Теперь же он поносил Агамемнона и кричал пронзительным голосом: "Что ты сетуешь, Атрид? Шатры твои переполнены медью и пленницами – избранными пленницами, которых тебе первому отдаем мы, аргивяне, когда возьмем неприятельский город. Или золота у тебя мало и ждешь ты, чтобы кто-нибудь из троянцев принес тебе выкуп за пленного сына, которого пленил я или другой кто из аргивян? Или не хочешь ли ты новой жены? Нет, нехорошо тебе, вождю нашему, вовлекать нас, ахейцев, в беды. Трусы мы, ахеянки мы, не ахейцы! Вставайте-ка, отплывем ко дворам; пусть останется под Троей один, насыщается добычей, пусть узнает, служим ли мы ему подпорой в бранном деле или нет. Он, вот недавно, отнял у Ахилла пленницу и владеет теперь ею. Баба тоже и Ахилл, а то – полно бы тогда тебе, Агамемнон, обижать ахейцев!"
Такими речами поносил Терсит Агамемнона, владыку народов. Но внезапно подошел к нему Одиссей, с царским скипетром в руках, грозно взглянул на него и воскликнул: "Смолкни, безумный крикун! Из всех ахейцев, пришедших под Трою вместе с сынами Атрея, нет никого презренней тебя. Осмелься только еще позлословить Атрида – пусть не сносить мне головы на плечах, пусть не зваться мне больше отцом Телемаха, если я не сниму с тебя одежд и не опозорю тебя, не прогоню, избитого и плачущего навзрыд, из народного собрания к кораблям!" С этими словами он так ударил Терсита скипетром по спине и по плечам, что из-под тяжелого скипетра вдруг вздулась багровая полоса, и крикун, заплакав, сжался и, трепеща от страха, сел на место. С безобразно наморщенным от боли лицом отер он со щек слезы; глядя на него, ахейцы, как ни были смущены в то время, смеялись от всего сердца и говорили друг другу: "Правду сказать, много славных дел совершил Одиссей; только нынешнее дело – самый знаменитый из всех его подвигов".