Без единого ориентира
Она видела снег уже не раз. Она жила в землянке, что зимой каждую седмицу укрывало так, что приходилось рубить его, словно лес, топором, чтобы добраться до крыши и расчистить трубу. Ребёнком, она вместе с братьями и ребятишками с окрестных домов, наливала ледяные горки и сражалась в ожесточённых битвах под снежными замками. Она в одиночку прорывалась сквозь снежные поля к овчарне ночью. Носила в дом знахарки, по снегу, в гору и через холмы, детей и стариков, однажды случилось - что и взрослого мужчину. Она не боялась снега.
Она не боялась тишины. Не знала её - мир Лики всегда полнился звуками: "Ауууууу!" - голоса людей, собирающих ягоды на болоте, мерный шум маслобойки или мягкое шуршание веретена, прокручивающегося в прялке. Далёкая перекличка скотины с пастбища. Треск веток под ногами, весом снега или тела неловко приземлившейся птицы. Стрёкот насекомых и ветер, несущий сухостой по земному подолу. Но здесь тишина звучала по-особенному - совершенно дикие места, ни намёка на присутствие человека.
Эта тишина будила страх. Заставляла вглядываться в провалы между деревьями, боясь найти там лицо, и одновременно находя его - в плетении веток, удержавшейся на ветках листвы. Фигуры преследователей складывались из осунувшихся стволов и обнажившихся корней, не до конца покрытых снегом валунов и бурелома. А найдя - вздрагивать злой ли там человек? Да тут добрый, пожалуй, не менее страшен! Или дух? Старый, забытый. Погибший в бою, след которой стёрся из людской памяти. А вот он - нет, подстерегает, чует, крадётся следом - жадный и очень голодный, хочет схватить, измучить, убить чужую душу. А может ледяное чудовище? Не знающее ни пощады, ни устали в своём родном крае.
Над ней властвовал неопределённости, присосавшийся к сердцу, как голодный ребёнок к матери, с самого начала этого побега.
Лика подняла руки, стянула зубами потрёпанные перчатки, подняла руки - потные поверху, сухие и красные, и кое-где потрескавшиеся, и растёрла глаза.
Она теперь всё время щурилась - от бесконечного снега кругом болели глаза, и даже смежив веки, она видела перед собой белые вспышки и пляшущие светлые пятна.
Вот и завтракть пора! А ещё - дать ногам отдыха.
Девушка отстегнула снегоступы - плетёные из гнутой ивы и обрезков тонкой кожи и полезла под плотные шерстяные юбки - за фляжкой, хлебом, и яйцами, спрятанными у тёплого тела. Затем, устроившись сверху, она достала кусок масла из одного мешка.
Корка на хлебе была такой твёрдой и острой, что царапала вспухшие от холода дёсна. Кое-как обстучав яйцо о ближайший ствол, она запихала его в рот, чувствуя, как хрустят на зубах обломки скорлупы. Потом настала очередь нескольких жадных глотков воды - напившись, девушка набила фляжку снегом и, едва поморщившись от холода, опять сунула её в глубину юбок.
А дальше - жирное, нежное, сладкое масло.
Говорят, за стеной масла нет. Там нет множества привычных вещей. Зато там есть свобода.
Посидев ещё с десять минут, она собрала и прикопала скорлупу. Затем настал черёд жжёного кислолиста - его едкий запах отобьёт нюх у псов. Наконец, разровнять снег по верху - опытных следопытов это не обманет, но если пойдёт снег, то следы её присутствия будут надёжно скрыты и от них.
И вперёд, к Стене.
Потому что медлить нельзя - помедлишь, будущее этим не изменишь, только устанешь и истощить свои силы, а придёшь всё к той же развилке.
Куда двинуться дальше? Пойти к одному из замков, надеясь то ли обманом найти путь за Стену, то ли купить проход у какого-нибудь брата Дозора, что помягче сердцем, или жаднее других, до всего, что при ней было? Прямо сказать: невелико её богатство! Или припомнить рассказы о сквозных подземных ходах и отыскать приметы брешей для товаров, по которым идёт обмен товаром с одной стороны Стены на другую и обратно?
