком, а за бутылкой, - Думать о том, кто вырастет под стать мамаше, а кто не оправдает возложенного на неё доверия мне не очень хочется. В конце концов, я не колдун, чтобы творить знаки, не жрец, чтобы толковать знаки, и даже не дешевая гадалка, чтобы их придумывать.
С почти осязаемым упоением, Рейгель, чуть запрокинув голову, приложился к бутылке. Ему будто удовольствие доставляла даже такая малость, как проявление чрезвычайно дурных манер. Утерев рот, он взглядом указал на кубок и повторил:
- Пей.
А затем взяв юношу за руку, притянул его к себе на колени. Руки его вновь начали скользить по оголенному телу, в этот раз исследуя его куда более тщательно. Взгляд всадника вновь затуманился – то ли от вновь прибывающего желания, то ли от выпитого, но, так или иначе, пальцы его остановились на паре отметин, оставленных на белой коже раба, а затем переместились на его губы. Всадник усмехнулся.
- В тебе не слишком-то много алого. – отметил он и вдруг спросил, - Вы сами себе придумываете эти...псевдонимы?
Полуприкрыв глаза, юноша неспешно выпил вино. Правило, придуманное не им, говорило о том, что ему следовало бы лишь слегка пригубливать вино в компании клиентов, чтобы сохранять трезвость рассудка. Но этой ночью, пахнущей пеплом и смертью, сохранять его было проблемой и без вина.
— Как правило — да, гос... Рейгель, — ответил он. — Но в моем случае его придумали за меня. Мне не хватило фантазии...
Прервав сам себя, он покачал головой и, вдруг улыбнувшись, посмотрел в темные глаза валирийца, мягко проведя пальцами по его скуле.
— По правде сказать, мне просто не хотелось этого делать.
Он издал невольный тихий смешок, похожий на птичье чириканье, вспомнив нагло предложенные им варианты вроде "Синего Булыжника", "Мягкого Кактуса" и "Грязного Голубя".
Всадник легко уцепился за эту тему, которая была ужасно далека от гибнущей по прихоти судьбы цивилизации и вопросах о наследии. Пусть в воздухе всё равно продолжало неотвратимо пахнуть их останками, всё также нуждающимися в достойных поминках.
- Что так? – спросил Рейгель, не отводя от глаз юноши прямого и на удивление цепкого, несмотря на количество выпитого, взгляда. Он мог бы назвать тысячу причин, по которым юноша не хотел придумывать себе шлюшье прозвище, первая из которых тонким шрамом, перечеркивающим рабское клеймо, покоилась на его бедре. Но куда…интереснее было услышать об этом из его собственных уст. Не столько из желания узнать правду, сколько из интереса узнать, будет ли она произнесена и если будет, в какой форме.
Мало кто из клиентов перинных домов интересовался какими-либо подробностями жизни тех, кому они платили за удовлетворение своей похоти. Они как будто были существами иного рода, отличного от человеческого; существами без имен и без возраста; без прошлого и без будущего. Жизнь их — текущий момент, никакое "до" и "после" не имеет значения. Так лучше для всех — и в первую очередь для них самих, хотя вряд ли кто-нибудь когда-нибудь об этом задумывался.
Но Рейгель платил ему, и поэтому он имел право получить то, чего хотел. Он мог бы продать ему ложь; ложь была основным товаром перинных домов, и об этом знали все — как покупатели и продавцы. Но, подавив желание отвести глаза, спрятать взгляд под томным взмахом ресниц и выдать какую-нибудь мягко журчащую ложь, припасенную у каждой проститутки для таких случаев, Лотос сказал:
— Потому что все, что ни придумай, звучит глупо.
Он продолжал улыбаться, но скулы его обозначились чуть резче.
— И потому что в то время у меня... было другое мнение насчет того, кем мне быть.
Губы Рейгеля, до того пристально наблюдавшего за лицом раба, дрогнули, а в следующее мгновение он расхохотался. Он смеялся так долго и так раскатисто, что вновь повалился на постель, попутно обвивая юношу руками и заваливая его вслед за собой.
- Неудивительно, что я так…нихр*на и не понял…почему ты, собственно, Алый Лотос… - кое-как отсмеявшись, высказался Рейгель. В глазах его так и скакали искорки веселья.
Спустя некоторую паузу, во время которой валириец продолжал улыбаться, прикрыв глаза и поглаживая раба по спине, он заговорил:
- Когда-то я хотел придумать себе…прозвище. Навроде тех, которыми пользуетесь вы. И вытатуировать его себе на груди. Мне тогда только-только закончили с одной рукой, и я был жутко пьян. Но я так и не смог выдумать хоть что-то в достаточной степени пафосное, психанул и начал предлагать, что придется. Мастер, благо, решил, что выписывать мне фигурное «Долбоящер» или «Нах*й мир» на груди – это плохая и чреватая проблемами в дальнейшем идея.
Рейгель фыркнул и вновь рассмеялся, но этот смех умер куда раньше, чем можно было бы ожидать. Знаки…свободы…как назвал это юноша, в своё время дались ему слишком нелегко.
- И что, у тебя были мысли о том, кем тебе быть ещё? Или, - Рейгель криво усмехнулся, глядя в потолок, будто ему вдруг вспомнилась одна...чрезвычайно несмешная штука, разом испортившая всё веселье, - просто не хотел быть шлюхой?
Он рассмеялся вместе с Рейгелем, вспомнив собственные бесплодные попытки бунта. Но смех умолк, и разговор вступил на опасную территорию, откуда самым разумным было — бежать. Ничто не мешало ему свернуть на привычный путь и продать валирийцу вычурную ложь в красивой коробочке с ленточкой – но торговля ложью в ночь поминок самой чудовищной лжи в истории человечества казалась почти... кощунственной. А незримо присутствующая вокруг постели пустота с запахом пепла вкупе с выпитым вином выжигала всякий инстинкт самосохранения.
"Ночь, когда тебя вы*бала сама смерть Валирии" — это была история из тех, которые впору рассказывать внукам. Даже жаль, что у него никогда их не будет.
— Нет, не хотел, — безмятежно улыбнулся Лотос. Прижавшись щекой к татуированной груди Рейгеля, он не сводил с него взгляда. Светлые волосы рассыпались по его коже, а пальцы невольно повторяли покрывавший ее узор.
— Мне хотелось научиться владению мечом.
- …И вот ты здесь. – Рейгель говорил нараспев, будто герольд, объявляющий чей-то витиеватый титул, - Управляющий одним из самых лучших перинных домов Лиса, услада первых людей города, таинственный Алый Лотос.
Рейгель ухмыльнулся от мысли о происхождении этого псевдонима, который, возможно, был тайной даже для самого мальчишки. По крайней мере, всаднику нравилось так думать.
- Не хватило смелости или хватило ума? – Рейгель чуть повернул голову, чтобы видеть лицо юноши. Его пальцы скользнули по щеке раба, отводя длинные волосы прочь, чтобы тот не мог за ними спрятаться. - Или и то и другое?
Будучи первым сыном и наследником драконьего лорда, долженствующим когда-нибудь возглавить весь род со всем его одушевленным и неодушевленным имуществом, валириец прекрасно знал, чем, как правило, кончают слишком строптивые рабы. И всё же в вопросе, высказанном спокойном тоном простого ничем не обремененного любопытства, сквозило что-то донельзя похожее на укол, призванный найти брешь в чужой защите...И вывести из равновесия.
Лотос на миг прикрыл глаза, когда жесткие пальцы мужчины, каким ему самому никогда не стать, коснулись его лица. Чего ему не хватило тогда? В словах Рейгеля была истина, но сколько он сам ни задавал себе этот вопрос, такой ответ всегда казался ему недостаточным.
Но другого ответа у него не было.
— Пожалуй, что и то и другое, — губы скривились в усмешке, далекой от той, которая должна была служить усладой для взоров первых людей города. Длинные изящные пальцы, гладившие грудь валирийца, на миг застыли, словно жаждая сжаться в кулак, но так и не осмелясь этого сделать. Лампы в комнате горели уже совсем тускло, но их света было достаточно для того, чтобы увидеть то невысказанное, что сверкнуло в глазах юноши. А потом он, издав отрывистый птичий смешок, вдруг сказал — раньше, чем успел прикусить язык:
— Если тебя не обучали ничему, кроме как трахаться, сложно найти себе место под солнцем. Разве что объявиться на пороге господского дома и сказать, что ты — их давно считающийся погибшим наследник.
Он закрыл глаза и стиснул зубы. Всего лишь на миг, прежде чем лицо его снова смягчилось.
— Простите, гос... Рейгель.
- Не лучший план. Допустим, если тебе не поверят – скорее всего, просто поколотят и дадут смачного пинка под зад. Невелика беда. А если поверят…Тебе придется стать этим наследником. Уверен, что это будет намного приятнее, чем трахаться с кем придется?
Будто застывшая на лице Рейгеля ухмылка стала откровенно неприятной. Подцепив подбородок юноши пальцами, он заставил его приподнять лицо.
- Твое имя? – вопрос прозвучал резко, совершенно не соответствуя тому тону, к которому раб возвращался, будто слишком хорошо выдрессированная собачка к своим выученным на любой случай жизни командам.
Он тихо выдохнул. Имя игрушки для постельных утех обычно оставалось ее личным делом. Проститутки существовали только для одной цели — и для этой цели им не нужны были ни имена, ни прошлое, ни биография. Такие приземленные вещи только мешали бы почтенным господам воспринимать их как некие эфемерные образы, призванные воплощать их собственные желания, а не обладать личными качествами — и почтенные господа охотно играли в эту игру.
Но Рейгель определенно был из тех, кто не играет по правилам.
— Сальвио, — ответил юноша, глядя прямо в глаза валирийца.
- В таком случае, Сальвио, - Рейгель произнес имя чуть растягивая гласные, будто пробуя на вкус и перекатывая его на языке, - Будь так не любезен, запихни своих гос...подинов подальше в ж*пу, чтобы они прекратили влезать в разговор с навязчивостью торгаша, жаждущего втюхать свой товар, в любой условно непонятной ситуации. В идеале вместе с извинениями. Я же сказал, что я не хочу этого слышать.
Губы всадника изогнулись насмешливо:
- Или страшновато? Изменять своим привычкам?
Ему хотелось отвести глаза — те, кто знал толк в выращивании лотосов, лилий, роз, нарциссов и прочих растений, хорошо разбирался также и в том, как вколотить в них нужные привычки и манеры, не повредив при этом лепестков. И Сальвио, в конечном счете, очень хорошо усвоил свой урок. Ему хотелось отвести глаза, — и от этого желания ему становилось... не стыдно, нет. Просто противно. Постоянная борьба с отвращением, — то к себе, то к другим, — была неотъемлемой частью его профессии. Так было и будет впредь. Но в ночь похорон мироздания отвращение к себе отчего-то казалось непосильной ношей, поэтому юноша не отводил глаз.
— Прошу прощения, Рейгель, — ответил Сальвио. Ноздри его вздрагивали, а дыхание стало чуть учащенным после слов валирийца о страхе. — Скорее я сказал бы, что... должным образом привитые привычки иногда очень неохотно подчиняются воле.
- В таком случае, Сальвио, видимо твоя воля куда слабее твоей привычки. – наблюдая за тем, как разительно изменился в лице юноша, холодным и жестким тоном подытожил Рейгель. Он и сам не понимал до конца, зачем провоцирует мальчишку, который едва ли был в состоянии что-то поделать со своей паршивой жизнью. Может, просто чтобы как-то окупить тот факт, что рабу нежданно-негаданно удалось напомнить о его собственной паршивой жизни, раздутым утопленником прошлого всплывающей в его памяти. И это вкупе с трупом ещё не отпетой зловонной старухи, корчащейся далеко в море.
Рейгель наконец-то выпустил юношу и не слишком церемонясь спихнул его с коленок. После чего перегнулся через кровать, дотянулся до почти опустевшей бутылки и благополучно влил в себя её остатки. Несколько капель стекли по его подбородку и упали на простыни, которые на своем веку повидали и не такое.
Закончив со своим очередным черным делом, в этот раз принявшем вид истребления местных напитков, он окинул мальчишку долгим задумчивым взглядом, прикидывая, хочется ли ему снова трахаться. Получалось так, что скорее нет, чем да. Разговоры их в куда большей степени навевали на него желание дать кому-нибудь по морде, а не томно насладиться чужим телом.
- …К слову, под «в идеале вместе с извинениями» я имел ввиду не то, что нужно передо мной в очередной раз извиниться, а то что их – тоже в ж*пу. – вдруг сказал Рейгель и вздохнул.
- Принеси мне ещё вина. И воды. И мои штаны. И расскажи-ка мне о том, что сейчас поделывается в городе среди шишек. Кто там сейчас заправляет кроме Ордоса?
Соскользнув на пол, Сальвио поднял штаны валирийца, валявшиеся на полу у кровати, и положил их рядом с ним. Затем, отойдя к столику, наполнил кубок водой. Откупорив новую бутылку вина, он собрался было наполнить им второй кубок, но, улыбнувшись, покачал головой и, вернувшись к постели, подал его Рейгелю прямо в бутылке.
— Первый магистр Канто Афтерис сошел с ума и поселился на площади в бочке, — сообщил Сальвио. — Поскольку формально он не отказывался от полномочий, другие не представляют, что с ним делать. Говорить с ним... сложно, но некоторые видят в этом глубокую мудрость.
Он издал смешок, вспомнив собственный... опыт общения с первым магистром, а затем, уже серьезнее, сказал:
— Не исключаю, что она действительно там имеется. Наверное, каждый в своей жизни испытывал желание пойти поселиться в бочке, чтобы иметь возможность на всех плевать и осыпать оскорблениями. Но мало кто решается это сделать.
Сальвио осторожно сел рядом с Рейгелем.
— Еще один из магистров, Алисио Ваар, увлекается... ботаникой, — губы юноши дрогнули в усмешке. — Настолько, что он, похоже, сделал одной из своих основных целей на этом посту контроль над... различными увеселяющими веществами в заведениях, подобных этому. Ирония в том, что он сам продает множество ингредиентов для них.
Он на миг прикрыл веки пальцами и помассировал их.
— Не лучшая ситуация, исходя из... случившегося на востоке, верно? — убрав руки от лица, Сальвио посмотрел в глаза валирийца.
Рейгель, попутно натягивая штаны и протягивая руки к высоким сапогам, внимательно прислушивался к рассказу Сальвио о том, кому сейчас принадлежало больше всего власти и влияния в Браавосе. Впрочем, не перебивать у него не получалось. Всадник с одним надетым сапогом, вдруг повернулся к юноше, глядя на него удивленным взглядом. Тот как раз заканчивал рассказывать о мудрости, коя была открыта первому магистру, Канто Афтерису, поселившемуся в бочке на главной площади. Об этом занимательном прецеденте шептались даже за пределами Лиса, и Рейгель был в целом в курсе ситуации. Удивление скорее вызывал тот факт, что несколько часов назад он высказывал магистру Ордосу в точности ту же мысль, которую сейчас до него доносил постельный раб. От столь очевидной…схожести образов мышления между чистейшей кровью дракона и безродной проституткой, Рейгель расхохотался.
- ...И впрямь...это, несомненно, весьма мудрый и достойный муж. И, полагаю, выбранный им путь ничуть не хуже, чем удел… - Рейгель ехидно усмехнулся, задерживая взгляд на лице Сальвио, - Давно потерянного и вдруг обретенного наследника. По крайней мере, он достоин чуть большего уважения. Пожалуй, следует заглянуть к этому почтенному господину. Мудрость…дорогого стоит.
Кивнув, чтобы юноша продолжал, Рейгель вернулся ко второму сапогу и разогнулся аккурат вовремя, чтобы увидеть, как юноша потирает веки.
- О. Полагаю, вы с магистром Алисио знакомы лично? – всадник с интересом наблюдал за реакцией Сальвио, выглядящему и говорящему так, будто увлеченный ботаникой магистр был той еще занозой в заднице для их заведения, - К слову, контроль над увеселяющими веществами – это вообще как? Облавы он вам что ли устраивает?
Рейгель хохотнул, представив себе столь занимательное зрелище.
- Не лучшая…Но едва ли это наше дело. - Рейгель чуть наклонил голову, встречаясь взглядом с Сальвио. Он не кривил душой, искренне считая, что не ему рассуждать о том, что лучше, а что хуже. Время, когда он думал о том, что всю свою жизнь проведет, управляя судьбами других - тех, что были ниже него, уже давно прошло. Особенно учитывая тот факт, что он прибыл в этот город, сопровождая волантийский флот, теперь прекрасно просматривающийся на горизонте и отнюдь не украшающем морской пейзаж. И роль в этой экспедиции у него была куда менее приглядная, нежели гордое звание "дипломата" и "миротворца".
— Определенно так.
Сальвио вынес насмешку валирийца не меняясь в лице, лишь резче обозначились скулы. Затем лицо его смягчилось, и он улыбнулся.
— Если можно назвать облавой... галантные вопросы в духе "у вас тут порядок, не злоупотребляете?", то да, можно и так сказать. Хотя этот достойный магистр предпочитает вызывать жертв облавы к себе, а не посещать веселые дома.
А затем он, не отводя взгляда от его глаз, вдруг задал весьма странный и неожиданный в текущих обстоятельствах вопрос.
— Рейгель. Вы здесь надолго?
Рейгель хмыкнул. Судя по услышанному, смысла в таких проверках было примерно столько же, сколько в дырявом ведре.
- Ясно, магистр завел себе увлекательное хобби, делающее его жизнь…насыщеннее. И часто тебе приходилось быть такой жертвой? – Рейгель приобнял Сальвио за плечи и, добавив самого жестокого разочарования в голосе, на которое только был способен, поинтересовался, - Ты что же, никак, злоупотребляешь?
А затем пожал плечами и, спустя небольшую паузу, ответил на его вопрос:
- Понятия не имею. В данном случае это зависит не от меня. – спокойно глядя в глаза юноши, он, в свою очередь, спросил, - К чему вопрос, Сальвио?
— Приходилось, — улыбнулся юноша, но веселье не коснулось ничего в его облике, кроме губ. — Нет, что касается меня, то наш рассудок должен оставаться... относительно трезвым. Но с тех пор, как почтенный отец магистра скончался от обильных возлияний в объятиях шлюх он, кажется, исполнился решимости как-нибудь спасти от этой участи всех клиентов. И мертвых, и живых, и не родившихся ещё.
Он сам не знал точно, к чему был этот вопрос, даже когда он сорвался с его губ. В какой-то миг он захотел, чтобы этого вопроса не было, чтобы вообще ничего этого не было: ни этой ночи, ни исчезнувших на востоке кораблей, ни горечи пепла, которая осталась на его губах после того как его поцеловала сама гибель Валирии. Но что случилось, то случилось, а вопросы требовали ответов.
— Быть может, если слухи о вас хотя бы наполовину — правда, мне хотелось бы это увидеть, — глаза Сальвио вдруг зло сверкнули. — Сожжённые корабли, оскверненные храмы, съеденные драконом дети, подло убитые горожане, поветрие, голод, убытки и смерть, а может и что похуже, как теперь-то знать.
Он звонко рассмеялся, и это было совсем не похоже на привычный птичий смешок.
Брови Рейгеля поползли вверх. Возможно, магистр Алиссио был глубоко травмированным опытом своего отца человеком, раз уж он занимался такой…бестолковой самодеятельностью. Ну или…Взгляд Рейгеля застыл на улыбке Сальвио, в данный момент слабо сочетающейся со всем остальным его обликом.
- В таком случае, может, ему просто нравится устраивать «облавы» конкретно на тебя? – предположил Рейгель. А затем, потянувшись ко второй предусмотрительно принесенной ему бутылке с вином, зубами избавился от пробки и протянул ее юноше. – Пей, Сальвио.
Наблюдая за тем, какая чудесная метаморфоза происходила со смирным рабом, встретившим его мягкой улыбкой на лице и жемчугом в волосах, глаза Рейгеля, кажется, потемнели, и он, не обращая внимания на мешающуюся бутылку, которую сам же ему и всучил, крепко поцеловал юношу, прижимая его к себе одной рукой и зарываясь пальцами в его волосы второй. Он отпустил его лишь тогда, когда ему перестало доставать дыхания и, не отстраняясь, шепнул:
- Не думаю, что ты хотел бы только лишь увидеть.
Некогда один мудрец, весьма почитаемый в кругах философов и мнящих себя ими высокородных господ сказал, будто бы "правду говорить легко и приятно". Изречение это, бысто превратившись сначала в избитую банальность, а там и в непристойную в интеллектуальных кругах пошлость, всегда казалось ему высокопарной глупостью в самом корне своем. Правду говорить было совсем не легко. Правду было говорить тяжелее всего на свете. Но облегчение после того, как ее выскажешь, действительно могло быть приятным — в том смысле, в котором приятна боль от наконец-то лопнувшего нарыва или на месте вырванного испорченного зуба.
— Конечно же не только, — задыхающимся шепотом отозвался Сальвио, когда горечь дыма и пепла погребального костра Валирии схлынула с его губ. Не меняя своего положения, он поднес к губам бутылку и сделал несколько жадных глотков, едва удержавшись от того, чтобы не опустошить эту бутылку одним махом прямо сейчас.
— Но я стараюсь трезво оценивать свои возможности.
- Иногда трезвость бывает очень приятно терять… - Рейгель, уложив руку на щеку Сальвио, провел большим пальцем по его губам, стирая капельки вина, и на удивление мягко улыбнулся. Будто на мгновение они поменялись ролями, и теперь уже не Сальвио, Алый Лотос, лиссенийская шлюха, потчевал своего клиента вином, улыбками и…фантазиями, а он, Рейгель Валаногар, кровь от крови Валирии.
Мысль эта так позабавила всадника, что он, уткнувшись носом в шею паренька, тихо рассмеялся. Пожалуй, от такого лица могли бы вытянуться даже сильнее, чем от тех клейм, которыми он изуродовал своё тело.
Наконец отстранившись, Рейгель поднялся с места.
- Хочу снять тебя на завтрашнюю ночь, если ещё не занято. Если занято - то на ночь за нею. – произнес Рейгель, облачаясь в свою кирасу и одним взглядом показывая на многочисленные ремешки, которые предстояло застегнуть.
Ночь всё ещё была в своём праве, но утро уже набирало в силе, начиная окрашивать мир в предшествующие рассвету цвета серости.
— Да, — ответил Сальвио, отвечая улыбкой на столь неожиданную на жестком лице валирийца улыбку, на его смех и на жест, никак не вязавшийся с обликом опаснейшего и агрессивнейшего существа нынешних времен. — Завтрашняя ночь будет занята вами.
Отставив бутылку, Сальвио стал застегивать ремешки, не думая о том, чтобы одеться самому. После ухода Рейгеля его работа на сегодня будет закончена, а поэтому он знал, что не станет совершать омовений, приводить в порядок волосы, надевать чистые шелка и проделывать то множество доведенных до рефлекса вещей, которые полагалось делать, чтобы выглядеть свежим цветком в глазах каждого клиента — сколько бы их не было за день... или ночь. Поэтому все, что он собирался сделать, оставшись наедине, — это забраться обратно в постель с недопитой бутылкой вина, а возможно и с еще одной, и просто... потерять трезвость, во что бы это в итоге для него не вылилось.
Покончив с последней застежкой, Сальвио выпрямился и вдруг сказал, чуть сощурив глаза:
— Что же... полагаю, можем обойтись без предписанных формальностями угодливых прощаний?
Рейгель не без довольства усмехнулся, приподнимая руки, пока юноша облачал его в кирасу.
- В таком случае, я хочу, чтобы ты явился завтрашним вечером в поместье магистра Тарреоса. И прихвати с собой что-нибудь из того, что достойно хорошей облавы. – взгляд всадника стал веселым: со старика Ордоса бы сталось расчувствоваться от умиления и ностальгии из-за того, что его любимый наемник снова начал водить к нему домой шлюх.
Напоследок приладив тяжелый пояс на место, Рейгель отдал юноше кошель, в котором монет было несколько больше, чем стоила пара ночей с пусть даже ужасно дорогой куртизанкой. Но...Всё равно, строго говоря, платил не он.
- Вполне. Тем более, я пока не прощаюсь. О, и вот ещё что… - взгляд Валаногара вдруг стал хитрым, - У меня есть к тебе просьба, Сальвио. Моя…добрая репутация дорога мне как память. Поэтому, я был бы благодарен, если бы с ней всё осталось так, как есть…Или даже она приобрела новые оттенки, - правильнее всего было бы сказать «злодейства», но Рейгель остановился на более дипломатичном варианте, в котором и так прекрасно читалась истинная суть вещей, - загадочности.
— С удовольствием приму участие в поддержании вашей... загадочности, — усмехнулся юноша, принимая из рук Рейгеля деньги.
Оставшись один, он сделал именно то, что собирался. Утром его ждал один учтивый почти что семейный визит, являться на который с похмелья было признаком дурного тона. И это было... приятно.
Р.В.
Скользнув взглядом по усмешке Сальвио, столь непохожей на вежливую улыбку, с которой тот его встретил, он зеркально повторил её. И боле, ничего не сказав, он вышел из комнаты.
Его переходящая в утро ночь только началась. И нельзя было сказать, что начало это оставило его...неудовлетворенным.