Cocaine Mother
Знаменосец
В темный час, когда ночь уже потеряла более половины в своих правах, Балерион Отерис проводил леди Жало и вслед за этим сразу же направился к покоям лорда Пекла. Кивнув оставленному Уллером воину, который, очевидно, не собирался чинить ему препятствий несмотря на до неприличия поздний визит, Балерион постучался в двери покоев лорда.
Лорд Уллер открыл дверь, пропуская браавосийца. В комнате не горело ни одной свечи, но лунного света, проникающего через окна, было достаточно, чтобы можно было увидеть: на лице дорнийца в этот момент не было и следа привычного ехидства, насмешливости и иронии. Скорее он выглядел как человек, которого изнутри пожирает горе, но который не привычен к тому, чтобы изливать его наружу.
Вместо слов приветствия, Бенедикт с каким-то упрямым отчаянием приник к губам Балериона, не утруждая себя тем, чтобы отойти от дверного косяка, после чего, отстранившись, так же не говоря ни слова, прошел вглубь неосвещенных покоев. На полу у измятой постели валялась пустая бутылка, еще одна стояла недопитой, а в стене над кроватью торчал кинжал. Судя по следам на стене, брошен туда он был не единожды.
Балерион тихо выдохнул прямо в горячие губы дорнийца, встретившего его ничем иным как поцелуем. Который отчего-то не мог восприниматься иначе, чем акт отчаянья. Не с таким лицом, не с такими обстоятельствами и не с таким…сердцем.
Естественно, он с готовностью ответил на него так, как если бы он был самым обычным проявлением страсти. Но когда лорд отстранился, Балерион позволил себе скользнуть взглядом по обстановке и по напряженному силуэту Бенедикта.
Долго он не думал. Подойдя к дорнийцу, он вложил ему в руки очередную бутыль. Даже в неверном лунном свете жидкость блестела расплавленным золотом. Впрочем, обладая притягательным видом и душистым ароматом, главным её достоинством было то, что это, пожалуй, было самое крепкое поило, которое ему доводилось встречать в своих путешествиях.
- Пей. – без особых предисловий произнес Балерион и начал раздеваться.
- У Браавоса и Независимого Дорна, вероятно, будет союз, настолько, насколько это возможно в данной ситуации. – произнес Балерион, с самым естественным видом высвобождаясь из одежды. Будто он каждый день являлся в покои лорда Уллера, чтобы скоротать с ним ночь. А затем, оставшись обнаженным, откинул со лба разметавшиеся косы и подойдя к нему вплотную, сам в свою очередь поцеловал его.
- Идем в постель, мой господин. – тихо проговорил он, обняв его и мимолетно потеревшись щекой о его щеку.
Взяв бутыль из рук браавосийца, Бенедикт крепко к ней приложился, вытер губы тыльной стороной ладони, и лишь после этого сказал:
— Хорошо. Полагаю, раз ты уже говорил с нашей общей знакомой леди, ситуация тебе уже известна. Да и на обеде ты имел возможность во многом убедиться своими глазами, — на жестком лице дорнийца даже в темноте была заметна гримаса, соединившая в себе гнев, презрение и почти телесное страдание, которое он всеми силами пытался подавить: то ли по привычке, то ли из чистого упрямства, то ли по той и другой причине сразу.
Ответив на поцелуй Балериона все с тем же отчаяньем, он резким движением избавился от оставшейся одежды и запустил пальцы в его разметавшиеся причудливые косы.
— Идем, — ответил он, увлекая его за собой к кровати. — Сейчас мне хочется просто... исчезнуть.
Во взгляде браавосийца мелькнуло не довольство, но хотя бы удовлетворение, когда он наблюдал за тем, как взметнулся кадык дорнийца, отпивающего то вино, что, по крайней мере, не было его личным врагом. Должно же было быть в мире и что-то хорошее.
И всё же всё это было чрезвычайно печально. Балерион был легким, и ему было легко. Лорд Уллер же был его полной противоположностью. Настолько, что даже он чувствовал привкус этой ядовитой горечи на своих губах, и ему от него было крепко не по себе.
Какая ирония, что человек с репутацией отравителя, по всем признакам своего существа был отравлен сам.
- Исчезни, мой господин. Сейчас я могу отвести от тебя Их взгляды. - тихо отозвался банкир, ложась на постель, оплетая дорнийца своими объятиями, скользя по его коже теплыми поцелуями, и улыбаясь мягкой уверенной улыбкой человека, который безоговорочно верил в свои слова.
Пусть тот факт, что это только сейчас, и повис невысказанным в воздухе.
— Они тебя любят, Балерион, — выдохнул Бенедикт, отдаваясь прикосновениям браавосийца, проводя жесткими ладонями по его телу: от шеи к груди и до самых бедер. — Я верю, что у тебя получится.
Он накрыл губами его улыбающиеся губы, словно жаждая взять себе пусть малую частицу той легкости, удачливости и радости, которую излучал Балерион. Пусть разум и говорил, что это невозможно — в течение своей жизни, больше похожей на непрекращающуюся песчаную бурю, дорниец в своих делах привык руководствоваться сердцем. Какой бы плохой идеей это порой ни казалось.
В прикосновениях его на сей раз было мало резкости, порывистости и алчности, которая обычно отличала лорда Уллера в его... приключениях. Так, словно в эту минуту ему просто не хватало на это сил. Приподняв бедра Балериона и чуть раздвинув их, он слился с ним с тихим стоном, пряча лицо в его шее, как будто и правда всеми силами старался исчезнуть.
У Браавоса и Железного Банка не было волшебных условий, способных избавить Дорн от всех проблем. У них были лишь договора, и ссуды, и свои интересы, которые соблюдались неукоснительно, отражались в их контрактах и исполнялись даже тогда, когда те, что их подписали изначально, уже были много лет как мертвы. Во всем этом не было никакого места для сердца, лишь для холодного прагматичного разума, трезво оценивающего свои плюсы и минусы, и не забывающего о долгосрочной перспективе.
Присутствие, участие, тепло и…бесплотные мечты давно научились отмерять в денежном эквиваленте и продавать за огромные деньги – не этим ли зарабатывали свое имя лучшие куртизанки Браавоса? Но у Балериона Отериса всё-таки было сердце, и он мог себе позволить кое-что отдать просто так, ничего не требуя взамен, просто потому что ему не хотелось смотреть на чужое столь острое и столь очевидное страдание.
- Получится… - Балерион, запуская пальцы в непослушную прическу лорда Уллера, подаваясь к нему всем своим гибким телом, оплетая ногами его ноги, тихо застонал и шепнул ему на ухо, - Всё получится, мой господин.
Жмуря глаза, жарко выдыхая и шепча свою правду, браавосиец крепко прижимал к себе лорда Пекла, пряча его в своих объятьях и этой ночью отдаваясь ему без остатка.
— Хорошо, — прерывисто выдохнул лорд, то ли соглашаясь со словами браавосийца, то ли выражая надежду на них, то ли описывая свои ощущения, — в конце концов, справедливо было и то, и другое. На какое-то время ему показалось, будто у него и вправду получилось исчезнуть: подальше от горечи и стыда, от омерзительного привкуса унижения, от гнева и злости, от собственного безрассудства и даже от усмешек богов, неотрывно следящих за плодом нарушенного священного обета.
— Хорошо... — снова и снова вырывалось у него, когда его руки ласкали чужую плоть, когда губы скользили по темной коже, и когда его собственный жар наконец излился — сладостно и мучительно, даря если не облегчение, то опустошенность, что могло служить хорошей его иллюзией. Он не хотел выпускать Балериона и после того — лишь лег рядом и уронил голову на его грудь, продолжая его обнимать.
- Хорошо, - эхом отозвался Балерион, но в это не было ни отчаянья, ни горечи, ни даже обещаний пустых мечтаний. Лишь желание, разливающееся по телу волной, и заставляющее его подаваться навстречу движениям дорнийца, выгибаться под ним и бездумно шептать эту истину снова и снова до тех пор, пока с очередным протяжным стоном и впившимися в спину Уллера ногтями оно не было удовлетворено.
Даже прежде чем восстановить дыхание, Балерион потянулся к покрывалу и накрыл им Бенедикта, вместе с ним прижимая его к себе, зарываясь пальцами в его волосы и опуская подбородок на его макушку.
Первой трезвой мыслью банкира была мысль о том, что по идее он пришел для того чтобы дать кредит лорду Пекла…Но так вышло, что он ему…просто дал. И от этого осознания на лице его вновь появилась усмешка, которая, впрочем, стоило ему только осознать одну небольшую деталь, стала только шире и вылилась в тихий и совершенно не походящий царящему в комнате тяжелому настроению смех.
- …Господин мой, - позвал Балерион . - Я запутался.
Он и впрямь запутался. Из непослушных, неаккуратных и благодаря их времяпрепровождению ещё более спутанных чем обычно смоляных прядей было сложно вытянуть свои пальцы, при этом не причинив их владельцу боли.
— Я тоже, — отозвался лорд.
Поймав руку Балериона, он вытащил его пальцы из собственных спутанных волос, совершенно не заботясь ни о боли, ни о плачевных последствиях, после чего наградил каждый из них коротким поцелуем.
— Иногда ничего не остается, кроме как выдрать с корнем, — заметил он с мрачной усмешкой, оставшейся, однако, невидимой в данных условиях, а затем полюбопытствовал:
— Что тебя рассмешило?
- Иногда так бывает, – Балерион, пронаблюдав за столь несвойственной лорду Пекла и совершенно неподобающей ему по его зловещей репутации лаской, погладил Уллера по его злосчастным волосам, - Но, может, и найдется ещё что-то, что поможет меньше путаться.
Правда, пока что Балерион толком не видел каких-то объективных вариантов, да это было и не настолько его дело, но он прекрасно знал, что даже самая извилистая дикая тропа в конце концов может вывести к чему-то более приятному.
- Просто я редко бываю в таких ситуациях. Обычно я ловчее – усмехнулся Балерион, а затем, вспоминая о своем долге, произнес, - Я предложил нашей общей знакомой леди коллективный займ для лордов хартии в случае худшего исхода. Также я одобряю тебе личный займ. Семь процентов годовых, в остальном - в соответствии с уже оговоренными условиями.
— Например, ножницы, — что-то неуловимо изменилось в голосе лорда Уллера, прибавив ему едва заметную ноту тоски.
Слова банкира заставили его усмехнуться. То, что основой этого знакомства послужила столь прозаическая вещь как финансовый вопрос и банковский займ, сейчас казалось особенно нереальным. Впрочем, иные назвали бы такой подход истинно дорнийским образом жизни.
Какое-то время после слов Балериона он помолчал, прикрыв глаза. "Худший исход", о котором говорил банкир, казался ему вещью практически решенной — настолько, что он даже невольно удивился этому уточнению.
— Спасибо, — наконец кратко ответил Бенедикт и, подняв голову, коснулся губами его губ. — За профессионализм и...
Слова не шли. Лорд поневоле, паршивая овца, дикая карта в колоде и просто личность, от которой не следовало ждать ничего хорошего, был непривычен к тому, чтобы описывать с помощью слов все те тяжелые, часто горькие и злые чувства, которые роились в его беспокойной душе.
— ...за все.
Прислушиваясь к голосу лорда Пекла, он на мгновение прикрыл собственные глаза. В этот момент на его лице не было ни привычной улыбки, ни жизнерадостной веселости. Всё равно лорд Уллер из нынешнего положения не мог этого заметить. А затем всё вернулось на круги своя, и он беззаботно произнес:
- Способы бывают разные. Если будет совсем туго, приезжай в Браавос. Познакомлю с теми, кто умеет решать вопрос радикально…хотя бы в части волос. – усмехнулся Отерис.
На благодарность он только широко и тепло улыбнулся, отвечая единственным возможным способом:
- Пожалуйста…Бенедикт.
Утро понемногу входило в свои права, неумолимо приближая время, когда дела захлестнут их в свой водоворот. Но несколько минут весьма иллюзорного покоя для то ли проклятого, то ли благословенного лорда Пекла у Балериона ещё оставалось.
— Сейчас уже поздно, — заметил лорд тоном человека, смирившегося с обстоятельствами, преодолеть которые оказалось не в его силах. — Когда-то я намеревался уехать навсегда в Вольные Города чтобы сделаться... да чем угодно. Теперь же я не могу оставить мою землю. Даже если на ней ничего нет, кроме серы, скорпионов и песка, и даже если этот проклятый песок превратится в стекло.
Он усмехнулся, услышав звучание своего имени, слышать которое ему доводилось не так чтобы часто, и с отношением к которому он не мог до конца определиться. И прикрыл глаза, надеясь дать им хоть несколько минут отдыха, раз уж этой ночи суждено было стать бессонной.
Лорд Уллер открыл дверь, пропуская браавосийца. В комнате не горело ни одной свечи, но лунного света, проникающего через окна, было достаточно, чтобы можно было увидеть: на лице дорнийца в этот момент не было и следа привычного ехидства, насмешливости и иронии. Скорее он выглядел как человек, которого изнутри пожирает горе, но который не привычен к тому, чтобы изливать его наружу.
Вместо слов приветствия, Бенедикт с каким-то упрямым отчаянием приник к губам Балериона, не утруждая себя тем, чтобы отойти от дверного косяка, после чего, отстранившись, так же не говоря ни слова, прошел вглубь неосвещенных покоев. На полу у измятой постели валялась пустая бутылка, еще одна стояла недопитой, а в стене над кроватью торчал кинжал. Судя по следам на стене, брошен туда он был не единожды.
Балерион тихо выдохнул прямо в горячие губы дорнийца, встретившего его ничем иным как поцелуем. Который отчего-то не мог восприниматься иначе, чем акт отчаянья. Не с таким лицом, не с такими обстоятельствами и не с таким…сердцем.
Естественно, он с готовностью ответил на него так, как если бы он был самым обычным проявлением страсти. Но когда лорд отстранился, Балерион позволил себе скользнуть взглядом по обстановке и по напряженному силуэту Бенедикта.
Долго он не думал. Подойдя к дорнийцу, он вложил ему в руки очередную бутыль. Даже в неверном лунном свете жидкость блестела расплавленным золотом. Впрочем, обладая притягательным видом и душистым ароматом, главным её достоинством было то, что это, пожалуй, было самое крепкое поило, которое ему доводилось встречать в своих путешествиях.
- Пей. – без особых предисловий произнес Балерион и начал раздеваться.
- У Браавоса и Независимого Дорна, вероятно, будет союз, настолько, насколько это возможно в данной ситуации. – произнес Балерион, с самым естественным видом высвобождаясь из одежды. Будто он каждый день являлся в покои лорда Уллера, чтобы скоротать с ним ночь. А затем, оставшись обнаженным, откинул со лба разметавшиеся косы и подойдя к нему вплотную, сам в свою очередь поцеловал его.
- Идем в постель, мой господин. – тихо проговорил он, обняв его и мимолетно потеревшись щекой о его щеку.
Взяв бутыль из рук браавосийца, Бенедикт крепко к ней приложился, вытер губы тыльной стороной ладони, и лишь после этого сказал:
— Хорошо. Полагаю, раз ты уже говорил с нашей общей знакомой леди, ситуация тебе уже известна. Да и на обеде ты имел возможность во многом убедиться своими глазами, — на жестком лице дорнийца даже в темноте была заметна гримаса, соединившая в себе гнев, презрение и почти телесное страдание, которое он всеми силами пытался подавить: то ли по привычке, то ли из чистого упрямства, то ли по той и другой причине сразу.
Ответив на поцелуй Балериона все с тем же отчаяньем, он резким движением избавился от оставшейся одежды и запустил пальцы в его разметавшиеся причудливые косы.
— Идем, — ответил он, увлекая его за собой к кровати. — Сейчас мне хочется просто... исчезнуть.
Во взгляде браавосийца мелькнуло не довольство, но хотя бы удовлетворение, когда он наблюдал за тем, как взметнулся кадык дорнийца, отпивающего то вино, что, по крайней мере, не было его личным врагом. Должно же было быть в мире и что-то хорошее.
И всё же всё это было чрезвычайно печально. Балерион был легким, и ему было легко. Лорд Уллер же был его полной противоположностью. Настолько, что даже он чувствовал привкус этой ядовитой горечи на своих губах, и ему от него было крепко не по себе.
Какая ирония, что человек с репутацией отравителя, по всем признакам своего существа был отравлен сам.
- Исчезни, мой господин. Сейчас я могу отвести от тебя Их взгляды. - тихо отозвался банкир, ложась на постель, оплетая дорнийца своими объятиями, скользя по его коже теплыми поцелуями, и улыбаясь мягкой уверенной улыбкой человека, который безоговорочно верил в свои слова.
Пусть тот факт, что это только сейчас, и повис невысказанным в воздухе.
— Они тебя любят, Балерион, — выдохнул Бенедикт, отдаваясь прикосновениям браавосийца, проводя жесткими ладонями по его телу: от шеи к груди и до самых бедер. — Я верю, что у тебя получится.
Он накрыл губами его улыбающиеся губы, словно жаждая взять себе пусть малую частицу той легкости, удачливости и радости, которую излучал Балерион. Пусть разум и говорил, что это невозможно — в течение своей жизни, больше похожей на непрекращающуюся песчаную бурю, дорниец в своих делах привык руководствоваться сердцем. Какой бы плохой идеей это порой ни казалось.
В прикосновениях его на сей раз было мало резкости, порывистости и алчности, которая обычно отличала лорда Уллера в его... приключениях. Так, словно в эту минуту ему просто не хватало на это сил. Приподняв бедра Балериона и чуть раздвинув их, он слился с ним с тихим стоном, пряча лицо в его шее, как будто и правда всеми силами старался исчезнуть.
У Браавоса и Железного Банка не было волшебных условий, способных избавить Дорн от всех проблем. У них были лишь договора, и ссуды, и свои интересы, которые соблюдались неукоснительно, отражались в их контрактах и исполнялись даже тогда, когда те, что их подписали изначально, уже были много лет как мертвы. Во всем этом не было никакого места для сердца, лишь для холодного прагматичного разума, трезво оценивающего свои плюсы и минусы, и не забывающего о долгосрочной перспективе.
Присутствие, участие, тепло и…бесплотные мечты давно научились отмерять в денежном эквиваленте и продавать за огромные деньги – не этим ли зарабатывали свое имя лучшие куртизанки Браавоса? Но у Балериона Отериса всё-таки было сердце, и он мог себе позволить кое-что отдать просто так, ничего не требуя взамен, просто потому что ему не хотелось смотреть на чужое столь острое и столь очевидное страдание.
- Получится… - Балерион, запуская пальцы в непослушную прическу лорда Уллера, подаваясь к нему всем своим гибким телом, оплетая ногами его ноги, тихо застонал и шепнул ему на ухо, - Всё получится, мой господин.
Жмуря глаза, жарко выдыхая и шепча свою правду, браавосиец крепко прижимал к себе лорда Пекла, пряча его в своих объятьях и этой ночью отдаваясь ему без остатка.
— Хорошо, — прерывисто выдохнул лорд, то ли соглашаясь со словами браавосийца, то ли выражая надежду на них, то ли описывая свои ощущения, — в конце концов, справедливо было и то, и другое. На какое-то время ему показалось, будто у него и вправду получилось исчезнуть: подальше от горечи и стыда, от омерзительного привкуса унижения, от гнева и злости, от собственного безрассудства и даже от усмешек богов, неотрывно следящих за плодом нарушенного священного обета.
— Хорошо... — снова и снова вырывалось у него, когда его руки ласкали чужую плоть, когда губы скользили по темной коже, и когда его собственный жар наконец излился — сладостно и мучительно, даря если не облегчение, то опустошенность, что могло служить хорошей его иллюзией. Он не хотел выпускать Балериона и после того — лишь лег рядом и уронил голову на его грудь, продолжая его обнимать.
- Хорошо, - эхом отозвался Балерион, но в это не было ни отчаянья, ни горечи, ни даже обещаний пустых мечтаний. Лишь желание, разливающееся по телу волной, и заставляющее его подаваться навстречу движениям дорнийца, выгибаться под ним и бездумно шептать эту истину снова и снова до тех пор, пока с очередным протяжным стоном и впившимися в спину Уллера ногтями оно не было удовлетворено.
Даже прежде чем восстановить дыхание, Балерион потянулся к покрывалу и накрыл им Бенедикта, вместе с ним прижимая его к себе, зарываясь пальцами в его волосы и опуская подбородок на его макушку.
Первой трезвой мыслью банкира была мысль о том, что по идее он пришел для того чтобы дать кредит лорду Пекла…Но так вышло, что он ему…просто дал. И от этого осознания на лице его вновь появилась усмешка, которая, впрочем, стоило ему только осознать одну небольшую деталь, стала только шире и вылилась в тихий и совершенно не походящий царящему в комнате тяжелому настроению смех.
- …Господин мой, - позвал Балерион . - Я запутался.
Он и впрямь запутался. Из непослушных, неаккуратных и благодаря их времяпрепровождению ещё более спутанных чем обычно смоляных прядей было сложно вытянуть свои пальцы, при этом не причинив их владельцу боли.
— Я тоже, — отозвался лорд.
Поймав руку Балериона, он вытащил его пальцы из собственных спутанных волос, совершенно не заботясь ни о боли, ни о плачевных последствиях, после чего наградил каждый из них коротким поцелуем.
— Иногда ничего не остается, кроме как выдрать с корнем, — заметил он с мрачной усмешкой, оставшейся, однако, невидимой в данных условиях, а затем полюбопытствовал:
— Что тебя рассмешило?
- Иногда так бывает, – Балерион, пронаблюдав за столь несвойственной лорду Пекла и совершенно неподобающей ему по его зловещей репутации лаской, погладил Уллера по его злосчастным волосам, - Но, может, и найдется ещё что-то, что поможет меньше путаться.
Правда, пока что Балерион толком не видел каких-то объективных вариантов, да это было и не настолько его дело, но он прекрасно знал, что даже самая извилистая дикая тропа в конце концов может вывести к чему-то более приятному.
- Просто я редко бываю в таких ситуациях. Обычно я ловчее – усмехнулся Балерион, а затем, вспоминая о своем долге, произнес, - Я предложил нашей общей знакомой леди коллективный займ для лордов хартии в случае худшего исхода. Также я одобряю тебе личный займ. Семь процентов годовых, в остальном - в соответствии с уже оговоренными условиями.
— Например, ножницы, — что-то неуловимо изменилось в голосе лорда Уллера, прибавив ему едва заметную ноту тоски.
Слова банкира заставили его усмехнуться. То, что основой этого знакомства послужила столь прозаическая вещь как финансовый вопрос и банковский займ, сейчас казалось особенно нереальным. Впрочем, иные назвали бы такой подход истинно дорнийским образом жизни.
Какое-то время после слов Балериона он помолчал, прикрыв глаза. "Худший исход", о котором говорил банкир, казался ему вещью практически решенной — настолько, что он даже невольно удивился этому уточнению.
— Спасибо, — наконец кратко ответил Бенедикт и, подняв голову, коснулся губами его губ. — За профессионализм и...
Слова не шли. Лорд поневоле, паршивая овца, дикая карта в колоде и просто личность, от которой не следовало ждать ничего хорошего, был непривычен к тому, чтобы описывать с помощью слов все те тяжелые, часто горькие и злые чувства, которые роились в его беспокойной душе.
— ...за все.
Прислушиваясь к голосу лорда Пекла, он на мгновение прикрыл собственные глаза. В этот момент на его лице не было ни привычной улыбки, ни жизнерадостной веселости. Всё равно лорд Уллер из нынешнего положения не мог этого заметить. А затем всё вернулось на круги своя, и он беззаботно произнес:
- Способы бывают разные. Если будет совсем туго, приезжай в Браавос. Познакомлю с теми, кто умеет решать вопрос радикально…хотя бы в части волос. – усмехнулся Отерис.
На благодарность он только широко и тепло улыбнулся, отвечая единственным возможным способом:
- Пожалуйста…Бенедикт.
Утро понемногу входило в свои права, неумолимо приближая время, когда дела захлестнут их в свой водоворот. Но несколько минут весьма иллюзорного покоя для то ли проклятого, то ли благословенного лорда Пекла у Балериона ещё оставалось.
— Сейчас уже поздно, — заметил лорд тоном человека, смирившегося с обстоятельствами, преодолеть которые оказалось не в его силах. — Когда-то я намеревался уехать навсегда в Вольные Города чтобы сделаться... да чем угодно. Теперь же я не могу оставить мою землю. Даже если на ней ничего нет, кроме серы, скорпионов и песка, и даже если этот проклятый песок превратится в стекло.
Он усмехнулся, услышав звучание своего имени, слышать которое ему доводилось не так чтобы часто, и с отношением к которому он не мог до конца определиться. И прикрыл глаза, надеясь дать им хоть несколько минут отдыха, раз уж этой ночи суждено было стать бессонной.
РАННЕЕ УТРО ДНЯ 2
Слуга князя Марона нашел Дейнерис уже в саду, и она тут же предложила жениху присоединиться к ней и устроилась на скамейке у фонтана. Альбина Масси, фрейлина принцессы, недавно вышедшая из замка, села напротив и уткнулась в книгу, иногда поднимая голову, чтобы зачитать вслух интересные места, но Дени слушала ее довольно рассеянно.
- Я рад каждой возможности видеть вас, миледи, - слегка склонил голову Марон, - как ваше самочувствие и что вы скажете о вчерашнем знакомстве с моими... хм, подданными? Надеюсь, они не испортили вам настроение?
Потом он добавил:
- Честно говоря, я должен попросить у вас прощения за вчерашние неудобства. Поверьте, мне самому не слишком понравилась эта идея с дегустатором, и вызвана она была - уж поверьте - не недоверием, во всяком случае - по отношению к вашей семье. И уж тем более я понимаю, что присутствие дегустатора, наводящее на мысль о том, что в еде может быть яд, отравляет настроение. Но на том, чтобы я взял дегустатора с собой, настояла в частной беседе сама королева. Уверен, она просто беспокоится обо мне - и, полагаю, о вас тоже.
Немного погодя он спросил:
- Скажите, леди, чем я так не угодил сиру Деймону? Честно говоря, мне приятно, что у вас при дворе есть преданный друг, как и то, что вы столь дружны и с побочными детьми своего отца, и мне понравилось, как он поставил на место распоясавшегося Уллера - но почему он так не любит дорнийцев? Я вполне могу понять леди Дженну, которой довелось с этим Уллером столкнуться в куда менее приятных обстоятельствах - или лорда Гарта, вся история рода которого - история вражды с Дорном. Но откуда такая неприязнь со стороны Деймона?
- Благодарю вас, мое самочувствие в полном порядке, - любезно улыбнулась Дени, протянув руку Марону. - О, не переживайте, ваши мятежные подданые и некоторые шероховатости вчерашнего вечера не повлияли на мое настроение. Но что навело вашу сестру на эту мысль?
В фиалковых глазах принцессы на миг возникла какая-то мрачная сосредоточенность, но она постаралась не давать ей волю.
- Я слышала, вы, Мартеллы, сведущи в ядах? Большинство моих родственников предпочитает сталь. - она вздохнула. - Принц Деймон - Таргариен. Он вырос на рассказах о Юном Драконе и как многие молодые люди мечтает о славе, завоеванной на поле боя, а не за столом переговоров. Для моих побочных братьев Дорн - место, где живут заклятые враги, которые упрямо не хотят признать превосходство нашей династии... я надеюсь, что они смогут смирить свои чувства, но к сожалению, само существование Хартии этому не способствует.
- Я рад, что вы в хорошем расположении духа. Само собой, ваших родственников ни я, ни, тем более, Её Величество не подозреваем в... подобных средствах, - ответил Марон, - Но лордов Хартии Мирия опасается - а я не привык сомневаться в её уме. Что же до принца Деймона... неужели он не понимает, что именно сейчас, когда Хартия угрожает поставить под сомнение мирное сосуществование наших народов, такое поведение особенно безрассудно? А погоня лордов - что ваших, что наших - за воинской славой, увы, нередко оборачивается для них самих быстрой смертью на поле боя, а для их подданных - медленной смертью от голода и холода. Его Величество это понимает - неужели этого не понимает принц Деймон? Он ведь похож на кого угодно, но только не на глупца.
- Лорды Хартии приехали на переговоры, - заметила принцесса. - И вы сами говорите, что Дорн стоит на пороге гражданской войны, если они сорвутся. Неужели им выгодно срывать их самим?
Она слегка нахмурила лоб.
- И все же. Вы сами, милорд, разбираетесь в ядах?
Следующие слова она какое-то время обдумывала:
- Может быть, и впрямь не понимает, или понимает не до конца и берет в расчет иные соображения. А может, ему просто сложно сдерживаться. Наш отец обычно не сдерживал своих желаний, да и мать принца Деймона, принцесса Дейна, не отличалась покорностью и хладнокровием.
- Бесспорно, вы правы, - согласился Марон, - но меры предосторожности, полагаю, никогда не помешают, особенно с людьми вроде Уллера. Если позиция Кворгил была ясна мне с самого начала, то с Бенедиктом никогда нельзя до конца предугадать, что он выкинет на этот раз. Что же до ядов, - эта тема была не слишком ему приятна, но решил он ответить как есть, - нет, я сам не искушен в таких вопросах, хотя при моем дворе есть люди, разбирающиеся в них.
По поводу принца Деймона он ответил так:
- Да, я беру в расчет все эти обстоятельства... и всё же, честно говоря, не нравится мне его задиристость.
Дени не стала углубляться в тему дальше.
- А что вы можете сказать мне о позиции леди Кворгил? Я все еще не теряю надежды познакомиться с ней поближе.
Она взяла жениха под руку и заглянула ему в лицо, после чего тихо сказала:
- Было бы прекрасно, если бы нам нравились все без исключения качества наших близких, не правда ли?
- Леди Кворгил, на мой взгляд, более способна к поиску разумного соглашения, чем Уллер, - поделился Марон своим умозаключением, вынесенным на основе общения с предводительницей Хартии. - она, безусловно, сторонница независимости Дорна, но, во всяком случае, как мне кажется, не исключает поддержания отношений между нашими странами. Насколько мне известно, перед прибытием на переговоры она переписывалась с тем же лордом Рованом - вы можете распросить о ней ещё и его, чтобы не полагаться исключительно на мои слова.
Глядя в глаза Дейнерис, принц добавил:
- Простите, я не хотел задеть того, кто дорог вам как брат. Бесспорно, мы все неидеальны, и я не заблуждаюсь и на свой собственный счет. Но я всё же питаю надежду на то, что со временем неприязнь, его и других лордов, к Дорну ослабнет, хотя и понимаю, что это зависит от того, как скоро будет разрешен вопрос с Хартией.
- Неприязнь обязательно ослабнет после достаточно долгого периода мира, - сказала Дейнерис. - Мне так кажется. Это можно ускорить некоторыми действиями, которые я думала предпринять в качестве вашей супруги... но, конечно, сдержанность и тактичность здесь очень важны, принимая во внимание то, что вы оскорбляете гордость ваших вассалов своим решением, а они своим поведением оскорбляют вашу гордость. И при этом также мою гордость и гордость моего брата, короля. А мой брат оскорбляет гордость собственных вассалов, предлагая вам более высокий статус. И вообще в этой ситуации все оскорбляют всех, вольно и невольно, и я очень надеюсь, что мы сможем как-то ее разрешить и прийти к компромиссу.
Мягко улыбнувшись, она вложила свою маленькую ладонь в руку жениха.
- Да, я тоже надеюсь на то, что мы все сможем в итоге найти друг с другом общий язык, - Марон нежно огладил ладошку принцессы, - предлагаю погулять ещё немного в саду, а потом, миледи, с вашего позволения я оставлю вас и отправлюсь к Дейрону. Я надеюсь успеть обсудить с ним некоторые вопросы ещё до начала официальных переговоров.
- Конечно, я сама хотела предложить потихоньку идти обратно, - проговорила Дени, поднимаясь. - Давайте сделаем круг вот по этой дорожке и вернемся.
Пройдясь еще немного по саду, они завершили прогулку и расстались у входа в замок. Дейнерис при этом направилась в свои покои.
- Я рад каждой возможности видеть вас, миледи, - слегка склонил голову Марон, - как ваше самочувствие и что вы скажете о вчерашнем знакомстве с моими... хм, подданными? Надеюсь, они не испортили вам настроение?
Потом он добавил:
- Честно говоря, я должен попросить у вас прощения за вчерашние неудобства. Поверьте, мне самому не слишком понравилась эта идея с дегустатором, и вызвана она была - уж поверьте - не недоверием, во всяком случае - по отношению к вашей семье. И уж тем более я понимаю, что присутствие дегустатора, наводящее на мысль о том, что в еде может быть яд, отравляет настроение. Но на том, чтобы я взял дегустатора с собой, настояла в частной беседе сама королева. Уверен, она просто беспокоится обо мне - и, полагаю, о вас тоже.
Немного погодя он спросил:
- Скажите, леди, чем я так не угодил сиру Деймону? Честно говоря, мне приятно, что у вас при дворе есть преданный друг, как и то, что вы столь дружны и с побочными детьми своего отца, и мне понравилось, как он поставил на место распоясавшегося Уллера - но почему он так не любит дорнийцев? Я вполне могу понять леди Дженну, которой довелось с этим Уллером столкнуться в куда менее приятных обстоятельствах - или лорда Гарта, вся история рода которого - история вражды с Дорном. Но откуда такая неприязнь со стороны Деймона?
- Благодарю вас, мое самочувствие в полном порядке, - любезно улыбнулась Дени, протянув руку Марону. - О, не переживайте, ваши мятежные подданые и некоторые шероховатости вчерашнего вечера не повлияли на мое настроение. Но что навело вашу сестру на эту мысль?
В фиалковых глазах принцессы на миг возникла какая-то мрачная сосредоточенность, но она постаралась не давать ей волю.
- Я слышала, вы, Мартеллы, сведущи в ядах? Большинство моих родственников предпочитает сталь. - она вздохнула. - Принц Деймон - Таргариен. Он вырос на рассказах о Юном Драконе и как многие молодые люди мечтает о славе, завоеванной на поле боя, а не за столом переговоров. Для моих побочных братьев Дорн - место, где живут заклятые враги, которые упрямо не хотят признать превосходство нашей династии... я надеюсь, что они смогут смирить свои чувства, но к сожалению, само существование Хартии этому не способствует.
- Я рад, что вы в хорошем расположении духа. Само собой, ваших родственников ни я, ни, тем более, Её Величество не подозреваем в... подобных средствах, - ответил Марон, - Но лордов Хартии Мирия опасается - а я не привык сомневаться в её уме. Что же до принца Деймона... неужели он не понимает, что именно сейчас, когда Хартия угрожает поставить под сомнение мирное сосуществование наших народов, такое поведение особенно безрассудно? А погоня лордов - что ваших, что наших - за воинской славой, увы, нередко оборачивается для них самих быстрой смертью на поле боя, а для их подданных - медленной смертью от голода и холода. Его Величество это понимает - неужели этого не понимает принц Деймон? Он ведь похож на кого угодно, но только не на глупца.
- Лорды Хартии приехали на переговоры, - заметила принцесса. - И вы сами говорите, что Дорн стоит на пороге гражданской войны, если они сорвутся. Неужели им выгодно срывать их самим?
Она слегка нахмурила лоб.
- И все же. Вы сами, милорд, разбираетесь в ядах?
Следующие слова она какое-то время обдумывала:
- Может быть, и впрямь не понимает, или понимает не до конца и берет в расчет иные соображения. А может, ему просто сложно сдерживаться. Наш отец обычно не сдерживал своих желаний, да и мать принца Деймона, принцесса Дейна, не отличалась покорностью и хладнокровием.
- Бесспорно, вы правы, - согласился Марон, - но меры предосторожности, полагаю, никогда не помешают, особенно с людьми вроде Уллера. Если позиция Кворгил была ясна мне с самого начала, то с Бенедиктом никогда нельзя до конца предугадать, что он выкинет на этот раз. Что же до ядов, - эта тема была не слишком ему приятна, но решил он ответить как есть, - нет, я сам не искушен в таких вопросах, хотя при моем дворе есть люди, разбирающиеся в них.
По поводу принца Деймона он ответил так:
- Да, я беру в расчет все эти обстоятельства... и всё же, честно говоря, не нравится мне его задиристость.
Дени не стала углубляться в тему дальше.
- А что вы можете сказать мне о позиции леди Кворгил? Я все еще не теряю надежды познакомиться с ней поближе.
Она взяла жениха под руку и заглянула ему в лицо, после чего тихо сказала:
- Было бы прекрасно, если бы нам нравились все без исключения качества наших близких, не правда ли?
- Леди Кворгил, на мой взгляд, более способна к поиску разумного соглашения, чем Уллер, - поделился Марон своим умозаключением, вынесенным на основе общения с предводительницей Хартии. - она, безусловно, сторонница независимости Дорна, но, во всяком случае, как мне кажется, не исключает поддержания отношений между нашими странами. Насколько мне известно, перед прибытием на переговоры она переписывалась с тем же лордом Рованом - вы можете распросить о ней ещё и его, чтобы не полагаться исключительно на мои слова.
Глядя в глаза Дейнерис, принц добавил:
- Простите, я не хотел задеть того, кто дорог вам как брат. Бесспорно, мы все неидеальны, и я не заблуждаюсь и на свой собственный счет. Но я всё же питаю надежду на то, что со временем неприязнь, его и других лордов, к Дорну ослабнет, хотя и понимаю, что это зависит от того, как скоро будет разрешен вопрос с Хартией.
- Неприязнь обязательно ослабнет после достаточно долгого периода мира, - сказала Дейнерис. - Мне так кажется. Это можно ускорить некоторыми действиями, которые я думала предпринять в качестве вашей супруги... но, конечно, сдержанность и тактичность здесь очень важны, принимая во внимание то, что вы оскорбляете гордость ваших вассалов своим решением, а они своим поведением оскорбляют вашу гордость. И при этом также мою гордость и гордость моего брата, короля. А мой брат оскорбляет гордость собственных вассалов, предлагая вам более высокий статус. И вообще в этой ситуации все оскорбляют всех, вольно и невольно, и я очень надеюсь, что мы сможем как-то ее разрешить и прийти к компромиссу.
Мягко улыбнувшись, она вложила свою маленькую ладонь в руку жениха.
- Да, я тоже надеюсь на то, что мы все сможем в итоге найти друг с другом общий язык, - Марон нежно огладил ладошку принцессы, - предлагаю погулять ещё немного в саду, а потом, миледи, с вашего позволения я оставлю вас и отправлюсь к Дейрону. Я надеюсь успеть обсудить с ним некоторые вопросы ещё до начала официальных переговоров.
- Конечно, я сама хотела предложить потихоньку идти обратно, - проговорила Дени, поднимаясь. - Давайте сделаем круг вот по этой дорожке и вернемся.
Пройдясь еще немного по саду, они завершили прогулку и расстались у входа в замок. Дейнерис при этом направилась в свои покои.
Король умывался. Двое слуг держали необходимое: один - кувшин с горячей водой, второй - большое полотенце. Утро принесло свет и разогнало тени, но, казалось, не под глазами Дейрона.
- Сын.
Дейрон кивнул, фыркнул, зачерпнул из посеребренного умывальника еще воды, и протер ею глаза. Умывание было закончено. Слуги были отосланы прочь с жестом руки и благодарностью.
- Я говорил с дорнийцами. Мы говорили откровенно. Они упрямы, закостенелы, неразумны, и не готовы идти ни на какие уступки. Они готовы сгореть - но вместе с Дорном. Идея независимости для них значит больше, чем сама страна и ее народ. Я объяснил им, что любой исход, кроме мирного объединения, в будущем приведет к войне - либо между нами, либо внутри Дорна. Они выслушали меня, согласились, но ничего не хотят сделать для того, чтобы этого избежать.
Добрый король покачал головой.
- Безумие, - прошептал он.
– Безумие, – тихо повторил Бейлор слова отца и покачал головой. – Поверить не могу, что кучка безумцев способна обречь на гибель собственный народ из-за идеи.
Принудить дорнийцев к чему-либо было изначально провальной затеей, и все рациональные доводы отца, похоже, оказались бессильны. Прежде ему казалось, что со временем они смогут стать единым народом, но накал страстей в Летнем замке свидетельствовал о наивности таких надежд.
– И что нам теперь делать? – спросил он, и, нахмурясь, добавил. - Знаешь, Деймон в шаге от того, чтобы вбить в глотку Уллера все его оскорбления... И мне трудно его за то винить.
- Ты говорил с ним? С Деймоном? Передай ему, чтобы подождал еще один день, - король горько усмехнулся, - возможно, ему предоставится такая возможность.
Усмешка вдруг сошла с лица доброго короля. Мысли, роившиеся в его голове, вдруг выстроились в одну цепь, ведшую его... куда-то? Если не к общему благу, то хотя бы к меньшему злу.
- Да. Скажи ему это.
Он посмотрел на сына.
- Я серьезно. Если сможешь сделать это так, чтобы он послушался...
- Да, мы о многом говорили с ним. Об Уллере, моей жене и походах твоего тезки... Деймон все тот же вспыльчивый мальчишка, готовый затевать драки из-за всякого косого взгляда, но ты-то, отец... – прищурившись, произнес Бейлор.
– Не самый благоразумный поступок - убивать гостя под твоим кровом, - предупредил он мрачно.
- Я не предлагаю прятать голову в песок - в том еще меньше пользы, но разве не ты всегда стоял на стороне мира? Если прольется кровь - обратной дороги у нас уже не будет. Дорнийцы потребуют выдать им твоего брата. И будет война. - Бейлор тяжело вздохнул.
- Отец... - в мозгу внезапно всплыла новая мысль, и глаза принца сузились. - Я не стану ничего говорить Блэкфайру. Ты и сам знаешь, у меня больше прав искать смерти Уллера. Завтра он умрет, но умрет как достойный враг - от моего меча.
Деймон строго посмотрел на сына.
- Я всегда стоял и теперь стою на стороне мира, сын мой, и ты это знаешь.
Осанка короля выпрямилась. Словно найдя там, в стране меньшего зла, какую-то силу, он надел на себя любимую черную котту и сюрко в тон ей.
- Я не собираюсь убивать гостей в своем замке и вне его. Прикажи седлать коней, - король взглянул на солнце, - мы едем на прогулку. Завтрак подождёт.
Когда они отъехали достаточно далеко, чтобы их не могли услышать лишние уши, король обратился к Бейлору.
- Здесь нас не услышат. Ты - мой наследник, Бейлор. Я учил тебя пути мира, как мог. Я не знаю, как повернутся переговоры, но шансы высоки, что они будут бесплодными. Сейчас я расскажу тебе, что я намерен сделать, если они все же провалятся. Если со мной что-то случится за эти дни, это же должен будешь сделать ты.
Король помолчал, собирая мысли в одну цепь - длинную и кровавую, одним концом уходящую в мрак прошлого, где ревели и танцевали драконы; другим концом уходящая в страну - общего блага? Меньшего зла? Только будущее знало.
- Слушай внимательно. Переговоры провалятся - в этом я почти уверен. Дорнийцев невозможно согнуть, невозможно сломить. Они не покорятся человеку и не покорились драконам прошлого; не покорятся они и человеку с драконом на груди. Но перед богами склоняется всякое колено, на небе и на земле, и под землей. В конце последней сессии, когда бесплодность разговоров станет очевидна, я призову всех в зал, чтобы сделать заявление. Перед всеми я торжественно заявлю претензии нашего предка, Эйгона Завоевателя, короля ройнаров и Владыки Семи Королевств, на Дорн, по праву завоевания.
Дейрон поднял руку, призывая сына дослушать до конца.
- Я скажу, что попытки людей установить мир оказались бесплодны, ибо человек слаб и над собою не властен, позволяя своим страстям, а не общему благу, править собой. Боги мудры, скажу я, и пусть они рассудят этот спор. Я потребую божественный суд поединком. Ни в коем случае ты не должен вызываться на бой. Ты - мой сын, и все мое - твое. Ты пойдешь по пути мира дальше. Деймона я назову чемпионом. Это соответствует его темпераменту и его амбициям. Со стороны Дорна отвечать должен князь Марон, но он должен выставить вместо себя лучшего бойца. Им должен стать лорд Уллер. Твоя мать должна будет убедить Марона поступить так: тогда поединок будет честным, и Хартия не увидит причин возразить. Если Деймон победит - Дорн станет нашим ценой в одну жизнь, и воцарится мир, а Деймон получит и драку, и славу; если он проиграет, вопрос будет решен, по крайней мере на время, и Деймон никого не сможет обвинить, кроме себя самого. Я откажусь от титула король ройнаров, ссылаясь на суд богов.
Король помолчал.
- Иного пути я не вижу.
- Прежде ты никогда не давал мне причин сомневаться в твоих побуждениях. Нет у меня их и теперь, но, будь я проклят, если понимаю, что ты задумал, - хмуро отозвался Бейлор, выходя, чтобы передать конюшим слова короля.
Здесь, вне высоких дворцовых стен и дышалось как-то свободней. Он окинул расстилающуюся перед ними пустоту и с наслаждением втянул горечь степных трав. Вдали, сколько видел взор, золотились пшеничные поля, и казалось невозможным, что когда-то та же спелая пшеница пылала от пламени и крови.
- Неужто ты полагаешь, лорды Хартии осмелятся напасть первыми? - на словах "со мной что-то случится" Бейлор моргнул недоверчиво, но приготовился слушать.
По мере того, как отец излагал свой план, лицо его мрачнело, он он все же дослушал до конца, не перебивая.
- Твой замысел во многом зиждется на песке. – на него вдруг снизошло какое-то странное спокойствие. - Не уверен, что уступив честь сразиться, Марона не назовут малодушным его же лорды, но отец... Нам не следует пытаться перехитрить волю богов. Твоим поединщиком должен быть я, не Деймон.
Дейрон был непреклонен. Взгляд короля был тверд, и даже ночная усталость, казалось, уступила место ясности. Он чувствовал, что сын понимает его замысел - то же самое спокойствие слышалось в его голосе.
- Я не могу рисковать тобой, - Дейрон качнул головой, - а замысел... стоит на песке, ты прав. Как и всё в Дорне.
Он улыбнулся.
- Мы с Мароном - двое слабаков. Не будет ничего постыдного в том, что вместо нас будут сражаться подготовленные воины. Если он сделает это первым, он будет выглядеть выгодно в их глазах, выставляя своего лучшего человека против слабого бойца, каковым я являюсь. Но ты не должен выставлять себя, - повторил король, - ты должен править, и твоя кровь должна будет примирить Дорн. Я прошу... я запрещаю тебе выставляться на поединок. Это не служит общему благу.
Некоторое время Бейлор пристально смотрел на отца в молчании.
- Видят боги, ты напрасно продолжаешь упорствовать. Я должен сражаться. Именно потому что я твой сын. И лучший боец. - ложной скромностью Бейлор не страдал. - Наконец потому, что так будет честно, - твердо ответил он, и прежде чем король вновь попытался возразить, покачал головой.
- Всякий другой жребий явит твою, нет, отец, нашу, слабость. Меж тем железный трон теперь колосс на глиняных ногах. Сперва пойдут кривотолки, будто бы король послал на смерть своего неудобного брата, а вскоре твои грандлорды вспомнят о том, что они когда-то утратили, и поднимут войска против трона. Прислушайся к себе и скажи - такого ли будущего ты хочешь для нас? Если мне удастся уладить дело миром, – он пожал плечами, – вот тогда и займемся амбициями твоих братьев.
- А если ты погибнешь?
Дейрон пристально посмотрел в глаза сыну.
- Я останусь без сильного воина и лучшего бойца. Эйрис не сможет тебя заменить - ты это знаешь. Мейкару тринадцать.
Рейгеля король не назвал.
- Я останусь один на один с Деймоном и Эйгором и лордами, недовольными потерянным Дорном. Ты готов к такому исходу? У тебя есть план для меня на этот случай?
Дейрон отвернулся и посмотрел на травы, вспоминая лужу вина среди изумрудной травы.
- Потому что у меня нет.
- Все мы когда-то умрем.
Бейлор встретился с отцом взглядом. Ощутив всю тяжесть ноши, которую тот на себя взвалил, почувствовал укол тревоги, но решения своего не мог переменить. Хотел добавить что-то еще, но заставил себя остановиться. Сделал глубокий вздох. Вспомнил о Костяном перевале, последнем бесславном походе деда, вчерашнем рассказе леди Кворгил. И когда заговорил вновь, голос его звучал спокойно.
- Если Уллер останется жить, значит, правда за ним, и Таргариены истощили терпение богов бессмысленным пролитием крови.
- Да.
Дейрон ІІ кивнул.
- И весь Вестерос должен будет склониться перед судом богов. Ради всеобщего блага.
Он помолчал еще немного, наблюдая за ветром, колыхавшим травы. Несущим пыль, в которую однажды превратятся его кости.
- Это легкий путь, Бейлор. Умереть. Выход воинов и выход трусов одновременно. Но управлять собой... служить семье и народу. Брать на себя ответственность. Ответственность, Бейлор. Это путь правителя. Я не откажусь от своей - и ты не откажешься от своей. Я твой отец и твой правитель. Твой долг - подчиняться.
Лицо Дейрона смягчилось.
- Твой долг - понимать. Теперь едем, - он тронул коня. Тени изменялись, и утренний ветер уступал полуденному затишью.
- Нас ожидают. Не выдавай никому моих истинных намерений. Даже Дженне. Лучше всего будет, если другие будут считать, что я склоняюсь к войне. Именно это я сказал дорнийцам ночью. Бейлор...
Последние слова он сказал, перед тем, как двинуться с места.
- Мне не на кого положиться, кроме тебя.
Назад они ехали в тишине.
