- Смилуйся, Матерь, - стал молиться Давос. - Помилуй меня, всеблагая, помилуй нас всех. Я потерял свою удачу и своих сыновей. - Он плакал навзрыд, и слезы катились у него по щекам. - Это все огонь... огонь...
Быть может, это ветер налетел на скалу или волна набежала на берег, но Давос Сиворт услышал ее ответ. "Ты сам его призвал, - прошелестела она тихо и печально, как морская раковина. - Ты сжег нас... сжег нас... сжег нас-с-с".
- Это сделала она! - вскричал Давос. - Матерь, не оставляй нас. Это она сожгла тебя, красная женщина, Мелисандра! (...)
- Это ее рук дело, - уже тише повторил Давос. "Ее и твоих тоже, Луковый Рыцарь. Это ты отвез ее на лодке в Штормовой Предел глухой ночью, чтобы она родила свое теневое дитя. Ты тоже виновен. Ты повесил ее флаг у себя на мачте. Ты смотрел, как жгли Семерых на Драконьем Камне, и не сказал ни слова. Она предала огню справедливость Отца, и милосердии Матери, и мудрость Старицы, Кузнеца и Неведомого, Деву и Воина, она сожгла их всех во славу своего жестокого бога, а ты стоял и помалкивал. Даже когда она убила мейстера Крессена, ты не сделал ничего".
Парус, в сотне ярдах от него, быстро двигался через залив. Еще несколько мгновений - и он, миновав остров, начнет удаляться.
Сир Давос Сиворт полез на свою скалу.
Он цеплялся за нее дрожащими руками, и лихорадка стучала молотками у него в голове. Дважды его искалеченные пальцы сорвались с мокрого камня, и он чуть не упал, но как-то удержался. Если он упадет, ему конец, а он должен жить. Хотя бы немного, но должен. Есть одно дело, которое он должен совершить.
Верхушка скалы была слишком мала, чтобы стать на ней во весь рост при его теперешней слабости, поэтому он присел и замахал своими исхудалыми руками.
- Эй, на корабле, - заорал он под ветер, - сюда, сюда! - Сверху он видел гораздо яснее полосатый корпус, бронзовую фигуру на носу, наполненный ветром парус. На борту значилось название корабля, но читать Давос так и не научился. - Эй, на корабле, - закричал он опять, - помогите, ПОМОГИТЕ!
Матрос на баке увидел Давоса и показал на него рукой. Другие тоже собрались у планшира, глядя на скалу. Вскоре после этого галея спустила парус, опустила весла на воду и пошла к острову. Она была слишком велика, чтобы причалить к самому берегу, и спустила шлюпку а тридцати ярдах от скалы. Давос, уцепившись за камень, смотрел, как она подходит. Четверо сидели на веслах, пятый на носу.
- Эй ты, на скале, - крикнул этот пятый, оказавшись в нескольких футах от Давоса, - ты кто?
Контрабандист, вылезший из грязи в князи, подумал Давос, дурак, который отрекся от своих богов из любви к своему королю.
- Я... - В глотке у него пересохло, и он разучился говорить. Странно было выговаривать слова и еще более странно их слышать. - Я участвовал в битве. Был капитаном... рыцарем. Да.
- А какому королю вы служили, сир? - спросил человек. Давос внезапно смекнул, что галея может принадлежать и Джоффри. Если он назовет не то имя, его бросят тут на погибель. Впрочем, нет - корпус у нее полосатый, это лиссенийское судно, корабль Салладора Саана. Это Матерь в своем милосердии послала ее сюда. У Матери есть к нему поручение. "Станнис жив, - понял Давос, - и у меня по-прежнему есть король. И младшие сыновья, и жена, верная и любящая". Как он мог забыть о них? Поистине милосердие Матери не знает предела.
Но это разные вещи - почему Верховный Септон хочет восстановления ордена, и почему этого хотят Честные бедняки. Они бы могли сколько угодно рассказывать об ужасах, и Септон не почесался бы, если б не увидел угрозы своей власти (именно от Рглора). Еще и сказал бы "цыц, ребята, это вам за грехи ниспослано".
.
В силу Семерых в мире ПЛиО верю. 
