Игра №8 "В снежном плену Винтерфелла"

[Wyman Manderly (игра 8)]

Манс, мне кажется, что ты самый отстойный убийца из всех, что я знаю. Мне постоянно приходилось доделывать твою работу! Удивительно, как ты справлялся с Ашей без моей помощи…
Мандерли беззвучно захохотал, радостно похрюкивая, от собственной шутки…
Хотя Джона Сноу ты убил чётко, тут тебя не упрекнёшь! Ммм, какая вкуснотища!
Лорд Виман вытер пальцы о кусок розового знамени, на котором при желании под слоем жира ещё можно было разглядеть ободранного человека, и оторвал вторую поросячью ножку.

 

[Mance Rayder (игра 8)]

Зря Джон Сноу решил перейти мне дорогу.
- Хо-хо! Двадцать два! Да, не твоё это, сынок! Но ты не расстраивайся, отыграешься в следующий раз!
- Я тебе не сын! – озлобленно кинул Джон Сноу, только что проигравший в блэкджек своего лютоволка, вслед за полуторным мечом, кольчужкой и почти всей тёплой одеждой.
Манс ласково улыбнулся тому, кого считал искренне своим сыном, чем ещё больше разъярил Джона Сноу. Внезапно с лица последнего исчезли все эмоции, лишь скрипнули зубы, и он полушёпотом, с нахальной улыбкой, произнес:
- Не везёт в картах, повезёт в любви. С Ашей.
Манс плохо помнил, как всё произошло. Казалось бы вот только что перед ним сидел улыбающийся Джон, а спустя долю секунды его голова отделилась от плеч, упала на землю и покатилась. Уже, наверняка, проклятый Старыми Богами к этому моменту бард-сыноубийца сжимал в руке меч Джона, а с лезвия его капала алая кровь. Рыка за спиной Манс уже не слышал, ошеломлённый тем, что сделал.
Король за Стеной поднял кружку со стола, чтобы смочить пересохшее горло. Не допив, поднял кружку к небу, на котором уже сияла розоватым цветом первая звезда.
За тебя, Виман! Если бы не ты, этот лютоволк, в которого, судя по всему, варганулся бастард, сожрал бы в мгновение ока. Ну, и за тех пятерых носильщиков, которые задержали Призрака Сноу.

 

[Wyman Manderly (игра 8)]

Да уж… За меня!
Виман до сих пор с содроганием вспоминал оскаленную морду лютоволка, убившего пятерых носильщиков и нацелившегося на Манса. Мандерли до сих пор не понимал, откуда у него взялась та быстрота и скорость реакции. Как он успел схватить топор и одним ударом отрубить голову летящему в прыжке Призраку? На этот вопрос не было ответа, но он уже и не требовался. А потом были безумные глаза Манса, повторяющего: «Я убил своего сына… я убил своего сына…», и желание как-то облегчить боль его утраты…
Последний оставшийся в живых носильщик был отправлен на кухню, и уже через полчаса Манс с Виманом сидели под деревом в окружении немалого количества закусок и еще большего количества выпивки. А еще через час…
- Виман, это же был мой сын, панимаиииышь?! Я сыноубийца! Я променял родную кровь на бабу!!! Ты меня уважаишь? Я себя не уважаю! А вот тебя уважаю! Хороший ты мужик, Мандерли, наливай! *ляааа, как же хировааа! – Манс схватился за голову, по щекам его катились слёзы.
- Давай, дружище, помянем сыночка твоего. И собаку его тоже помянем, хоть она и сука была еще та! Ты видел зубищи какие!? Ну, давай, не чокаясь!
Манс, держа на вытянутой руке голову Джона:
- Бедный Джоник! Мы должны похоронить моего мальчика как подобает…с головой! У него была такая симпатичная кудрявая голова! Как у меня совсем! О, Старые Боги, за что мне это наказание?! Кстати, Мандерли, ты не видел голову моего сыночка? Ик… Подожди меня здесь, я отолью…
- Г’лова… Была г’лова, где-та тут в’лялась… Я атвечаю, *ля.
- Да вот же она! - крикнул одичалый от чардрева. – В руке у меня была, оказывается. Ох, Джон, Джон! На кого ты меня пакинул, ааа!
- А почему у собаки шерсть раскудрявилась? Или была так? Не, наверно, после смерти так бывает. Щас мы её закучерявим обратно! Будет снова как у Джонни шевелюра!
Пьяный Мандерли смочил шерсть Призрака вином и накрутил её на валяющиеся вокруг куриные и гусиные косточки. Вернулся убитый горем Манс, увидел Призрака, умилился, заплакал. Снова наливали и пили, пили и наливали…
Все остальное было как в тумане: как они пришивали головы и перепутали их местами, как Манс ходил за костюмом из гардероба покойного Станниса Баратеона: «Чтобы мой мальчик хоть после смерти побыл настоящим Принцем за Стеной, патамушта его отец настоящий Король за Стеной! На колени перед королем толстый ублю… Ой, Мандерли, прости, ты ж меня уважаешь?!» И снова следовали признания во взаимном уважении и снова наливали и снова пили…Потом Мандерли предложил выбрить на самой волосатой части тела покойного портреты Манса: «Чтобы и после смерти ты был всегда рядом со своим сыном! Ему было бы приятно, я атвечаю, *ля!» И Манс, гордо и довольно поворачивался фас и профиль, требуя чтобы его портрет передавал одновременно и его королевское величие, и любовь к сыну… А вот как и, главное, зачем, они снимали с шерсти собаки импровизированные бигуди и расползались по своим комнатам, никто уже не помнил. Утром, взглянув на результаты своих ночных трудов, мучавшиеся от жестокого, как Старые Боги накануне, похмелья сообщники ужаснулись и протрезвели, но исправить уже было ничего нельзя…
Хорошо, что не твоим он сыном оказался. Хорошо, что не говори!

 

[Mance Rayder (игра 8)]

Да уж, одно дело убивать собственного сына, а другое дело – убивать бастарда. Я как узнал, пару саженцев чардрева в воду поставил, а как корешки пустили, в горшочки посадил. Теперь ежедневно Старых Богов благодарю за милосердие, проявленное к убитому горем отцу.
Замолчали. Кушали. Каждый думал о своём. Скоро должны были привезти Рикона Старка. Потом снова надо будет вернуться в Винтерфелл и снова созывать знамёна среди оставшихся в живых северян. Но теперь они пойдут на север, а не юг. Так всегда было. Так всегда будет. Так заведено. И неизвестно, кто переживёт эту Зиму, обещающую стать самой долгой и суровой в истории человечества. Но пока бьются их сердца, в мире будут рождаться и умирать люди, будут любить люди.
Принесли торт. Взглянув на него, Король за Стеной ухмыльнулся.

Так и есть!

View: http://www.youtube.com/watch?v=NP4iGncK5Ls