17.01.299 Дрого, будучи в лихорадке от раны, падает с коня.
По приказу Дейнерис кхаласар немедленно останавливается. Вечером: шаманство Мирри Маз Дуур и роды Дейнерис. К утру Дрого становится здоровым, но не имеющим рассудка существом.
01.02.299 Послеродовая лихорадка Дейнерис отступает. Начиная с вечера, девушка безуспешно пытается вернуть мужа к активной жизни. Ближе к рассвету — смерть Дрого. Новолуние.
Собственно, эта глава уже неоднократно разбиралась, в частности, здесь:
Джорах Мормонт
Ты не хочешь разбудить дракона? Дени идет длинным коридором к далекой
красной двери - домой. Она видит Дрого и Дотракийское море, Джораха, греющего
прозрачные руки над пылающей жаровней с раскаленными докрасна драгоценными драконьими яйцами. Только что он был рядом и вдруг исчез, превратившись в дуновение ветра. — Последним… — шепнул он исчезая. Она ощущала тьму позади себя, и красная дверь словно бы удалилась.
Перед нею возникает Визерис, а
красная дверь была еще так далеко, а за спиной она уже ощущала ледяное дыхание, облаком преследующее ее. Если оно догонит, она умрет смертью, которая глубже смерти, и будет выть в вечном мраке и одиночестве. Она побежала…
Дени видит, как сгорает ее сын, - и лейтмотив меняется на
хочешь разбудить дракона…
Призраки выстроились в коридорах, одетые в линялые облачения королей. В руках их бледным пламенем полыхали мечи. Волосы их были как серебро, как золото и как светлая платина, а глаза — как опалы, аметисты, турмалины и яшма.
«Быстрее, — кричали они. — Быстрее, быстрее». Она бежала, и ноги ее плавили камень. «Быстрее!» — единым голосом вскричали призраки. И она рванулась вперед. Боль ножом вспорола ее спину; она ощутила, как расторгается ее кожа, ощутила запах горячей крови и увидела под собою тень крыльев. Дейенерис Таргариен летела.
— …разбудить дракона…
Дверь возникла перед ней — красная дверь — так близко, так близко. Стены коридора летели назад. И холод остался сзади. И вдруг камень исчез.
Она снова видит Дотракийское море, ощущает запах дома и
руки, которые согреют ее. Она распахнула дверь.
— …дракона…
И увидела своего брата Рейегара верхом на вороном жеребце, черном, как его панцирь. Узкая прорезь забрала горела красным огнем.
— Последний дракон, — слабым голосом шепнул сир Джорах. — Последний, последний.
Дени подняла полированное черное забрало. На нее глядело ее собственное лицо.
А потом — долго — с ней оставались лишь боль, огонь, сжигавший ее недра, и шепот звезд.
Она просыпается, ползет к драконьим яйцам, ее усыпляют, она снова просыпается, просит принести ей драконье яйцо, снова засыпает, а когда она просыпается в третий раз (это уже начало февраля, т.е. она провалялась в беспамятстве около двух недель), то чувствует себя уже хорошо, просит воду, фрукты, Джораха и Мирри. И вспоминает, и узнает, что ребенок умер, и понимает, что уже давно знала это, идет к драконьим яйцам и чувствует их внутренний жар. Входят Джорах и Мирри, Дени просит Джораха прикоснуться к яйцам, и у Джораха это вызывает напряжение. Он обращается к Дени:
— Принцесса, вам не будет плохо? Следует ли вставать при такой слабости?
— Слабости? Я хорошо себя чувствую, Джорах. — Чтобы доставить ему удовольствие, она опустилась на груду подушек. — Расскажите мне, как умер мой ребенок.
— Он и не жил, принцесса. Женщины говорили… — Он осекся, Дени заметила, как осунулся рыцарь, как хромал при ходьбе.
— Так что говорили женщины?
Сир Джорах отвернулся. В глазах его стояла боль.
— Они сказали, что дитя было…
Дени ждала, но сир Джорах не мог вымолвить эти слова. Лицо его потемнело от стыда, он казался ей полутрупом.
За него говорит Мирри, и Дени соотносит ее слова со своими видениями:
Это сделала тьма, подумала Дени. Та тьма, наползшая сзади, чтобы пожрать ее. Если бы она оглянулась, то пропала бы.
Мирри напоминает:
... Смерть была тогда в этом шатре, кхалиси.
— Тени, только тени, — буркнул сир Джорах, но Дени слышала сомнение в его голосе. — Я видел, мейега. Ты была одна и плясала с тенями.
— Могила отбрасывает длинные тени, железный лорд, — заметила Мирри, — длинные и темные, и никакой свет не может полностью отразить их.
Сир Джорах убил ее сына, поняла Дени. Он сделал это из преданности и любви, однако он принес ее туда, где нет места живому человеку, и отдал ее младенца тьме. Он тоже понимал это — о чем говорили серое лицо его, пустые глаза и хромота.
— Тени прикоснулись и к тебе, сир Джорах, — сказала она. Рыцарь не ответил.
Речь заходит о цене, и мейега делает вид, что так оно и должно было быть:
— Нет, — сказала Мирри Маз Дуур. — Эту ложь ты сказала себе сама. Ты знала цену.
Дени требует отвести ее к кхалу, Джорах против, но она настаивает. Выйдя из шатра, она видит, что кхаласара Дрого больше нет:
— Дотракийцы следуют только за сильным, — добавил сир Джорах. — Прости, принцесса, их нельзя было удержать. Первым уехал ко Поно, он назвал себя кхалом Поно, и многие последовали за ним. Чхако последовал его примеру. Остальные бежали тайно — ночь за ночью, большими и малыми группами. Теперь на месте прежнего кхаласара Дрого в дотракийском море появилась дюжина новых кхаласаров.
Узнав о судьбе Ероих, Дени произносит свою клятву:
— Жестокая судьба, — проговорила Дени. — И все же не столь жестокая, как та, что ожидает Маго. Обещаю вам перед богами старыми и новыми, перед богами конного и ягнячьего народа, перед всяким живым богом. Клянусь в этом Матерью гор и Чревом Мира. Я потешусь над ними так, что Маго и ко Чхако будут молить о том милосердии, которое они дали Ероих.
(В конце 5-й книги ее находит именно кхаласар Чхако. Как же потешится Дени над Чхако во исполнение клятвы?)
Дени находит своего кхала в коме (ПВС - постоянное вегетативное состояние), что неудивительно, так как его ритуал не был полноценно завершен.
— Похоже, ему нравится тепло, принцесса, — проговорил сир Джорах. — Глаза кхала следуют за солнцем, хотя он его не видит. Он может даже ходить. Он идет туда, куда ты его ведешь, но не дальше. Он ест, если кладешь ему пищу в рот, пьет, если лить ему воду в губы.
Дени ласково поцеловала свое солнце и звезды в чело и встала перед Мирри Маз Дуур.
— Мейега, твое волшебство слишком дорого стоит.
— Но кхал жив, — сказала Мирри Маз Дуур. — Ты просила, чтобы он жил, и заплатила за это.
А дальше следует пророчество о возвращении мужа:
— Когда солнце встанет на западе и опустится на востоке, — забормотала Мирри Маз Дуур. — Когда высохнут моря и ветер унесет горы, как листья. Когда чрево твое вновь зачнет и ты родишь живое дитя. Тогда он вернется — но прежде не жди!
Солнце - это явно Квентин Мартелл. Высохнут моря, - вероятно, о Дотракийском море (либо о замерзании воды при наступлении холодов). Ветер унесет горы, - возможно, о пирамидах Миэрина. Но в пророчестве говорится также и о бастарде, которого предстоит родить Дени (сначала ребенок, потом муж). Похоже, в 6-й книге нас ждет много интересного.
Дальше следует пафосная философия от Мирри, которой нужно скрыть неудачу с кхалом (впрочем, эта философия не столь уж неверна, разве что, возможно, кое-где слегка лжива):
— Ты знала, ЧТО я покупаю, и знала цену, но тем не менее заставила меня заплатить ее за другое…
— Они не должны были сжигать мой храм, — мирно ответила тяжелая плосконосая женщина. — Это прогневало Великого Пастыря.
— Это сделал не бог, — с холодом в голосе сказала Дени. «Если я оглянусь, я пропала». — Ты обманула меня. Ты убила дитя во мне.
— Жеребец, который покроет весь мир, теперь не сожжет ни одного города. Его кхаласар не втопчет в пыль ни одной страны.
— Я заступилась за тебя, — сказала она. — Я спасла тебя.
— Спасла меня? — Лхазарянка плюнула. — Трое всадников взяли меня, и не как мужчина берет женщину, а сзади, как пес поднимается на суку. Четвертый был во мне, когда ты ехала мимо. Когда же ты спасла меня? Я видела, как сгорел дом моего бога, в котором я исцелила несчетное множество добрых людей. Мой дом они тоже сожгли; я видела на улицах груды голов, а среди них голову пекаря, который пек мне хлеб, и голову мальчишки, которого я спасла от мертвоглазия две недели назад… я видела, как наездники гонят кнутами плачущих детей. Скажи мне еще раз, что ты спасла?
— Твою жизнь.
Мирри Маз Дуур жестоко расхохоталась:
— Погляди-ка на своего кхала и увидишь, чего стоит жизнь, когда ушло все остальное.
Дом ее бога сгорел? А где тогда она врачевала кхала? Или он сгорел потом? Впрочем, Дени, как человеку действия, не до философии, она пытается спасти Дрого:
Она сама выкупала кхала, вымыла длинные черные волосы и чесала их, пока они вновь не заблестели прежним блеском. Дело затянулось до тьмы, и Дени устала. Она хотела было поесть и попить, но сумела только проглотить финик и запить его глотком воды. Сон был бы облегчением, но она и так спала достаточно долго… точнее говоря, слишком долго. Эту ночь она должна посвятить Дрого — ради всех ночей, что были у них, и тех, что, может быть, еще будут.
Дени пытается найти добрые приметы, добрые предзнаменования, призывает Дрого вернуться к ней, пытается возбудить его...
Когда блеклый рассвет забрезжил над пустым горизонтом, Дени поняла, что Дрого навсегда ушел от нее.
— Когда солнце встанет на западе и опустится на востоке, — повторила она со скорбью. — Когда высохнут моря и ветер унесет горы, как листья. Когда чрево мое вновь зачнет и я рожу живого ребенка. Тогда ты вернешься, мое солнце и звезды, но прежде не жди.
«Никогда, — выкрикнула тьма, — никогда, никогда, никогда!»
Внутри шатра Дени отыскала набитую перьями подушку из мягкого шелка. Прижав ее к груди, она вернулась к Дрого, к своему солнцу и звездам. «Если я оглянусь, я пропала». Ей было больно ходить, хотелось спать, спать и ничего не видеть во сне.
Встав на колени, она поцеловала Дрого в губы и прижала подушку к его лицу.
Теперь осталось только проводить Дрого в Ночные земли.